Жизнь и три смерти Маяковского. Репортаж из дома-музея в Багдати
"Трагедия называлась Владимир Маяковский". (Борис Пастернак)
В Имеретии, в городе Багдати, находится дом-музей Владимира Владимировича Маяковского, где поэт родился и провел первые годы жизни. Однако это не тот дом, который Маяковский вспоминает в своей автобиографии.
"Первый дом, вспоминаемый отчетливо. Два этажа. Верхний – наш. Нижний – винный заводик. Раз в году – арбы винограда. Давили. Я ел. Они пили. Все это территория стариннейшей грузинской крепости под Багдадами. Крепость очетыреугольнивается крепостным валом. В углах валов – накаты для пушек. В валах бойницы. За валами рвы. За рвами леса и шакалы. Над лесами горы…" (Владимир Маяковский, "Я сам")
Родился же Маяковский в другом доме, стоявшем неподалеку и принадлежавшем местному жителю Константину Кучухидзе.
"Маяковский приехал из Кутаиса прямо к нам. Семья его состояла из пяти душ [...], все они не могли поместиться в одной комнате [...], лесничий попросил моего отца уступить ему еще две комнаты. Отец мой, Константин Кучухидзе, согласился и сдал внаем Маяковскому одну зальцу и две комнаты за 10 руб. в месяц с обстановкой, т.к. семья Маяковских привезла в Багдади только 4-5 пар одеял, одну или две старые корзины, старый полинялый самовар, одну или две кастрюли и простую жестяную лампу, которая ежеминутно коптила [...]". (Из воспоминаний Левона Константиновича Кучухидзе).
Теперь в этом доме расположен дом-музей поэта, а в соседнем здании – литературный отдел музея, где собраны копии писем и черновиков, рисунки и плакаты Маяковского. Директором музейного комплекса является Бека Кучухидзе – правнук человека, сдавшего в аренду дом семье Маяковских. В музее почти 6 тысяч экспонатов, в том числе мебель, книги, вещи семьи поэта, переданные музею матерью и сестрами Маяковского или выкупленные у бывших соседей, которым Маяковские распродали мебель, уезжая в 1906 году из Багдати, а также коллекция древесных пород, собранная отцом поэта. В комплексе, где расположен и этнографический музей, работают 13 сотрудников.
У дома-музея Маяковского нет интернет-сайта. Он внесен не во все путеводители по Имеретии. В среднем в год дом-музей Владимира Маяковского посещают около двух с половиной тысяч человек.
16 сентября 2017 года в дом-музей Маяковского в Багдати приехала большая компания из разных городов – Тель-Авива, Беэр-Шевы, Москвы, Санкт-Петербурга, Красноярска, Праги и Ганновера. Посетители, смело именующие себя "первой международной киноэкспедицией учеников и последователей В.В.Маяковского", явились в Багдати уже к вечеру, после закрытия музея. Однако участники "киноэкспедиции" нашли телефон директора музея, и тот согласился приехать и открыть музей специально для них.
"В Грузию семья Маяковских попала в середине XIX века, когда из города Берислава Херсонской губернии в Грузию приехал прадед поэта Констатин Кириллович Маяковский. Отец поэта, Владимир Констатинович, родился в Ахалцихе в 1857 году. Начал работать в Армении, в Александропольском лесничестве. А в 1889 году, когда в Багдати было основано лесничество, Владимира Константиновича перевели сюда", – рассказывает Бека Кучухидзе.
Константин Кучухизде был, по словам его правнука, богатым фермером. Семья Кучухидзе жила в соседнем доме, который не сохранился. А Маяковским Кучухидзе сдали три комнаты, одну из которых Владимир Константинович переоборудовал под контору лесничего, а в двух других жила его семья. В 1891 году в трехлетнем возрасте умер сын Маяковских, Константин.
7 июля 1893 года в доме Кучухидзе родился Владимир Маяковский.
"В 1893 г. родился у Маяковских сын […]. Я хорошо помню то июльское раннее утро. Семья Маяковских, и вместе с ней моя семья, ликовала по случаю рождения мальчика. Здесь я должен отметить маленький эпизод, сам по себе неважный, но я, будучи студентом, читая заметки о Маяковском, всегда вспоминал пророчество лесничего Маяковского. Дело в том, что под утро в день рождения Володи Маяковского почему-то взбесилась большая дворовая собака Маяковского. Эту собаку звали Барс. Лесничий его любил очень. Бешенство этой собаки в день рождения сына чуть омрачило его лицо. Он приказал объездчику, татарину Идрису убить во что бы то ни стало собаку, так как бешеная собака может принести вред населению. Идрис погнался за собакой и скоро подстрелил ее. Тогда лицо лесничего прояснилось, и он весело сказал моему деду: "Нико, я чувствую, что мой новорожденный ребенок будет великим человеком. Моя любимая собака взбесилась, но никому вреда не принесла". Дед мой ответил: "Пожелаю, чтоб он был ревизором". На это лесничий сказал: "Нет, Нико, ревизор – это ничего. Он будет больше ревизора. Он будет очень большой-большой человек". (Из воспоминаний Левона Константиновича Кучухидзе)
Директор музея рассказывает, что в детстве Володя Маяковский прекрасно говорил как по-русски, так и по-грузински. Сам Маяковский так пишет о своем поступлении в кутаисскую гимназию: "Священник спросил – что такое "око". Я ответил: "Три фунта" (так по-грузински). Мне объяснили любезные экзаменаторы, что "око" – это "глаз" по-древнему, церковнославянскому. Из-за этого чуть не провалился. Поэтому возненавидел сразу – все древнее, все церковное и все славянское. Возможно, что отсюда пошли и мой футуризм, и мой атеизм, и мой интернационализм". (В.Маяковский, "Я сам").
Отличник в первых классах гимназии, в 1905 году Маяковский увлекается революционными идеями, ходит на митинги и демонстрации, рисует прокламации.
В 1906 году от заражения крови умирает Владимир Константинович Маяковский. После нелепой смерти отца, который уколол палец иголкой, сшивая бумаги, Маяковский начинает бояться булавок и иголок, и всю жизнь страдает бактериофобией.
В том же году Маяковский с матерью и сестрой переезжают в Москву, где уже училась старшая сестра будущего поэта.
В музее Маяковского в Багдати собрано множество документов о революционной деятельности Маяковского того времени: распоряжения об установлении слежки, постановления об арестах, фотографии тюремного досье.
Переходя к следующему стенду, Бека Кучухидзе показывает посетителям рисунки Маяковского и с вдохновением декламирует "Облако в штанах" – сначала по-русски, а потом по-грузински.
На грузинский язык Маяковского переводили многие и много. В том числе такие известные грузинские поэты как Паоло Яшвили, Тициан Табидзе, Ираклий Абашидзе. Директор музея читает нам отрывки из "Облака" и "Флейты-позвоночника" в переводе прекрасного грузинского поэта Вахтанга Джавахадзе.
Бека Кучухидзе говорит, что из поэм Маяковского больше всего любит "Облако в штанах", а любимым стихотворением поэта было и остается для директора музея "Хорошее отношение к лошадям". Бека, забывшись, несколько раз называет эти стихи "Особенным отношением к лошадям", и эта ошибка как нельзя лучше отражает его отношение к ним и отдельное, очень человеческое место, которое занимают в творчестве Маяковского, растасканного на цитаты, слова о том, что "все мы немножко лошади".
"Как много было огня – и как мало осталось пепла!" (Борис Пастернак после кремации Маяковского)
Мы переходим к стендам, посвященным периоду после Октябрьской революции. Агитационные плакаты для "Окон РОСТА" и коммерческие работы "отца советской рекламы", вызывавшие глубокую печаль у многих поэтов-современников Маяковского, по праву занимают одно из центральных мест коллекции.
"Леда – табак вкусный и легкий, даже бабочке не испортит легких!"
"Нами оставляются от старого мира только папиросы «Ира»!"
"Даже дети, расставшись с соскою, курят "Посольскую"
Но директор музея возвращается к стихотворчеству Маяковского, на этот раз к еще одной вехе если не в поэтической, то в гражданской жизни поэта, к "Прозаседавшимся", от которых Ленин "давно не испытывал такого удовольствия, с точки зрения политической и административной".
Эта похвала Ленина стала с одной стороны подарком (хотя в фаворе Маяковский был недолго) для поэта, стремление которого служить революции ранее не встречало столь теплых откликов властей. С другой же, по мнению таких собратьев поэта по перу как Борис Пастернак и Осип Мандельштам, Маяковский выбрал губительный для себя путь.
"Я знаю, ваш путь неподделен, / Но как вас могло занести / Под своды таких богаделен / На искреннем этом пути", – писал в посвящении Маяковскому на книге "Сестра моя – жизнь" Пастернак.
"Совершенно напрасно Маяковский обедняет сам себя", – писал в одной из своих статей Мандельштам.
Много десятков лет спустя американка Эллендея Проффер спросила Лилю Брик как она, Осип Брик и Маяковский могли закрывать глаза на происходящее в советской России.
"Это была свобода, это была революция, мы видели в ней благо; мы знали об убийствах и прочем, но считали это неизбежным; происходили эксцессы, но они были частью великого освобождения. Время было захватывающее, и мы были молоды", – цитирует ответ Брик Карл Проффер в книге "Литературные вдовы России".
По убеждению Профферов, "сказано это было с полным осознанием того, что они оказались неправы в своей слепоте".
Кучухидзе возвращается к лирике и личной жизни поэта. Интересно, что центральное место в экспозиции занимают отношения Маяковского с Татьяной Яковлевой. Многие советские исследователи жизни поэта, не желая портить имидж рупора революции картинками жизни с Бриками, пытались выдвинуть Яковлеву на первый план. Кучухидзе рассказывает, каким ударом был для Маяковского отказ в получении заграничного паспорта, поставивший точку в их отношениях с Татьяной, однако продолжает говорить о Брик как о единственной любови поэта.
Интересно, что отказ в выдаче паспорта Маяковский получил вскоре после того, как отправил в "Огонек" свои знаменитые "Стихи о советском паспорте", однако напечатано это стихотворение было только после смерти поэта.
14 апреля 1930 года "Труп одет в рубашку желтоватого цвета с черного цвета галстуком (бантиком)". (Из милицейского протокола)
Несмотря на то, что власти моментально выстроили версию самоубийства из-за неразделенной любви, как современники поэта, так и следующие поколения выдвигали множество гипотез о причинах выстрела – от сифилиса и до политического убийства.
В книге Бенгта Янгфельда "Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг" приводятся воспоминания Юрия Анненкова, встретившего Маяковского в Ницце в 1928 году. На вопрос Маяковского, когда он планирует вернуться в Москву, Анненков ответил, что даже не думает об этом, потому что хочет остаться художником. "Маяковский хлопнул меня по плечу, – вспоминал Анненков, – и, сразу помрачнев, произнес хриплым голосом: "А я – возвращаюсь… так как я уже перестал быть поэтом". Затем, по свидетельству Анненкова, Маяковский разрыдался и прошептал едва слышно: "Теперь я… чиновник".
"Двенадцать лет подряд человек Маяковский убивал в себе Маяковского-поэта, на тринадцатый поэт встал и человека убил", – даст в 1932 году лучший ответ на этот вопрос Марина Цветаева.
"После самоубийства Маяковский попал в еще большую опалу, чем был при жизни. Обсуждение его творчества, как и издание его стихов, не приветствовалось до 1935 года", – напоминает Кучухидзе и цитирует знаменитый вердикт Сталина.
"Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям – преступление". (Резолюция И. Сталина на письме Лили Брик)
"Это стало его второй смертью. В ней он неповинен". (Б.Пастернак)
"После резолюции Сталина все изменилось, – рассказывает Кучухидзе, – Маяковский был признан рупором советской власти и лицом соцреализма, его стали бесконечно восхвалять и печатать, в его честь назывались колхозы, ему воздвигали памятники. Однако читателю показывали только то, что было приемлемо для советской власти, и лирика Маяковского была практически забыта. Мое поколение прекрасно знало "Стихи о советском паспорте", но практически не было знакомо с лирикой поэта".
"Канонизация" Маяковского спасла от преследований не только его близких, но и Константина Кучухидзе, который во время коллективизации избежал ареста только благодаря тому, что когда-то сдавал дом семье Маяковских.
В 1940 году по приказу Иосифа Сталина дом Маяковских в Багдати стал музеем, а сам поселок (статус города Багдати получил значительно позже) было переименован в Маяковский. Первым директором музея был литературовед Александр Колосков.
Вскоре после открытия музея одним из его сотрудников стал Николоз Георгиевич Кучухидзе – внук Константина Кучухидзе. Бека Кучухидзе рассказывает, что Николоз, получивший образование в Кутаисском педагогическим институте, всю жизнь "болел" Маяковским. В 1959 году Николоз Кучухидзе стал директором музея. По словам его сына, за назначение Николоза хлопотала старшая сестра Маяковского, Людмила.
"Мой отец внес значительный вклад в популяризацию творчества Маяковского и увековечивание его имени. Отец был настоящим профессионалом музейного дела, прекрасно знал поэзию и творчество Маяковского, был великолепным оратором. Однако отец свято верил в идеалы и идеи социализма, и особенно чтил Маяковского как поэта советского. И показывал его именно этой стороной. Я думаю, что это не совсем правильно. Маяковский больше и лучше этого", – говорит Бека Кучухидзе.
После развала СССР наступила, по выражению Янгфельда, "третья смерть" Маяковского.
"Когда пал Советский Союз, пал и Маяковский – тяжело, как во времена революций падают памятники. Несмотря на то что во многом он сам был жертвой, большинство людей видели в нем представителя ненавистной системы, официозного поэта, чьи стихи их заставляли учить наизусть. О том, что он писал не только дифирамбы Ленину и революции, но и замечательные любовные стихи, знали немногие. Когда после распада СССР была перекроена литературная иерархия, Маяковский исчез из учебных планов и книжных магазинов. Это стало его третьей смертью – и в ней он был не повинен". (Бенгт Янгфельд, "Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг")
Николоз Кучухидзе проработал директором музея 40 лет и умер в 2000 году, а на его место пришел его единственный сын, Бека Кучухидзе.
"Маяковский необходим тогда, когда надо прыгнуть выше головы. Сегодня мы должны сделать именно это, потому что падать дальше некуда". (Дмитрий Быков, "13-й апостол. Маяковский: трагедия-буфф в шести действиях").
Преподаватель истории, Бека Кучухидзе на момент смерти отца работал директором сельской школы, однако в 2000 году переехал в Багдати и начал восстанавливать музей.
"Я практически вырос в музее, и знал, что посторонний человек не вложит в него столько, сколько могу вложить, что музею нужен энтузиаст. В конце 90-х музей был в таком жутком состоянии, что и вспоминать не хочется. И не только музей, вся наша страна была тогда в ужасном состоянии. Это был очень тяжелый, очень плохой период для Грузии", – рассказывает Бека.
По словам Кучухидзе, в 2001 году с помощью властей в музее были проведены восстановительные работы, а в 2008 году – еще одна реставрация, которую финансировал фонд "Карту".
Жена Беки Кучухидзе работает в том же музее хранителем фонда. У них два сына – 24 и 26 лет. Бека смеется, что они вряд ли пойдут по стопам своего отца и деда, однако теперь музей уже можно передавать и в "чужие" руки.
Провожая участников "киноэкспедиции", Бека снова читает Маяковского, на этот раз по-русски.
"У меня в душе ни одного седого волоса, / и старческой нежности нет в ней! / Мир огромив мощью голоса, / иду – красивый двадцатидвухлетний…"
Материал подготовила Алла Гаврилова
