"Чужих детей не бывает". "Русская" семья растит "израильских" малышей
Проблема полномочий израильских социальных служб, обладающих правом возбудить процесс о передаче ребенка в приемную семью, неоднократно поднималась в израильских русскоязычных СМИ, рассказывавших о страхе родителей-репатриантов перед произволом соцработников и горьком опыте взаимного недоверия. Тем не менее, очень мало известно о том, как складывается дальнейшая судьба детей в приемных семьях, с какими трудностями сталкиваются люди, пожелавшие взять ответственность за чужих детей, и какие ограничения накладывают социальные службы на "временных" родителей, которые на языке закона называются "опекунами".
История репатриантки Ирины Сахуты, принявшей в свой дом двух малолетних израильтян, проливает свет на некоторые аспекты деятельности социальных работников, ответственных за подбор нового дома для тех, кого обстоятельства вынуждают в слишком раннем возрасте жить вдали от родителей. В беседе с корреспондентом NEWSru.co.il Ирина подробно и откровенно рассказала о причинах своего решения и об особенностях опекунства в Израиле.
Ирина (50) и Геннадий (49) Сахута репатриировались в Израиль из Якутии 18 лет назад. В 1992 году купили небольшой дом в поселке под Ариэлем, неподалеку от родителей и брата Ирины. Больше года назад взяли под свою опеку брата и сестру Орена (4,5) и Эдну (2) (имена изменены, настоящие имена детей известны редакции, но на них распространяется закон о неразглашении тайны личности). Кроме приемных, у Ирины и ее мужа Геннадия трое собственных детей. Старшие, сын Артем (21) и дочь Саша (20), уже взрослые, служат в израильской армии. 12-летний Андрей ходит в школу, с удовольствием нянчится с малышами и читает им сказки на иврите.
Ирина, расскажите, пожалуйста, как вы решились на такой шаг – взять в семью чужих детей? С чем связано такое необычное решение?
Это долгая история. Возможно, она начинается в моем раннем детстве, когда я с мамой бывала в детском доме, где она выросла. Я смотрела на лица детдомовцев и мечтала о собственной большой семье. Просто была одержима этим. Мы жили на крайнем севере, на полуострове Тикси, и с дипломом актрисы я пошла работать в школу. А когда вышла замуж, очень долго не могла забеременеть. На протяжении восьми лет я испробовала все возможные способы лечения от бесплодия, и, когда появился наш первый сын – это было чудом. Вскоре после этого я забеременела вторым ребенком. Врачи запрещали мне рожать, говорили, что это смертельно опасно, но в 1989 году благополучно родилась наша дочь Саша. Потом был переезд в Израиль. В 1995 году, когда я, беременная в третий раз, поехала в Иерусалим, практически на моих глазах там произошел теракт. От потрясения случился выкидыш. А в 1996 у нас родился Андрюша. Перед этим врачи запретили мне заниматься тяжелым физическим трудом, и мне пришлось оставить работу в типографии. К тому времени мы уже жили под Ариэлем, и я зарабатывала на жизнь уходом за пожилыми людьми. Работала через министерство соцобеспечения. Хотя по закону мне не полагалось выполнять уборку и другие тяжелые работы по дому, именно об этом меня просили мои клиентки. Однажды я приехала на работу совсем больная, и от меня потребовали сделать генеральную уборку, перемыть всю посуду, оставшуюся от субботних застолий, и очистить двор от собачьего дерьма. Я из последних сил выполнила, что просили, а когда добралась до дома – разревелась от отчаяния. Тогда я подумала, что лучше буду ухаживать за детьми, чем за сварливыми стариками. Пусть будет 5 или 10 детей-сирот. Я готова пестовать их, когда заболеют, готовить – все, что надо. И тут старший сын спросил: "А где в Израиле есть детские дома?"
Но это все-таки разные вещи: уход за стариками приносил заработок, а, чтобы принять в собственный дом детей, требуется не только сострадание и человеческое тепло, но и материальная база...
Совершенно верно. Но где-то подспудно была уверена, что не может быть, чтобы государство в таком случае ничем не помогало. Ничего не зная о механизмах опекунства, я заручилась согласием семьи. Только после этого стала выяснять, где в Израиле можно найти детей, которые остались без семьи. Поиски оказались очень трудным делом.
Как вам удалось получить нужную информацию?
Я позвонила в справочную телефонной службы "Безек" и узнала, что детских домов в Израиле не существует. Мне посоветовали обратиться в Институт национального страхования. Там меня направили в министерство соцобеспечения, оттуда - в социальные службы при муниципалитете. В муниципалитете мне посоветовали обратиться в министерство соцобеспечения. Круг замкнулся, я была в отчаянии. Совершенно случайно я вспомнила, что наши соседи одно время брали к себе в дом чужих ребят. Соседка меня направила в организацию "Ор шалом", которая занимается подбором временных семей для детей из трудных семей.
Сотрудники "Ор Шалом" долго расспрашивали, откуда у меня их телефон. Мне до сих пор непонятно, почему столь нужная информация является такой тайной. Я им объяснила причины своего желания: сказала, что всегда хотела большую семью, но у нас больше не может быть своих детей (к сожалению, это правда). Пояснила, что мы небогатые люди, но у нас есть дом, силы, опыт (я педагог с 10-летним стажем) и огромное желание помочь. Я поставила единственное условие: я хочу взять только здоровых детей, все остальное – неважно.
Меня попросили собрать необходимые документы и обещали помочь. Нас с мужем и детьми вызывали на несколько встреч. Спустя полтора месяца я поняла, что дело не движется. На все мои вопросы я получала ответ: "Мы подбираем". Я не сразу поняла, о чем идет речь: эта организация работает только с детьми, у которых есть физические или психические отклонения. Мой младший сын – очень впечатлительный ребенок, и я не могла позволить, чтобы дополнительные проблемы вызвали у него стресс. Только после длительных тяжелых выяснений я получила координаты организации "Саммит", откуда мы взяли наших малышей.
Как проходила встреча в организации "Саммит"?
Меня спросили про желаемый возраст детей. Я ответила, что хотелось бы, чтобы были более-менее одного возраста с нашим 11-летним сыном. Нам сказали, что есть совсем маленькие брат с сестрой, которых нельзя разлучать, но от них все отказываются, потому что их – двое. Девочке на тот момент было 9 месяцев, а мальчику – три года.
Когда я рассказала обо всем дома, муж очень обрадовался: "Малыши – это же здорово, вспомним молодость. Это же – чистый лист". Старшие дети сказали, что готовы всецело помогать. А младший – просто обожает малышей. На следующий день я дала согласие на оформление опекунства.
Как произошло знакомство с детьми?
Когда мы дали свое согласие, социальная работница из организации "Саммит" приехала к нам домой проверить условия. К тому времени через друзей мы собрали все необходимое: коляски, мебель. Образовалась целая игротека. Соцработница была поражена увиденным: "Вы же еще не видели детей? А уже все для них устроили". Я ответила, что плохих детей не бывает, и мы с нетерпением ждем встречи.
Нам дали адрес временной семьи ("мишпахат хирум зманит"), в которую определили детей. Девчушка в свои 9 месяцев не умела говорить. Она сидела в манеже и потянулась ко мне. Я взяла ее на руки, а она откинулась назад – не умела держать спинку. Было понятно, что ее практически не брали на руки. Возможно, это и правильно – не приучать малышку к людям, с которыми ей скоро придется расстаться, но все равно... Это очень грустно. Хозяйка дома потребовала, чтобы мы в тот же день забрали детей. Мы были готовы, но социальная работница сказала, что старшего нужно предупредить заранее, чтобы у него не возникло ощущения, что любой человек с улицы может прийти и забрать их. Старшего привели из садика. У него на лице было и любопытство, и радость, и страх. Мы с ним подружились в тот же день и договорились обо всем. В тот день мы увезли к себе домой детские вещи.
На следующий день мы забрали детей домой, Орен сам побежал к нашей машине. Когда посмотреть на них пришли мои родители – у детей случилась истерика. Мы не знали заранее, что собственные бабушка с дедушкой избивали детей, и их мать тоже. У меня на руках старые выписки из приемных покоев, куда детей привозили с ушибами и синяками. Дети были изъяты из дома матери из-за жестокого обращения.
Только через несколько месяцев дети стали встречать наших родителей без испуга. Зато теперь они неразлучны. Мама живет совсем рядом, и для нее малыши – просто счастье. Они приехали к нам в том же возрасте, когда мама потеряла родителей. Она в них души не чает. А Орен старается быть рядом с дедом: копает вместе с ним огород, собирает абрикосы...
Первые недели были непростыми: Орен не отходил от сестры ни на шаг – даже на прогулке. В таком возрасте он чувствует за нее полную ответственность. На это невозможно смотреть равнодушно.
Дети родились в семье, где все говорили на иврите. На каком языке происходит общение с ними в вашей семье?
Мы говорим с ними и по-русски, и на иврите, но все фразы стараемся переводить на русский. Мы даже придумали им домашние имена, русские по звучанию. Мультики смотрят на русском и на иврите, песенки поют по-английски. Книжки на ночь им читает Андрей – на иврите, ему так легче. Орен уже довольно сносно говорит по-русски. Первое его слово на русском было "арбуз".
Как к вам обращаются дети?
С первого дня они называют нас "мама" и "папа".
Какова была договоренность: на сколько времени они попали в ваш дом?
Тут нет и не может быть никаких предварительных договоренностей. Этого никто не может знать. Когда дети изымаются из семьи, с их родителями постоянно ведется работа, направленная на, скажем так, исправление этих родителей (этим занимаются другие социальные работники). В зависимости от состояния родителей, определяется дата встреч с детьми. Нам постоянно напоминают, что мы, приемная семья, должны находить добрые слова для их родителей, не воспитывать обиды и озлобленности на них, чтобы не утратилась связь.
Вы знакомы с матерью ваших малышей?
Ей сейчас 21 год. Эти двое детей не были желанными. Родители выгнали ее из дома. От нее отказались родственники. Постоянную работу она найти не может. Вначале мы даже предлагали соцработникам забрать ее к нам, она же совсем девчонка еще, возраста моего старшего сына. Мы подумали, что муж мог бы устроить ее к себе на работу, на производство. Нам объяснили, что ее образ жизни не может благотворно повлиять на детей. И сказали, что в их практике это первый случай, когда люди готовы взять под свою опеку не только детей, но и их мать.
Когда мы забрали детей, нас много раз предупреждали о готовящейся встрече. И каждый раз назначенные встречи срывались: мама забывала или просто не приходила.
В январе этого года состоялась встреча в специальном центре. К тому времени дети не видели мать 11 месяцев. Когда я предупредила Орена о том, что он увидит маму, тот очень занервничал. Чтобы успокоить его, я стала расспрашивать его о матери. Оказалось, что, кроме побоев, крови и амбулансов он не помнит ничего. На следующий день мы поехали в специальный центр. С нас взяли подписку о том, что раз в две недели мы обязуемся привозить детей на встречи с матерью. Но январская встреча была последней. Передавая нам детей, их мать оскорбляла нас и угрожала убить. До стоянки нас провожала полиция.
Когда вы брали к себе детей, не опасались ли вы возможной разлуки с малышами? Как вы вообще справляетесь с этой ситуацией, когда с каждым днем эмоциональная связь крепнет, а от угрозы разлуки в любой момент приемная семья не застрахована?
Это болезненный момент, и мы много об этом думали. Больше всего эта проблема мучила мужа. Я напомнила ему, как еще в России наши племянники проводили у нас все каникулы и праздники. Я сказала: "Пусть они зовут нас мамой и папой. Мы скажем себе, что это – наши племянники. Любимые, родные дети, у которых есть собственные родители". Для себя мы нашли такое объяснение. На встрече с матерью был момент, когда я почувствовала ревность. Но с этим надо уметь справляться.
Возможно, против матери будет возбужден процесс о лишении родительских прав. Тогда мы подадим на усыновление.
Если у приемной семьи забирают детей, чтобы вернуть их биологическим родителям, какие остаются права у приемной семьи?
Никаких. Кроме человеческих. Если люди захотят поддерживать контакт, а биологическая семья это позволит – возможны встречи. Но все зависит от родителей.
Известно, что в России семьи, усыновившие чужих детей, вынуждены были менять место жительства из-за сплетен и недоброжелательного отношения соседей. А как обстоит дело у вас?
Все соседи знают, что в нашем доме появились дети. У нас все блондины, а малыши – брюнеты. Тут секрета нет. Но никто ни разу не позволил себе даже недоброжелательного взгляда. К нам относятся с огромной симпатией и уважением.
Знакомы ли вам другие "русские" семьи, которые взяли опеку над чужими детьми?
Нет, никого. Мне очень хотелось бы их найти. 19 июля организация "Саммит", которая занимается подбором опекунов и наблюдением за приемными семьями, устроила праздник в "Суперленде" для приемных семей. Русской речи я там не слышала.
Я мечтаю, чтобы у меня были единомышленники. Я обращалась во многие СМИ, чтобы поднять эту проблему. От социальных работников я слышала, что в Израиле есть 1.500 русскоязычных детей, которым необходим новый дом. Но кроме ближайших родственников, если таковые есть, нет "русских" семей, готовых стать опекунами. Мне кажется, что покинутых детей быть не должно. Тем более, детей репатриантов. Я очень надеюсь, что когда-нибудь это печальное соотношение изменится, и среди русскоязычных израильтян будет больше людей, которые желают стать опекунами, нежели детей, которые нуждаются в новом доме.
Я хочу сказать, что семьи опекунов не остаются без помощи. Им выделяются средства, которые позволяют растить детей в хороших условиях и давать им все необходимое для их развития.
Я выступала на радио РЕКА и на "Первом радио". После эфира мне стали звонить совершенно незнакомые люди. Некоторые интересуются деталями оформления опекунства, другие предлагают свою помощь – например, бесплатные уроки. Я думаю, что среди репатриантов есть достаточное число людей, готовых помочь, но недостаточно информации.
Мне хотелось бы создать собственную организацию, куда могли бы обратиться люди на русском языке со всеми вопросами, касающимися проблемы опеки. Такой адрес уже есть: это проект "Теплый дом", который находится в стадии становления. Мне кажется, что чужих детей не бывает. Не должно быть.
КОММЕНТАРИЙ
В настоящий момент полные данные о числе русскоязычных детей, нуждающихся в приемных семьях, отсутствуют. Иерусалимский филиал организации "Саммит" ищет приемных родителей для 20 несовершеннолетних израильтян. При этом только двое из них – дети репатриантов. По поступившей в редакцию информации, особые сложности в поиске семьи опекунов возникают в случае, когда речь идет о детях репатриантов, в удостоверениях личности которых нет записи об еврействе.
Прокомментировать проблему подбора приемных семей для детей репатриантов редакция NEWSru.co.il попросила специалиста в области социальной работы Хани Ярон-Аш, ответственную за подбор приемных семей в институте "Саммит".
"Наш институт, который является общественной организацией, занимается поиском и подбором приемных семей для детей, чьи родители не могут исполнять свои обязанности. Мы работаем в Иерусалиме и на юге Израиля. Работа нашей организации контролируется министерством соцобеспечения, но мы не являемся госслужащими. Сразу хочу подчеркнуть, что поиском опекунов в Израиле занимаются негосударственные организации. Наша – одна из них. Наша работа начинается после того, как уже принято решение о том, что ребенок должен быть изъят из родной семьи. Мы никак не влияем на само решения, а подключаемся тогда, когда ребенку необходимо найти новый дом", – рассказала госпожа Ярон-Аш. "В Израиле не хватает приемных семей, "русскоязычных" – особенно", – подчеркнула она.
"В Израиле есть много детей, которые были изъяты из собственных семей из-за того, что их родители не могли в должной мере исполнять свои обязанности, чтобы обеспечить им нормальное развитие. Существует острая необходимость в русскоязычных семьях, готовых стать опекунами", – отметила представительница организации "Саммит".
"Мы верим в то, что ребенку или подростку лучше расти в кругу в семьи, а не в интернате, – говорит Хани Ярон-Аш. – При этом, очень желательно, чтобы связь ребенка с настоящими родителями не прерывалась. Именно по этой причине мы стараемся найти для каждого несовершеннолетнего такую семью, в которой не было бы слишком сильных межкультурных различий с его первым домом. Если есть русскоязычные дети, то лучше всего их было бы определить в подходящую "русскую" семью, где язык, еда, образ жизни и праздники были бы, по возможности, им знакомы. Это облегчает вхождение в новую реальность".
Комментируя ситуацию в семье нашей героини, Хани Ярон-Аш сказала: "Среди множества знакомых мне приемных семей русскоязычных репатриантов очень мало. При этом в подавляющем большинстве случаев опекунами выступают родственники семьи. Случай Ирины, когда репатрианты берут совсем чужих детей, очень редкий. Ирина – редкий человек. Она сама нашла нас и обратились с просьбой стать опекуном. Ее семья соответствовала всем стандартам. Могу заверить, что этот шаг не был продиктован корыстными соображениями. Она вырастила троих чудесных детей, и когда мы увидели ее дом и познакомились с ее семьей поближе, убедились, что они могут взять на себя дополнительную ответственность. Можно пожелать только, чтобы таких семей было больше".
На вопрос о количестве приемных семей среди репатриантов Ярон-Аш ответила: "Знакомых мне приемных семей – несколько сотен. Только несколько из них – это семьи, в которых говорят по-русски. Чаще всего опекунство оформляют бабушки и дедушки. Крайне редко – посторонние люди".
По словам представительницы "Саммита", в приемные семьи попадают дети до 18 лет. После 18-ти государство снимает с себя ответственность за ребенка, а приемная семья больше не обязана держать его. "Все остальное зависит от того, какие сложились отношения. Нет правил насчет того, сколько времени ребенок проведет в приемной семье. Детей забирают из семьи, когда родители страдают от наркотической зависимости, психических болезней, в случае смерти одного из родителей. Единственная причина изъятия из семьи – это неспособность родителей исполнять свои родительские обязанность", – подчеркивает она.
"Сама по себе трудная экономическая ситуация никогда не приводит к тому, что ребенка разлучают с родителями, – утверждает Ярон-Аш. – Это происходит только в том случае, когда испробованы все средства. Наша цель – подобрать хорошую приемную семью для детей. И мы всегда рады, когда ситуация в их родном доме налаживается, и дети могут снова вернуться под опеку собственных родителей".
Материал подготовила Мария Горовец
