"Чека, зека, немножко вольных". Сибирь, Краслаг
"Ни один человек не становится ни лучше, ни сильнее после лагеря. Лагерь – отрицательный опыт, отрицательная школа, растление для всех: для начальников и заключенных, конвоиров и зрителей, прохожих и читателей беллетристики".
Варлам Шаламов
Петрович
"Мне было 14 лет, а моим товарищам по 18. Бери, говорят, все на себя, тебе ничего не будет. Мне дали два года. Через два года мне уже 16 было, и из одежды, что на мне в 14 была, я уже вырос. В советское время кто "вышел" изгоем был, на работу никуда не брали. Еще три с половиной дали, потом пять, потом еще… Вышел я в 28. И открыл реабилитационный центр для бывших осужденных…"
Сидел Петрович в Бельняках (400 км от Красноярска), где находилась Центральная больница для заключенных Краслага. Место козырное, потому что больница – это всегда еще и место встречи заключенных из разных колоний, как пункт пересылки.
Освободившись, Петрович остался в Бельняках и начал "предпринимательскую деятельность".
Сначала построил магазин, потом еще один. Всего Петрович управлял четырьмя магазинами. Потом ему это надоело, он где-то добыл сталинскую пилораму, цена на шпалу как раз пошла вверх, и бизнес по заготовке и переработке древесины пошел в гору. Тогда Петрович и открыл свой "реабилитационный центр", как он это называет.
"Когда человек освобождается, ему жить негде и жрать нечего. Мы их брали к себе, давали аванс, подселяли в общежитие, и он, попасовавшись с месяц со всеми, начинал привыкать к свободе. В лагере ведь человека покормят, обуют, оденут, если мыться не захочет, сами осужденные пинками в баню загонят, никто не захочет рядом с вонючкой сидеть. А у нас почти все бывшие осужденные, и человек свыкается. Забора нет, можно уйти, можно женщину найти. А как женщину нашел, сразу деньги нужны… Правда, за пьянку мы наказывали сильно – горячими. Это когда березовой палкой по заду. За пьянку человек получал два горячих, и потом не бухал. Я чего только не делал, и кодировать их возил. Но приедет такой с кодировки и говорит "давай обмоем".
Таким образом Петрович стал расширяться. Работали у него не только зеки, но и лагерная охрана – тем тоже часто идти было особо некуда, вот они и оставались. Было время, когда у Петровича работал начальник той самой колонии, где Петрович раньше сидел. Так и работали "чека и зека" на пилораме бок о бок, прямо за забором колонии. Бизнес Петровича развивается, сам бизнесмен становится главой администрации в деревне. Но в 2005 году приходит новый глава района, и все меняется. Петрович берет с собой всех своих людей и все 250 человек перебираются в Ельники – тоже рядом с колонией, но уже другой. И деревня, которая была в упадочном состоянии, сразу оживает.
"Потом этот глава района локти кусал, потому что сколько поселку того было, все были дровами всегда обеспечены. Коммунизм был. А как я оттуда уехал, коммунизм кончился и начался в Ельниках. У нас за два года 54 ребенка родилось, даже инвалиды рожали".
Говорят, что в Ельниках не только рождаемость повысилась, но и явка на выборы. Явка 98 процентов, и все, конечно, за Путина. Жаль только, говорят, что советники у него плохие.
"Вот смотришь по телевизору, и чего только президенту не говорят. А надо просто приехать в деревню, посмотреть, как люди живут, вот и будешь владеть ситуацией. Вот недавно сказали, что Сечин прилетает, так тут только что траву не покрасили. А он взял и мимо пролетел. А ты опустись, посмотри. Общее ведь дело делаем".
Какое-то время Петрович и в Ельниках гнал шпалу, но потом нашел другое занятие – начал строить. Кафе, гостиницу, рыночек. Теперь церковь строит.
Политических Петрович не жалует. "Вы подумайте, что вы сделали для своего поселка? Я вот не ору, не бегаю, я благоустраиваю. Там дорогу провел, тут детскую площадку построил". Больше, чем политических, Петрович не любит только "гомосеков", потому что они "развращают наших детей".
"Правильно им в советское время червонец давали. Все должно быть только черное или белое. Мы знаем, что третьего не дано. А то вон у немцев образовалось "оно", третий пол. Какое такое оно? Оно должно сидеть в тюрьме, удовлетворять потребности осужденных".
Петрович часто повторяет, что в Сибири свой мир – черно-белый. Никаких оттенков серого в нем быть не может. И в Сибири действительно свои законы, имеющие довольно отдаленное отношение к уголовному кодексу. А такие сибиряки, как Петрович и другие бывшие вертухаи или зека (а Сибирь – это "чека, зека, маленько вольных", как любит говорить Петрович), предпочитают оперировать понятиями не законности, а "порядочности" и "справедливости".
Объясняет это Петрович так: "Вот была у нас тут одна нищая семья. Из мебели дома одна печка, да на тетке круглый год штаны с начесом. Когда у них померла племянница, они взяли кредит, чтобы ее похоронить. А к ним пришли одни нехорошие люди и обманом подбили их еще кредиты взять, в общем обобрали до нитки. А наши пацаны – такие что поблатовать любят, но хорошие пацанята – прознали про эту историю и избили их так, что не узнать. По справедливости они их избили, а по закону должны были за это сесть в тюрьму. Хорошо, что менты все поняли и никого не посадили. А те люди, которых обобрали, оказались людьми такой степени благородства и порядочности, что даже жалобу на тех воров не написали и сказали, что пусть те хотя бы половину отдадут".
По словам Петровича, когда СССР развалился, он поначалу радовался. А потом осознал, что в советское время система управления была отличная, а сегодня люди "заблуждаются".
"Вот, допустим, поставили человека к кормушке, у него там сплошные тендера на откатах. Как же ему не воспользоваться, если люди сами несут деньги? Любой из нас, здравомыслящих людей, взял бы эти деньги и унес. Систему саму надо маленько поменять. Почему мы не впереди планеты всей? Что? Говорите, потому что воруют? Электроэнергия восемь рублей, солярка 50 рублей. Ну сделайте ниже хотя бы вполовину, и мы опять будем впереди планеты всей. Зерна будет море, поросят все начнут выращивать. А если ты стоишь в очереди и не знаешь, самому хлеба купить или поросенка накормить… "
Петрович говорит, что зона его многому научила. Прежде всего тому, что "в любом месте можно жить и жить нормально". И еще всякой житейской премудрости.
"Если видишь, что человек голодный, дай ему миску супа. Он после этого пойдет дальше и ничего не украдет. Будет радоваться и за тебя Богу молиться. Пища – это святое… Я как-то попал в карцер, дали 10 суток. Я в шортах, рукава от куртки оторваны, на улице минус 40. Я неделю заклеивал дыры хлебным мякишем, чтобы меньше дуло. Спал на корточках. Выйти оттуда ты должен быть больной, чтобы побыстрее сдохнуть. Сегодня отношение уже иное. Сейчас у них от морды хоть прикуривай, но мозгов не добавилось. Мы хотели заработать денег, а эти хотят получить. Приходят на работу устраиваться и спрашивают, мол сколько ты платишь. Ни один не спросил, сколько можно заработать. Вот тебе и вся разница. Плюс на зоне субординация была, а у этих все стерто. А я говорю: хочешь лучше жить – работай. Ведь если человек год не работает, он уже работать никогда не будет. Это не я говорю, это статистика".
По словам Петровича, пока он сидел, осужденные хотя бы не голодали, а в середине 90-х начался голод.
"Я ж возле больницы жил, и люди туда приходили до такой степени истощенные, что с них кожа как чешуя у рыбы сыпалась. Осужденные просто от голода дохли, комбикорм жрали. В больнице был случай, когда доктор на операции говорит: "Все картошку копают, а я ему операцию делаю". Сказал, зарезал мужика и пошел картошку копать. Озверевали люди от голода. Сейчас, если сравнить, зона – просто пионерлагерь".
Узнав, что путь наш дальше лежит в Решоты, Петрович пускается в воспоминания.
"Я в "Пятнашку" (15-я колония на станции Решоты, поселок Нижняя Пойма) на пересылку пришел, это был год 89-й. Там все где-то пару недель или месяц кантуются, все пересечься могут. В стенах дыры. Зимой сосульки огромные желтые висят, не убирает никто. Клопы прыгают, откусывают у тебя кусок мяса, и убегают. Пересылку лет 7 назад закрыли, потому что рентабельность нулевая. Лес уже выпилили, дороги никто не строит. Проще лагерь поближе к железной дороге перенести, где сразу погрузка идет. Лесная промышленность – это адский труд, раньше только осужденные там работать могли. Сейчас харвестры появились и другая техника, можно и вольным работать".
"Учреждение, положившее начало экономическому развитию поселка Нижняя Пойма"
– О чем нам с вами разговаривать? У нас с вами разные взгляды на Краслаг. Я здесь родился и всю жизнь прожил, для меня это градообразующее предприятие, а для вас повод пошуметь. Вы как к Солженицыну относитесь?
– А почему вы спрашиваете?
– Вы не виляйте, вы на вопрос ответьте.
– По-человечески не очень, а как автора уважаю.
– Вот видите! А вы хоть что-то про него знаете? В медсанчасть только своих, только стукачей устраивают. Разве можно к такому человеку положительно относиться? А потом он выходит и начинает всех грязью поливать. Весь срок у кормушки просидел, а как вышел, так стал борец за правду. Борцы за правду в ЕПКТ сидят, а не в медсанчасти. Я Солженицына еще в школе, в самиздате читал. Я тогда никакого отношения к лагерям не имел, но уже понимал, что к чему. Не о чем нам с вами разговаривать.
– А как вы относитесь к Шаламову?
– Варлам Шаламов – это другое дело. Он сам валил, сам пилил. Так он и пишет по-другому. Он через все прошел, но яда у него нет, неправды нет.
ЕПКТ – единое помещение камерного типа. Если в карцере заключенного могут держать неделю, а в изоляторе – месяц, то в ЕПКТ заключенных могут держать до года.
На станции Решоты с 1948 года и до 2012 года находилось Управление Краслага. Теперь на его месте разбит скверик. Глава администрации поселка, бывший подполковник МВД и сотрудник Управления Марат Фаннинович с гордостью показывает саженцы, отведенное для фонтана место и скамейку, которую "дети сделали для любящих сердец". У скверика уже установлен камень, на котором будет высечена надпись "Учреждение, положившее начало экономическому развитию поселка Нижняя Пойма".
Напротив бывшего Управления возвышается клуб культуры имени Дзержинского.
Про Петровича глава администрации говорит тепло, мол у того "сетевое мышление". Правда, отрицает что в середине девяностых заключенные в Краслаге голодали.
"Питание всегда было на первом месте. Да, из Красноярского края из колоний приезжали с дефицитом веса, а здесь кормили, потому что без еды и чая заключенные пахать не будут. А осужденные работали в основной массе очень добросовестно. 20% леса по Красноярскому краю производилось и заготавливалось здесь. И 1% по масштабу СССР".
"Со всего Союза к нам пригоняли. Все знали, что такое Решоты Краслаг. И не совсем дурная слава была. Здесь люди работали, не работающих не было. Здесь не было воров в законе. Они приходили до этой пересылки, останавливались здесь и не заходили, уходили обратно".
Ворам в законе "по понятиям" работать нельзя, поэтому в Решотах, где была рабочая зона, их, как говорят, не было.
"Куда таких отправляли? Да в Советском Союзе зон полно. В одном Красноярске девять штук, да еще в центре – туберкулезная".
Мать Марата Фанниновича окончила техникум в Томске и приехала в Нижнюю Пойму работать по распределению. Отец отбывал в молодости наказание и остался жить в поселке, дослужился до начальника отдела труда и заработной платы. Марат говорит, что узнал об отсидке отца случайно, уже будучи взрослым, потому что "здесь об этом не говорили".
"Здесь два пути. Или охраняешь, или сидишь. Разве что учителем в школу приехал. Не зря говорят, что Сибирь – это чека, зека, немножко вольных. Думаете, если кто тут отбывал, то они негативно относятся к тем, кто в форме? В Сибири другие взаимоотношения, у нас и национальностей нет. Здесь смотрят на то, что человек из себя представляет. У нас в России от тюрьмы и от сумы не зарекаются, и все местами поменяться могут. Для вас это, может, диковато, ну а нам по Москве дико ходить. У нас дети рядом с осужденными играют, и никто не боится. За всю историю не было случая, чтобы осужденный напал на ребенка или на женщину. С него же потом в зоне спросят".
"В 50-х здесь много отбывало людей интеллигентных, политических. Они на работу с шахматами ходили, разговаривали только "на Вы". Хотя в тюрьме это сложно. У нас голландцы отбывали наказание, шведы. Они у нас в Клубе Дзержинского такие спектакли ставили, что и в Москве у вас таких может не было. В спектаклях и зеки, и солдаты, и офицеры участвовали. У нас в поселке даже строилось все по питерскому проекту, не зря у нас линии, а не улицы".
До начала 50-х годов прошлого века в Краслаге (лесоповальные лагеря в юго-восточной части Красноярского края) преобладали политзаключенные. Сюда шли этапы из Казахстана, Украины, Ленинграда и средней полосы России. Позже приходили больши этапы из Литвы, потом несколько тысяч поволжских немцев. Краслаг, в отличие от многих других сталинских лагерей, не был закрыт и в настоящее время существует под названием ГУФСИН России по Красноярскому краю. С 2012 года Управление переехало станции Решоты в Красноярск. 15-я колония в Нижней Пойме, где был на пересылке Петрович, расформирована. Почти все постройки уже разобраны.
Материал подготовила Алла Гаврилова
