Агентство AIA: анализ российского участия в ливанском кризисе
На сайте информационно-аналитического агентства AIA опубликована статья Павла Симонова и Сами Розена под заголовком "Анализ российского участия в ливанском кризисе". Агентство AIA специализируется на сборе и анализе информации о странах Евразии. При этом на сайте агентства часто публикуются материалы, касающиеся арабо-израильского конфликта. Несколько статей, опубликованных в июле-августе этого года, были посвящены войне между Армией обороны Израиля и "Хизбаллой". Последняя статья П.Симонова и С.Розена (вышедшая по-русски и по-английски) является одним из самых подробных анализов роли России в этой войне.
АНАЛИЗ РОССИЙСКОГО УЧАСТИЯ В ЛИВАНСКОМ КРИЗИСЕ
В ливанском кризисе отразилось множество стратегических интересов России: от геополитического соперничества с Америкой, до борьбы с радикальным исламом на Северном Кавказе. Однако участники конфликта проигнорировали миротворческие усилия Москвы. От этого выигрывают Иран, Сирия, ХАМАС и "Хизбалла"…
- Связи с "Хизбаллой" и ХАМАСом
- Неудачи российской дипломатии
Ливано-израильский кризис продлился с 12 июля по 14 августа 2006 года. Поводом для его начала послужило нападение "Хизбаллы" на приграничные районы в западной части Северного Израиля. Ракетному и минометному обстрелу подверглись местные населенные пункты, восемь военнослужащих погибли и двое были похищены. В ответ Израиль приступил к широкомасштабной операции против Ливана, с целью причинения максимального ущерба всей инфраструктуре "Хизбаллы", в первую очередь, изгнания ее вооруженных формирований с юга страны. Однако основные потери понесли государственные институты (ущерб в $9 млрд.) и гражданское население (из 1109 погибших, 90% – гражданские лица). Это повлекло за собой ежедневные ракетные обстрелы "Хизбаллой" северных районов Израиля (всего 3970 ракет). В результате дипломатических усилий ключевых игроков международной политики, 11 августа Совет Безопасности ООН принял резолюцию по урегулированию израильско-ливанского кризиса. В соответствии с этим документом, 14 августа Израиль и "Хизбалла" прекратили активные боевые действия.
Уже сейчас очевидно, что данный кризис будет иметь ощутимые последствия для внутриполитической ситуации в Ливане и Израиле. Он наверняка отразится на общей атмосфере в регионе. Это, скорее всего, будет касаться дальнейшего хода арабо-израильского конфликта и внешнеполитического положения Сирии, а возможно, также влияния Ирана в данной части Ближнего Востока.
Не меньшее значение этот кризис имел для международной политики. Одним из его последствий является определенное укрепление статуса ООН, подорванного в результате односторонних действий США в Ираке. Хотя Совет Безопасности ООН, из-за внутренних противоречий, почти месяц не мог повлиять на ход ливанского кризиса, именно эта структура положила конец активной фазе вооруженного конфликта. Параллельно, Британия, Франция и Германия использовали события в Ливане для повышения координации друг с другом по ближневосточной тематике. Участвуя в разрешении кризиса, Париж и Берлин также добились дополнительного потепления в отношениях с Вашингтоном, пострадавших в результате противоречий по военной кампании в Ираке.
Вместе с тем, подобно второй интифаде, иракскому кризису и проблеме иранской ядерной программы, ливанская война, для основных геополитических игроков, стала одновременно испытанием на авторитетность и шансом повысить свое влияние в регионе. В первую очередь, это касается США, Британии, Германии, Франции, России, Турции, Саудовской Аравии и Египта.
Россия занимает особое место в "Большой игре" за будущее Ближнего Востока, претендуя на роль "связующего звена" между мусульманским миром и западной цивилизацией. Это не раз проявлялось и в ходе ливанского кризиса. Президент Владимир Путин и министр иностранных дел Сергей Лавров ясно давали понять, что Москва способна стать посредником между Ираном, Сирией, "Хизбаллой" и ХАМАСом с одной стороны, Израилем, а соответственно и США, с другой. Во время дебатов в СБ ООН по франко-американскому проекту резолюции, в контактах с западными дипломатами, представитель России Виталий Чуркин позиционировал себя как "адвокат" арабского мира, в частности ливанского правительства. Вместе с тем, в этом кризисе Москва руководствовалась и более прагматичными интересами.
В последние шесть лет, первостепенная задача внешней политики президента Путина заключалась в том, чтобы вернуть России статус одной из крупнейших мировых держав. Особое значение придавалось ведению самостоятельного внешнеполитического курса, независимого от Запада. Тем самым, наравне с различиями в государственном управлении, подчеркивалось отличие команды Путина от прозападного российского руководства первой половины 1990-х гг.
В продолжение этой линии, и на фоне смены власти в Грузии, Украине, Кыргызстане, а также дестабилизации в Восточном Узбекистане, в 2003-2005 гг. в российской внешней политике четко обозначилась тенденция к возобновлению соперничества с Западом.
Под воздействием великодержавных устремлений, подчеркнутой независимости и растущего соперничества с США, разрабатывалась и ближневосточная тактика Кремля. Осознавая уникальное место этого региона в международной политике, Путин в 2004-2006 гг. инициировал активизацию российской дипломатии на данном направлении. Это проявилось в установлении стратегического партнерства с Турцией, укреплении отношений с Сирией, показательных визитах самого президента в Египет, Палестину и Израиль, а также в официальном признании ХАМАСа.
На этом фоне, война в Ливане стала серьезным вызовом для внешней политики Путина. События на Ближнем Востоке обязывали Россию на практике подтвердить свой статус одной из ведущих мировых держав. Однако в урегулировании этого конфликта Москва не могла составить альтернативу Вашингтону. Не обладая рычагами реального воздействия на ситуацию, российская дипломатия была вынуждена лишь имитировать повышенную миротворческую активность.
Помимо этого, особую роль Москвы в ближневосточном урегулировании следовало закрепить на геополитическом уровне. Это стало возможным благодаря тому, что саммит G8 в Санкт-Петербурге 16-17 июля совпал с началом активной фазы ливанского кризиса. Через несколько дней, в интервью радиостанции Эхо Москвы, министр иностранных дел Сергей Лавров особо подчеркнул: "Мы предложили, чтобы "Восьмерка" не ограничивалась тем заявлением по Ближнему Востоку, которое было заранее подготовлено, еще до того, как произошел всплеск насилия, а уделилось специальное внимание этой проблеме". Владимир Путин также акцентировал внимание на роли России в обсуждении ближневосточного кризиса. На пресс-конференции 16 июля он назвал заявление лидеров G8 по ситуации в этом регионе одним из главных итогов саммита. Путин отметил, что именно благодаря России "удалось во многом сгладить противоречия" по данному вопросу. Глава Комитета по международным делам Совета Федерации Михаил Маргелов, комментируя достижения Кремля в рамках встречи лидеров G8, констатировал, что саммит принял претензии России на статус великой державы.
Объявив себя преемницей Византийской империи, российская монархия с XVIII века претендовала на особую роль в ближневосточной политике. Это проявлялось не только в войнах с Персией и Турцией за кавказские и балканские владения, но и в борьбе с Францией за контроль над христианскими святынями Палестины и Ливана, а также в соперничестве с другими европейскими державами за покровительство христианам всего Ближнего Востока. В советский период Москва стала активно восстанавливать свои региональные позиции в 1950-х гг., и до конца 1980-х являлась одним из ключевых игроков ближневосточной политики. При первом российском президенте Борисе Ельцине (1991-99), Кремль утратил влияние в этом регионе. Однако, с приходом к власти Владимира Путина, немалое внимание было уделено восстановлению тесных отношений с традиционными арабскими партнерами СССР, в частности с Сирией, Ираком, Алжиром и Ливией. Сам президент, в апрельском интервью 2005 г. египетскому изданию "Аль-Ахрам", четко обозначил преемственность своей дипломатии на Ближнем Востоке. Он подчеркнул, что Россия, продолжает традиции Советского Союза, поддерживая "особые, очень тесные связи с арабским миром".
На этом фоне, во время ливанского кризиса Москве было необходимо продемонстрировать, что она, как и раньше, занимает важное место в региональной политике. В самом начале боевых действий, 14 июля об этом заявил помощник президента Сергей Приходько, подчеркнув, что "Россия пользуется традиционным авторитетом на Ближнем Востоке". В заявлении российского внешнеполитического ведомства, опубликованном 12 августа, также отмечалось, что Москва "традиционно играет активную роль в данном регионе".
С целью продемонстрировать свое активное участие в разрешении ливанского кризиса, российские руководители с 13 июля по 12 августа вели интенсивные контакты с ближневосточными политиками. Владимир Путин провел телефонные переговоры с иранским коллегой Махмудом Ахмадинежадом (дважды) и израильским премьером Эхудом Ольмертом. Министр иностранных дел Сергей Лавров поддерживал связь (в личной встрече и по телефону) с главой египетской дипломатии Ахмедом Абу аль-Гейтом. За то же время он провел телефонные переговоры с иранским коллегой Манучером Моттаки и ливанским премьер-министром Фуадом Синьорой. Первый заместитель Лаврова Андрей Денисов вел контакты с сирийским министром иностранных дел Уалидом Муаллемом и лидером парламентского большинства Ливана Саадом аль-Харири. Другой заместитель главы внешнеполитического ведомства Александр Салтанов и спецпредставитель Сергей Яковлев посетили Палестину, Иорданию, Сирию и Израиль. Секретарь Совета Безопасности Игорь Иванов побывал в Алжире, Ливии и Египте. Одновременно, состоялись визиты в Москву руководителя МИД Саудовской Аравии Сауда аль-Фейсала и главы Совета Безопасности Бандера бин-Султана, алжирского министра энергетики Шахиба Хелиля, замминистра иностранных дел Ирана Мехди Сафари и лидера парламентского большинства Ливана Саада аль-Харири.
Первая в постсоветский период арабо-израильская война стала испытанием для декларируемой Москвой сбалансированной позиции в ближневосточном конфликте. С начала 1990-х гг. этот принцип считался отличительной чертой российской дипломатии от советской политики в регионе. Хотя данное нововведение принадлежало первому министру иностранных дел России "западнику" Андрею Козыреву (1990-95), оно неизменно соблюдалось его преемниками, в том числе ставленниками Владимира Путина.
Вместе с тем, российский президент является сторонником всестороннего сближения с исламским миром, придерживаясь мнения, что его страна традиционно относится не только к европейской, но и мусульманской цивилизации. В августе 2003 г. он даже выдвинул инициативу вступления России в Организацию Исламская Конференция. В июне 2005 г. Россия получила статус наблюдателя в рамках данного форума. На этом фоне, с началом ливанского кризиса, Москве было важно показать исламскому миру, что, как и прежде, она поддерживает своих арабских партнеров в критической ситуации.
На декларативном уровне, России более и менее, удалось соблюсти принцип сбалансированности. О такой необходимости в первые дни войны заявил сам Путин. На пресс-конференции 16 июля он подчеркнул, что "позиция России должна оставаться сбалансированной". Смысл такого подхода, по его мнению, заключается в том, что "у Москвы есть обратная связь со всеми сторонами конфликта – и в этом сегодня уникальность ее положения".
Особенно на начальном этапе кризиса, российское руководство подвергало критике обоих участников конфронтации, акцентируя внимание на потерях ливанской стороны. В заявлении министерства иностранных дел, опубликованном 14 июля, содержалось "решительное осуждение похищения военнослужащих, обстрелов израильской территории". Одновременно "военные действия, развязанные Израилем" рассматривались "как непропорциональное и неадекватное применение силы". На следующий день в том же духе высказался министр обороны Сергей Иванов. 16 июля глава российской дипломатии Сергей Лавров обвинил "Хизбаллу" в "провокации, в том числе направленной на срыв внутриливанского диалога". Еще через четыре дня, его министерство, напоминая о необходимости "освобождения похищенных израильских военнослужащих", обвинило Израиль в "беспрецедентных масштабах жертв и разрушений" на ливанской территории. Однако 25 июля Владимир Путин заявил, что "Государство Израиль имеет право и должно жить в условиях безопасности". Через два дня после того, замдиректора департамента Ближнего Востока и Северной Африки МИД России Олег Озеров принял участие в "круглом столе", за которым собрались российские дипломаты и эксперты, ливанские и палестинские политики и журналисты. С молчаливого согласия Озерова, участники форума объявили Израиль "ударным отрядом глобального фашизма", а сам он обвинил израильтян в попытках "вбомбить Ливан в каменный век". 31 июля, российское министерство иностранных дел подвергло Тель-Авив жесткой критике за "грубейшее нарушение элементарных норм международного гуманитарного права". Наравне с этим, по прошествии трех дней, в заявлении того же ведомства отмечалось, что "не вызывает сомнения необходимость обеспечения безопасности Израиля, недопущения обстрелов израильской территории, и террористических акций, жертвами которых становится гражданское население".
С начала августа официальные документы и выступления российских чиновников касались в основном разработки резолюции СБ ООН по ливанскому кризису. Из них исчезают упоминания о похищенных израильских солдатах и обстрелах израильской территории, и лишь стандартно отмечаются масштабы жертв и разрушений с ливанской стороны. И если до того, на уровне деклараций Россия придерживалась принципа сбалансированности, то на практике она явно тяготела к своей традиционной проарабской линии.
Это проявилось в скудности контактов с израильским руководством, по сравнению с активностью на арабо-иранском направлении. Так первый телефонный разговор Владимира Путина с Эхудом Ольмертом состоялся 12 августа по инициативе Тель-Авива, лишь после принятия Советом Безопасности ООН резолюции по ливанскому кризису.
Более того, на уровне самой ООН Россия солидаризировалась с арабскими странами, последовательно отстаивая интересы ливанского правительства.
Не случайно 24 июля секретарь Совета Безопасности Игорь Иванов обязался от имени российского руководства "учитывать точку зрения арабских государств в своих предложениях по ближневосточному урегулированию". 8 августа представитель России в ООН Виталий Чуркин отклонил начальный проект франко-американской резолюции. Свою позицию он аргументировал тем, что Франция, и США в недостаточной мере учли пожелания арабского мира и ливанского руководства. 10 августа Чуркин объявил о решении внести собственный проект резолюции, предусматривающий "гуманитарное прекращение огня на 72 часа". По словам израильского посла в ООН Дана Гиллермана, российская инициатива служила в первую очередь интересам "Хизбаллы", так как давала ей время для перегруппировки и восстановления сил на юге Ливана.
11 августа Совет ООН по правам человека принял решение направить в Ливан комиссию для расследования нарушений Израилем международного гуманитарного права и прав человека. С мая сего года председателем Совета ООН по правам человека является глава российской дипломатии Сергей Лавров. Он же был одним из основных инициаторов данной резолюции. Кроме России за нее проголосовали еще 26 государств-членов Совета ООН по правам человека, 11 были против и воздержались.
Нынешний ближневосточный кризис стал также испытанием для российской концепции диалога со всеми политическими силами, обладающими реальным влиянием в этом регионе. Данная концепция распространяется не только на страны, причисляемые Западом к "оси зла", такие как Иран и Сирия, но также на ХАМАС и "Хизбаллу", которые в Израиле, США и ряде стран Европы числятся в списках террористических организаций.
Связи с этими движениями ливано-шиитских и палестинских исламистов стали важным элементом независимого внешнеполитического курса Кремля на Ближнем Востоке. Москва установила негласные контакты с "Хизбаллой" на уровне замминистра иностранных дел Виктора Посувалюка в 1997-98 гг. В январе 2006 г. Россия стала первой немусульманской страной, выступившей за ведение диалога с новым руководством Палестины в лице лидеров ХАМАСа. Президент Путин тогда подчеркнул, что "наша позиция в отношении ХАМАСа отличается от американской и западноевропейской". По приглашению российского руководства в марте Москву посетила делегация этой организации во главе с руководителем политбюро Халедом Машалем. Подобным образом Кремль стремился повысить собственное влияние в зоне арабо-израильского конфликта. В мае министр иностранных дел Сергей Лавров заявил, что диалог с ХАМАСом призван способствовать "трансформации" этой организации на пути "признания Государства Израиль и отказа от насилия".
За два месяца до того, Лавров отметил "политическую роль" "Хизбаллы" в ливанской политике, и высказался за представительство этой организации в местных структурах власти. Одновременно спикер дипломатического ведомства Александр Яковенко подчеркнул, что "Хизбалла" "является влиятельной силой, представленной в ливанском парламенте, участвующей в политической, экономической и социальной жизни страны".
На этом фоне, вследствие захвата израильских солдат боевиками ХАМАСа и "Хизбаллы", непосредственно на территории Израиля, в июне и июле 2006 г., российская дипломатия оказалась в весьма затруднительном положении. Во-первых, эти события продемонстрировали, что ни ХАМАС, ни "Хизбалла" не намерены "трансформироваться" и признавать Еврейское государство или отказываться от насильственных методов. Во-вторых, России теперь было необходимо доказать, что ее контакты с этими организациями прошли не напрасно, и она способна оказать на них хоть какое-то влияние.
В виду того, что новый кризис на Ближнем Востоке был спровоцирован акциями ХАМАСа и "Хизбаллы", Москва, в первую очередь, попыталась оправдать свои связи с этими организациями. 16 июля Владимир Путин заявил, что не жалеет о приглашении представителей ХАМАСа в Россию. "Договариваться нужно не с теми, кто приятен как партнеры по переговорам, а с теми, кто может влиять на ситуацию" – констатировал он. Далее, 20 июля министр иностранных дел Сергей Лавров подчеркнул, что обе эти организации неоднородны и подразделяются на "умеренные" и "радикальные" элементы. В случае с "Хизбаллой", по его словам, "радикалы" устроили похищение израильских военнослужащих, в то время как "умеренные" деятели "выступают за интеграцию в ливанскую политическую жизнь". Как следует из заявления Лаврова, именно "умеренные элементы" являются подходящими партнерами для переговоров. Позже он добавил, что "любые договоренности должны быть согласованы со всеми основными силами в Ливане, включая "Хизбаллу". Еще через неделю начальник Управления по борьбе с международным терроризмом Федеральной службы безопасности Юрий Сапунов объяснил в интервью Российской Газете, почему ХАМАС и "Хизбалла" не включены в российский список террористических организаций. Главная причина заключается в том, что они не замечены в террористической деятельности на территории России. Вместе с тем, Сапунов признал, что "эти организации используют террористические методы".
Параллельно, Москва попыталась обеспечить легитимацию своим связям с ХАМАСом и "Хизбаллой", утверждая, что контакты с ними способствуют миротворческим усилиям российской дипломатии, а соответственно, скорейшему урегулированию конфликта. Впервые об этом заявил Сергей Лавров еще 3 июля, вскоре после захвата израильского военнослужащего боевиками ХАМАСа. То же самое он повторил и 16 июля, уже после начала ливанского кризиса. За день до того, его коллега из оборонного ведомства Сергей Иванов также сообщил, что "Россия использует свои контакты с ХАМАСом в целях снижения напряженности на Ближнем Востоке". Вместе с тем, переговоры о прекращении огня в Ливане, а также контакты, нацеленные на обмен пленными между израильтянами и палестинцами, свидетельствуют, что Москве не удалось хотя бы символично задействовать свои связи с местными исламистскими движениями. Отношения с ними не способствовали реальному повышению российского влияния в зоне конфликта. Зато диалог с Москвой был эффективно использован "Хизбаллой", и особенно ХАМАСом, для укрепления собственного имиджа на региональном и внутриполитическом уровне.
Крах Советского Союза способствовал резкой активизации связей местных мусульман с остальной частью исламского мира, в частности с крупными религиозными центрами в Саудовской Аравии, Египте и Пакистане. Как следствие, началось возрождение духовной жизни мусульман центрально-азиатских республик, России, а чуть позже и Азербайджана. Этими процессами, как и слабостью режимов новообразовавшихся независимых государств, воспользовались исламские фундаменталистские организации. С первой половины 1990-х гг. они стали активно распространять свое влияние на мусульман бывшего Советского Союза. В результате радикальные движения первоначально оформились в Таджикистане и Узбекистане, затем в республиках Северного Кавказа и Азербайджана, а также в Кыргызстане и Казахстане. С 1998-2000 гг. они вступили в открытое вооруженное противостояние со светскими властями в Чечне, Дагестане, Узбекистане и Кыргызстане. Под воздействием этих событий представители российского экспертного сообщества, спецслужб, а затем и военно-политического истеблишмента осознали, что мусульмане бывшей советской империи являются неотъемлемой частью современного исламского мира. Соответственно, процессы религиозно-политического характера в арабских странах, Афганистане и Пакистане, в той или иной мере, отражаются на ситуации на Северном Кавказе и в мусульманских республиках к югу от России. Тем самым, "взаимосвязь исламской общности" стала фактором российской национальной безопасности.
В марте 2000 г. секретарь Совета Безопасности Сергей Иванов, через год занявший пост министра обороны, в интервью радиостанции Голос России, объединил исламских соседей своей страны в "полумесяц", "огибающий наши южные границы и непосредственно примыкающий к ним". Иванов пояснил, что "полумесяц" этот, простирающийся от Боснии-Герцеговины на западе, до Судана на юге и Пакистана на востоке, служит для России источником идей радикального ислама и терроризма. Данная концепция отразилась на восприятии новым российским руководством ситуации на Ближнем Востоке. Отныне выступления суннитских фундаменталистов в Сирии и Северном Ливане, столкновения на палестинских территориях или дестабилизация в Ираке оценивались Москвой не только с точки зрения региональных интересов, но и возможных последствий в Центральной Азии и на Кавказе. В этой связи высказывались опасения, что вторая интифада или свержение Саддама Хусейна спровоцируют рост радикальных настроений во всем исламском мире, что в конечном итоге может отразиться, например, на положении центрально-азиатских режимов.
В данном контексте рассматривался и нынешний ливанский кризис. Министр иностранных дел Сергей Лавров предельно ясно заявил об этом 20 июля в интервью радиостанции Эхо Москвы. Он напомнил, что Центральная Азия, Афганистан и Ближний Восток образуют "своего рода пояс, который взаимосвязан" и является источником угрозы для безопасности России и союзных режимов южных республик СНГ.
У Москвы вновь возникли опасения, что арабо-израильская война вызовет рост исламистских настроений среди мусульман не только на Ближнем Востоке, но и за его пределами. Это стало одной из причин резкой критики со стороны Кремля по поводу жертв среди гражданского населения Ливана. Наиболее доходчиво это прозвучало 18 июля и 2 августа в выступлениях главы парламентского комитета по международным делам от правящей партии "Единая Россия" Константина Косачева. По его словам: "такого рода масштабные операции не ослабляют и тем более не пресекают деятельность террористических организаций, а лишь усиливают их позиции".
Ливанские события действительно вызвали широкий резонанс во всем исламском мире. Не остались безучастны и российские мусульмане. Хотя они не устраивали столь массовых демонстраций протеста как арабские единоверцы, многие их лидеры в самой жесткой форме осудили "сионистскую агрессию". Показательно, что крупнейший в России митинг в поддержку Ливана, более 5000 участников, состоялся 11 августа в Дагестане, являющемся традиционным оплотом ислама на Кавказе.
На фоне предыдущей израильско-ливанской войны 1982 г. Москва несколько раз рассматривала возможность выступить посредником между арабами и Еврейским государством, в противовес американским мирным инициативам. Об этом свидетельствует в своей книге Сценарий для третьей мировой войны Олег Гриневский, возглавлявший в начале 1980-х гг. ближневосточный отдел советского министерства иностранных дел. Однако, по его словам, подобные идеи упирались в отсутствие дипломатических отношений между СССР и Израилем, разорванных после арабо-израильской войны 1967 г. Не имея прочных связей с обеими сторонами конфликта, Москва была лишена возможности реально способствовать его урегулированию. С крахом Советского Союза ситуация вроде бы изменилась. С конца 1991 г. Россия поддерживает полномасштабные отношения со всеми странами Ближнего Востока. Важным подтверждением сбалансированной политики Кремля стало региональное турне президента Путина весной 2005 г. Он посетил не только Египет и Палестину, но и оказался первым в истории лидером Российского государства, побывавшим в Израиле.
Призрачное посредничество
В начале ливанского кризиса, 16 июля Путин подчеркнул, что "у Москвы есть обратная связь со всеми сторонами конфликта, причем это можно даже назвать доверительными отношениями". Из его слов следовало, что Кремль претендует на "уникальное положение" в разрешении нового ближневосточного кризиса.
Немало российских, арабских и европейских экспертов склонялись к мнению, что Москва может реально ускорить завершение войны, используя свои отношения с Израилем, Ираном и Сирией. Особые надежды на Россию возлагали представители суннитской, друзской и христианской общин Ливана, помимо своей воли, вовлеченные в конфликт между "сионизмом и шиитским фундаментализмом". 3-4 августа Москву посетил лидер ливанского парламентского большинства Саад аль-Харири. На встречах с российскими руководителями он не только просил их "оказать давление на Израиль, с тем, чтобы он прекратил огонь", но и подверг самой резкой критике вмешательство Сирии и Ирана во внутренние дела Ливана. Из интервью аль-Харири, опубликованных в российской печати, стало понятно, что он ожидает от Москвы оказания воздействия не только на Тель-Авив, но также на Дамаск и Тегеран.
Еще 17 июля министр иностранных дел Сергей Лавров подтвердил, что его страна прилагает усилия в данном направлении. В интервью британскому телеканалу Sky News, он заявил, что особые отношения России с Сирией и Ираном позволяют надеяться на включение этих стран в урегулирование конфликта между Израилем и Ливаном. Лавров также признал: "нас уже просят использовать это влияние, чтобы попытаться найти выход из ситуации". На этом основании он заключил, что "было небесполезно с нашей стороны поддерживать контакты со всеми этими силами, чтобы пытаться задействовать их в позитивном смысле". 20 июля, в интервью радиостанции Эхо Москвы, Лавров добавил, что "Сирия и Иран могут оказать давление на "Хизбаллу". Далее он заявил, что "в пользу этого работают все те, кто имеет отношения с Сирией и Ираном". Было понятно, что, в первую очередь, министр имеет в виду именно Россию.
После телефонных переговоров Путина с иранским коллегой Ахмадинежадом 25 июля, в российских масс-медиа заметно возросли ожидания от посреднической миссии Кремля. Издание Независимая Газета отмечало по этому поводу: "Путин – единственный из лидеров ключевых держав, который может себе сейчас позволить переговоры с руководством Ирана. И эти переговоры могут оказаться небесплодными. Из всех сторон, так или иначе вовлеченных в ближневосточное противостояние, Россия имеет наибольшее влияние на Иран". Интернет-издание KM.ru констатировало в связи с беседой Путина и Ахмадинежада, что "Россия получает хорошие шансы усилить собственное влияние в мире, став посредником между мировым сообществом и странами, косвенно вовлеченными в вооруженный конфликт".
Лишь по окончании активной фазы ливанского кризиса 14 августа, стало очевидно, что посреднические достижения Москвы оказались призрачными. Выяснилось что, несмотря на отношения со всеми сторонами конфликта, Москва обладает небольшим влиянием в его урегулировании, нежели она имела в советский период. Как и в начале 1980-х гг., ее практический вклад сводился в основном к участию в дебатах в Совете Безопасности ООН.
Причина "бессилия" России заключается в том, что ключевые участники ближневосточного конфликта реально не прислушиваются к ее мнению в кризисных ситуациях. Израиль продолжает считаться преимущественно со своим главным стратегическим партнером и покровителем – Соединенными Штатами. Сирия, еще со времен Хафеза аль-Асада, рассматривает Москву, в первую очередь, как поставщика вооружений, а в вопросах ближневосточного урегулирования также предпочитает вести диалог с американцами. Иран готов практически взаимодействовать с Россией лишь на тех направлениях, где она пользуется реальным влиянием или где их интересы совпадают, как например, в Таджикистане и Афганистане. В других вопросах Тегеран с готовностью принимает любую помощь Москвы, но лишь на собственных условиях. О степени влияния России на руководство Исламской республики красноречиво свидетельствует безрезультатное участие Кремля в разрешении противоречий вокруг иранской ядерной программы. В ливанском кризисе, в контактах с американцами и европейцами, Москва выступала в качестве защитника Тегерана и Дамаска, категорически отвергая заявления об их причастности к действиям "Хизбаллы". Благодаря позиции Путина, подобные обвинения в адрес Ирана и Сирии не были включены в декларацию, принятую по итогам саммита G8 в Санкт-Петербурге. Однако взамен, ни Тегеран, ни Дамаск не приложили усилий для успешного исхода посреднической миссии Москвы в ливанском урегулировании.
В течение ливанского кризиса Россия выдвинула целый ряд инициатив, не связанных с Ираном и Сирией, которые также не принесли результата.
Первым из них стало требование о "незамедлительном прекращении огня", принципиально отличавшим позицию Москвы от подхода Вашингтона, Лондона и Берлина. Впервые это требование содержалось в заявлении российского министерства иностранных дел, опубликованном 20 июля. Впоследствии оно повторялось почти десять раз в выступлениях российских официальных лиц, в том числе президента Путина. Однако ни Израиль, ни "Хизбалла" не отреагировали на это требование, и боевые действия прекратились лишь 14 августа, после принятия соответствующей резолюции Советом Безопасности ООН.
22 июля Москва выдвинула еще одну инициативу – провести в Бейруте "встречу всех тех стран и сторон, которые могут реально содействовать преодолению кризиса". Реализация данного предложения изначально представлялась весьма сомнительной. В силу сложившихся условий, ливанское правительство вряд ли смогло бы обеспечить безопасность столь крупного форума. Неудивительно, что на эту инициативу вообще никто не отреагировал.
8 августа первый замминистра иностранных дел России Андрей Денисов предложил "в качестве промежуточного шага срочно принять краткую резолюцию Совета Безопасности ООН о гуманитарном прекращении огня". В тот же день российский посол в этой организации Виталий Чуркин объявил, что Москва намерена отклонить франко-американский проект резолюции по урегулированию ливанского кризиса, поскольку данный документ не отвечает интересам Бейрута. Еще через три дня он сообщил, что Россия приняла решение внести собственный проект резолюции СБ ООН о "гуманитарном прекращении огня на 72 часа". Ливанское правительство позитивно отнеслось к этой инициативе, "Хизбалла" на нее никак не отреагировала (в отличие от франко-американского проекта резолюции), а Израиль отклонил ее в самой категорической форме. Очередной замысел российской дипломатии снова оказался бесплодным.
Потерпев одну неудачу за другой, российские дипломаты попытались всячески превысить собственную роль в принятии 11 августа франко-американского проекта резолюции. С этой целью акцент был сделан на инициативе Москвы о "гуманитарном прекращении огня на 72 часа". Представитель России в ООН Виталий Чуркин заявил 12 августа, что российский проект резолюции "возымел мобилизующее воздействие на членов Совета Безопасности". Хотя всего лишь за несколько дней до того, Москва отказывалась поддержать франко-американский проект, Чуркин заявил, что российская инициатива была призвана "ускорить процесс разработки ливанской резолюции". То же самое отмечалось в заявлении внешнеполитического ведомства Москвы: "Инициатива России о принятии краткого решения Совета Безопасности о гуманитарном прекращении огня помогла ускорить выход на консенсус вокруг франко-американской резолюции".
Парламентская инициатива
Наравне с усилиями дипломатов, российские парламентарии также попытались внести свой вклад в разрешение ливанского кризиса. Инициаторами выступали представители правящей партии "Единая Россия", председатель Государственной Думы Борис Грызлов и глава комитета по международным делам Константин Косачев. 17 июля было принято решение "активизировать межпартийные и межпарламентские контакты с израильскими и ливанскими структурами, с целью побуждения конфликтующих сторон к прямым контактам". На следующий день Косачев объявил, что уже "направил ряд письменных обращений в адрес своих коллег, в частности председателя комитета по иностранных делам и обороне Кнессета Израиля Цахи Ханегби и председателя комиссии по иностранным делам и миграции Национальной Ассамблеи Ливана Абдель-Латифа Зеин, а также ряду влиятельных политиков Израиля и Ливана, с которыми есть прямые контакты". Он также пояснил, что в этих обращениях содержится просьба "незамедлительно вступить в прямой контакт друг с другом, и через эти контакты начать оказывать давление на соответствующие правительства с тем, чтобы прекратить насилие уже сейчас". Косачев добавил к этому, что "российские парламентарии, российские политики, я говорю, безусловно, о "Единой России", готовы способствовать налаживанию прямых контактов между политиками затронутых стран". Он подчеркнул, что "у нас немало таких возможностей".
Данная инициатива звучала весьма внушительно. Опираясь на авторитет правящей партии "Единая Россия", она не могла быть не согласована с администрацией Путина. Тем более, в качестве ее главного инициатора выступал экс-министр внутренних дел Борис Грызлов. Он считается абсолютной креатурой Кремля, и выдвигает какие-либо инициативы лишь по указанию, или, в крайнем случае, после согласования с аппаратом президента. Соответственно, обращение к израильским и ливанским парламентариям стало еще одним направлением ближневосточной посреднической деятельности Кремля.
Вместе с тем, эта инициатива изначально носила сугубо показательный характер. В политической атмосфере, царившей в первые дни войны в Израиле и Ливане, парламентарии столь высокого уровня просто не могли "начать оказывать давление на соответствующие правительства". Подобный шаг был бы воспринят не иначе как предательство. К тому же Цахи Ханегби и Абдель-Латиф Зеин сами являлись активными сторонниками продолжения военных действий, соответственно "антитеррористической операции" и "сопротивления агрессии". Это следовало из их публичных высказываний. Российские парламентарии, ответственные за ведение международных связей, не могли об этом не знать.
В любом случае, данная инициатива, не только не принесла результата, но даже не получила освещения ни в ливанских, ни в израильских масс-медиа.
Параллельно с инициативами по общеполитическому урегулированию ливанского кризиса, Москва взяла на себя посредническую миссию в освобождении израильских резервистов, похищенных "Хизбаллой". 16 июля Владимир Путин заявил, что "мы по всем каналам предпринимаем усилия для освобождения израильских солдат". Российский президент также подчеркнул: "У меня есть все основания полагать, что наши усилия не являются напрасными". На следующий день его помощник Сергей Приходько добавил по этому поводу: "Мы сочли необходимым воспользоваться всеми политическими и иными возможностями, нашими позициями на Ближнем Востоке, чтобы попытаться повлиять на тех людей или те силы, которые, как мы полагаем, так или иначе связаны с похитителями". Как известно до сих пор израильская сторона не получила даже подтверждения, что похищенные военнослужащие живы.
Ливанский кризис показал, что, несмотря на значительные усилия, за шесть лет правления президента Путина, российская дипломатия не смогла добиться реального влияния на Ближнем Востоке, в частности в зоне арабо-израильского конфликта. Москве было чрезвычайно важно внести ощутимый вклад в урегулирование ливанского кризиса. Это было продиктовано глобальными и региональными интересами России, а также соображениями национальной безопасности. Вместе с тем, все инициативы выдвинутые Москвой оказались безрезультатными. Непосредственные участники конфронтации Израиль и "Хизбалла", а также их покровители (США, Иран и Сирия), фактически проигнорировали миротворческие усилия России. Она, в свою очередь, не сумела оказать реального воздействия даже на своих главных региональных партнеров Сирию и Иран.
Отсутствие практических результатов, было подменено имитацией активной миротворческой деятельности. Это выражалось как в многочисленных контактах с представителями политического истеблишмента стран Ближнего Востока, так и в частых выступлениях российского посла в ООН Виталия Чуркина. В итоге, главным достижением Москвы в урегулировании ливанского кризиса было объявлено принятие Советом Безопасности ООН франко-американского проекта резолюции по данной проблеме.
Для изменения статуса России на Ближнем Востоке требуется кардинальный пересмотр ее региональной политики. Скорее всего, как минимум до президентских выборов 2008 г., Кремль не станет принимать такого решения. Соответственно, в ближайшей перспективе, Россия продолжит имитировать активное участие в дальнейшем урегулировании ближневосточного конфликта, не играя при этом какой-либо существенной роли. Следует ожидать, что, как и прежде, этим будут широко пользоваться консервативные режимы и радикальные элементы в регионе, в частности Иран, Сирия, ХАМАС и "Хизбалла". Реально не считаясь с интересами России, они рассматривают "российский фактор" как один из элементов сдерживания активности США на Ближнем Востоке, а также в рамках укрепления собственного международного положения.
