Люди и стены: Яффо

Фото и текст: Алина Загорская. NEWSru.co.il, facebook.com/alinamash

Яффо очень живописный, там пахнет морем и рыбой, там среди трущоб красуются роскошные белые дворцы, из которых мусор выбрасывают прямо на улицу – под ноги туристам. Над городом возвышается музей Иланы Гур, которая заработала миллионы на пряжках для ремней и вложила их в эту крепость и крайне абстрактное искусство. Понять его не дано никому, но музей посещают ради чудного ресторанчика на крыше. Потом рассказывают знакомым: "Были в музее… давка нехмад".

Есть там овощная лавка, владелец которой почему-то уверен, что я очень хороший человек. Он сообщает об этом регулярно, а я в ответ прошу его поделиться своим мнением с моей дочерью. Как-то летом этот сын Востока спрашивает:

– Почему ты не заходила раньше? Я бы тебе подарил арбуз...

– Так что же тебе мешает сделать это сейчас? – недоумеваю я.

А он отвечает (внимание, тут будет сложно):

– Я хотел сделать подарок на 50 шекелей, а сейчас они совсем дешевые, всего 15 – нет смысла...

И я ушла – без арбуза, но в полном восхищении. Потому что Восток – это очень, очень тонкое дело.

А еще в Яффо очень красивый пляж, Гиват-Алия – там у меня компания. В основном это морские смотрители, действующие и отставные, которые называют себя "менаэль а-хоф" – начальник берега. Но только один из них, Юра-Йегуда из города Жмеринки, реально работает. Он собирает мусор и на заработанные таким образом деньги строит дом. Трехэтажный. Юра мучается поистине гамлетовским вопросом – ставить забор ровно или по диагонали. Ответа на него не знает никто, но есть неисчерпаемая тема для разговора.

Инвалид ЦАХАЛ Рои – местный князь Мышкин. Ему снесло осколком гранаты полголовы, но лучшая половина осталась. Рои поэтичный, мечтательный и очень политкорректный. Можно смело выкладывать все, что пришло на ум – он смотрит восхищенным взглядом и всегда отвечает одинаково. "Очень интересно, как же я раньше над этим не задумывался". Если бы Дейл Карнеги был с ним знаком, то непременно предложил бы долю в бизнесе – как дизайнеры одежды своим лучшим моделям.

Разнорабочий Боря на родине заведовал санэпидстанцией. Он патологически оптимистичен, носит длинные трусы с британским крестом на главном фасаде, подолгу стоит на голове и уверяет, что это совсем не трудно. На фоне двух операций позвоночника, которые Боря перенес, его стойка впечатляет.

75-летний минчанин Арончик приходит пешком из самого Ришона. У него походка Чарли Чаплина и своеобразный взгляд на политику – он сумел разглядеть нечто положительное в вожде корейского народа Ким Чен Ыне. Арончик считает, что этот кровожадный тиран – хорошо для евреев, потому что, во-первых, не антисемит, а во-вторых – отвлекает мировое сообщество от антисемитизма. Он живет с детьми, дается это сожительство, судя по некоторым деталям, нелегко, но в его возрасте жаловаться уже нельзя – лишишься последнего. Меня он называет "моя девчонка" и мастерски изображает ревность, отгоняя других пенсионеров.

А Валид и Авнер символизируют на этом пляже дружбу народов. Как-то я попыталась рассказать им о великом советском спортсмене, то ли футболисте, то ли баскетболисте – такие мелочи в моей голове не задерживаются – но чемпионе, который приходит на нашу площадку. Валид и Авнер сообщили в ответ, что спортсмена зовут Дима, и он тренировал сборную Белоруссии по борьбе. Вот им бы и писать новости – вместо меня.

Вчера Валид делился творческими планами. Он хочет устроить в Яффо "выставку арабской Шоа" – чтобы все знали, чего их, арабов, лишили мы, евреи. Он уверен, что долг нужно возвращать, и "не забудет об отнятом, даже если сто раз обогнет земной шар". А если не вернем – надо готовиться к интифаде. После того, как Валид облегчил душу и ушел, я спросила Авнера, как ему слушать такое. Он ответил, что плевать – в одно ухо входит, в другое выходит. "Милим, милим...". У Валида тяжелый период – ему не продлили договор, надо уходить с пляжной синекуры, и он, Авнер, это горе понимает и очень сочувствует.

Валид единственный, кто меня тут не любит. Это выяснилось во время операции "Нерушимая скала", когда в нас летели ракеты из Газы. Меня спросили, как я с ними справляюсь, а я ответила что нормально, и это правда. Когда одна из них разорвалась во дворе, с Нили, соседкой, случилась истерика, а ее сына, семнадцатилетнего "малютку Эдена", вырвало прямо на лестнице. Мне было немножко не по себе, но не более. Ужас начался потом, когда я поехала в Яффо за покупками и увидела, как арабы празднуют обстрел фейерверками и конфетами. Валид, услышав это, назвал меня расисткой и потребовал, чтобы я больше не приходила. Остальные "менаалей а-хоф" соблюдали новый статус недели две. Они подходили ко мне по одному, говорили, что Валид не прав, но портить рабочие отношения не стоит. Потом все вернулось на круги своя, и мы опять дружим.

Навруз родом из Ферганы, а называет себя почему-то горским евреем. При этом он отчаянный антисемит. Ну, а чем бухарец хуже левых ашкеназов? Ничем. Сегодня ему пришла в голову одна мысль, и он ее напряженно думал: "Вот скажи мне, почему у этих евреев нет понятия "бархатный сезон"? Я задумалась. "А зачем людям, которые живут на море, а отдыхают хрен знает где, такое понятие? Оно им без надобности". Навруз со мной, мягко говоря, не согласился: "Нет, ты не понимаешь – везде есть, на Черном море есть, в Италии есть. В Болгарии – и то есть. А в этом ... Израиле – нет!"

Но звезда этой разношерстной компании – Саид Абу Араб, бывший крестный папа яффской наркомафии. Он потерял в криминальных разборках всех сыновей, совершил хадж в Мекку и стал после этого праведником. Не грабит, не убивает, не изменяет жене… Ну почти. Как-то я решила написать о нем рассказ и в целях конспирации перевела его имя на русский. Получилось Пан Аравийский, понтифик. По-моему, неплохо получилось.

Он сидит в пластмассовом кресле у самой кромки воды – черный, сутулый, прикрытый сверху нелепой панамкой с бантиком, излучая во все стороны любовь к жизни. Вокруг него постоянно тусуется народ, выкладывает свои беды и заботы и получает… а вот что получает я даже не могу сформулировать, секрет этих гирь ускользает от меня. Но что-то очень важное, необходимое, как воздух, после чего можно жить еще какое-то время. Мне, например, он всегда говорит одно и то же: что я особенная, и при виде меня его сердце тает. А когда я упрекаю в однообразии, приводит в пример ночной сон, утренний кофе и первую сигарету, всегда одинаковые – но попробуй без них обойтись. И это работает – несмотря на разницу в возрасте, образовании, мою русскость и его арабство.

Солнце заходит, пора домой… Вспархивает и опускается на камни пушистый маленький попугайчик, похожий на голубого цыпленка. Ловить – не ловить? А что с ним потом делать? В доме кошка, под домом – злая собака, неизвестной, но крупной породы.

А вот эфиопская свадьба. Из кремовых костюмов торчат совершенно черные, блестящие как сапог головы, а у невесты тугие негритянские локоны выкрашены в светло-русый цвет. И сама она нежная и трепетная – совсем как положительная героиня из фильма "Лимонадный Джо". Нет, имидж блондинки эфиопочка выбрала правильно, у меня к ней претензий нет.

Хор юных хасидов расселся кружком на берегу и поет "Кол Нидрей". Арабские подростки в джинсах и хиджабах крикливо тусуются в полусотне метров от них. Медленно, как в кино абсурда, проплывает белый лимузин нечеловеческой длины с затемненными стеклами. Море становится черным, сливается с небом, и загораются первые две звезды. Одна из которых оказывается яффским маяком, а вторая – самолетом компании "Эль-Аль", идущим на посадку.