"Мне фантастически повезло". Интервью с актрисой Еленой Яраловой
В минувшую среду в Камерном театре состоялась генеральная репетиция нового спектакля "Аристократы", поставленного по пьесе израильского драматурга Эдны Мази. В этой драме показана жизнь "элитной семьи", глава которой стоял у истоков государства Израиль и заплатил высокую цену за то, что отдавал слишком много сил и времени стране в ущерб близким.
Одну из главных ролей в спектакле "Аристократы" исполняет актриса Елена Яралова, которая с успехом воплотила образ легенды израильской сцены Ханы Ровиной в предыдущей пьесе Мази – "Было или не было". В этом году Елена Яралова признана читателями NEWSru.co.il "Человеком года-2010" в номинации "Культура".
Перед генеральной репетицией "Аристократов" наш корреспондент побеседовал с Еленой. Актриса рассказала не только о новом спектакле, но и о том, как изменилась ее жизнь после автокатастрофы, пережитой в октябре прошлого года.
Как вы обычно встречаете Новый год?
Обычно я на работе – и 29-го, и 30-го и даже 31-го. Встречаю с семьей – это ведь семейный праздник. Обожаю есть и готовить – все, даже пресловутый оливье – и обе мои дочки очень любят мою стряпню. На этот раз к нам приезжает моя старшая, которая учится в Риме.
На актрису?
Нет, что вы – она учит "мишпат теорети"… как это по-русски… теоретическую юриспруденцию. Делает первую степень – кем будет, еще пока не решила.
А когда вы решили, что ваше призвание – театр?
Лет в шесть, наверное. После того, как увидела черно-белый фильм о Кармен. Нет, все-таки цветной – я помню, там что-то красное было. Тогда мне очень сильно, просто невероятно захотелось стать актрисой, и я затаилась и никому об этом не говорила – чтоб не спугнуть. Я из семьи врачей, мама-папа, бабушка-дедушка, прадедушка – все медики. Такая была щекастая, толстая девочка, похожая на "короля-грушу" Луи-Филиппа Орлеанского из школьного учебника истории – теперь даже трудно это представить.
В одном из интервью вы говорили, что страшная автокатастрофа, после которой вы едва не стали инвалидом, полностью изменила ваше мироощущение. Что изменилось?
Наоборот, я еще больше убедилась в том, что жила правильно. Я всегда ищу хорошее даже в самом плохом, и никогда, никому не показываю свою слабость. Будь какая-то из травм сантиметром левее – я бы осталась калекой, правее – впала бы в кому и превратилась в овощ. Но мне фантастически повезло – я жива, хоть и хожу пока с палкой, и играю на сцене. Это не боль, говорила я себе в больничной палате, это – неудобство, и я его переживу. Очень долго боялась спросить папу, что это у меня за шов от груди до пупка. Когда же решилась, то выяснилось, что мне удалили селезенку. Какое счастье, подумала я, что – не печень.
В 1937 году на том же самом месте произошла автокатастрофа, в которой была тяжело ранена Хана Ровина – образ которой был воплощен вами на сцене. Вы видите в этом совпадении какую-то мистику?
С моей точки зрения это говорит, в первую очередь, о том, что никто не занимается дорогами на Севере – они были и остаются в ужасном состоянии. А мистику я, в данном случае, полностью отвергаю. Но при этом я не только верю в судьбу, я верю и в Бога – правда, не в старика с бородой, а скорее в Высший разум – и соблюдаю кашрут. Но судьба не падает в руки как переспелое яблоко – надо подняться на цыпочки и взять то, что тебе положено, со своей полочки. Моей первой мыслью после того, что случилось, было: наверное, меня планируют послать в какое-то новое место. Ты знаешь, смерть ведь не только пугает, но и притягивает – тайна, которая рано или поздно коснется всех. Но я ее пока не раскрыла, хоть и провела пять дней между жизнью и смертью. До сих пор в моей работе мне приходилось контролировать две точки – мозг и сердце. А с телом было все в порядке, оно выполняло то, что от него требовалось. Теперь надо следить и за ним, и держать спину, и не давать себе расслабляться.
Вы начинали свою карьеру в культовом советском театре "Современник", а теперь играете…
… в культовом израильском – "Камерном".
Да, и как вы определите разницу между российской и израильской театральной школой?
Я провела в "Современнике" совсем немного времени и очень молодой. На меня давила и его слава, и моя ответственность, и звездное окружение. Помню, как замечательный Евгений Александрович Евстигнеев жаловался, что ему трудно запомнить текст роли. Но правда, к тому моменту, когда слова были, наконец, выучены, роль оказывалась полностью готовой – гениальный совершенно артист.
Я лучше расскажу, в чем разница между молодым и старым актером. Они оба страшно нервничают перед спектаклем, просто все внутри замирает и покрывается мурашками – и дай Бог, чтобы это состояние не проходило никогда. Но если молодой может с ним не справиться – пересохнет горло, пропадет голос, ну и всякие другие неприятные вещи, то опытный актер держит себя в руках и контролирует ситуацию. А волнение передается от него зрителю, а потом обратно, и происходит этот обмен энергией – чудо театра.
Когда вы играли Хану Ровину, вас не подавлял масштаб этой легендарной личности? Как вообще можно это передать и можно ли?
А меня в ней интересовало именно человеческое, женское. Она ведь оставила очень многое ради Александра Пена – никому в то время неизвестного мальчишки-поэта с никаким доходом. Рискнула своим именем, репутацией – а продолжался этот роман всего два года. Кто-то из ее современников вспоминал, что она всегда на людях держала гордую осанку, но, когда оказывалась в безлюдном месте, опускала плечи, горбилась, затихала и превращалась на короткое время в обычную, слабую женщину. Такую Хану мало кто знал и видел, а она была и такой – и это вот мне интересно. Некоторые актеры входят в образ, становятся другим человеком, а я – наоборот, вытягиваю все, что необходимо, из себя самой. В нас ведь столько всего намешано – просто ужас сколько.
В этом спектакле, "Аристократы", я играю совершенно безумную, очень несчастную беженку Веру. Она такая, немного не от мира сего. Ее выдали замуж за гомосексуалиста, который потом повесился, а она продолжает жить в его семье и любить их всех. Сначала я видела ее героиней немого кино – знаешь, такое облако волос и из них огромные глаза с темными кругами. Мне даже сделали воздушный парик, и я его надела на репетицию. А потом почувствовала искусственность этого образа, сбросила парик вместе с беретом и просто постриглась. И во мне, сильном, уверенном человеке нашлось где-то внутри и такое безответное, несчастное, очень-очень странное существо.
Если можно, немного поговорим о личной жизни. Вы дважды разведены, растите детей – сохранилась ли у вас вера в возможность счастливого брака в наше время?
Да, безусловно. Человеку плохо одному, он создан для жизни в паре – как мои родители, которые вместе уже более полувека. Но я не признаю компромисс в общепринятом смысле – вот он тут плох, и тут не ахти, и тут, но надо терпеть, потому что семья. Нет, это не мое, хотя попытки были. Я просто принимаю этого человека со всем, что в нем есть, и его жизнь становится моей.
Беседовала Алина Загорская
