Неделя в кино: "Преступления и наказания" здорового человека и некассовый триумф Клинта Иствуда

Подводя итоги 2024 года, зрители и критики редко упоминают об одном фильме, который, между тем, является безусловным событием в кинематографе.

Актеру и режиссеру Клинту Иствуду в этом году исполнится 94 года. За последние 20 лет Иствуд, начинавший с ролей в спагетти-вестернах, снял около двадцати картин как режиссер и продюсер, ни разу не сфальшивив. Его режиссерский почерк очень отличается от актерского амплуа – непафосное, вдумчивое, глубоко психологичное киноповествование Иствуда почти всегда о маленьком человеке в обстоятельствах большого и трудного выбора, на грани большой беды.

Каждый его фильм – очень американская трагедия, по-драйзеровски неспешная и безжалостная. Его новый фильм "Присяжный №2" снова очень американская история. Она и начинается как финал милой голливудской мелодрамы: счастливая молодая пара устраивает вечеринку, готовясь к рождению малыша. Взволнованный отец уже покрасил и обустроил детскую комнату, его прелестная жена восхищается сюпризом, бесконечно повторяя "Идеально!".

Наутро после вечеринки Джастин (Николас Холт) предпочел бы остаться дома с женой, но отказаться от роли присяжного в суде, куда его вызвали особым письмом, по закону невозможно. "То, что вы не хотите здесь быть, и делает вас идеальными членами жюри", – скажет судья, когда несколько выбранных присяжных попытаются отказаться от исполнения гражданского долга.

Дело слушается, казалось бы, очевидное. Все рассчитывают, что суд будет быстрым, а приговор однозначным. После пьяной ссоры в баре со своей девушкой подсудимый преследовал ее, догнал, ударил неизвестным тупым предметом и сбросил с дороги, чтобы наверняка. У подсудимого этого так себе прошлое и вообще он похож на грубого неотёсаного громилу. Девушка истекла кровью на камнях у дороги.

Ссору видели все. Никаких других подозреваемых в деле нет, полиция их и не искала. Вот только Джастин вдруг вспоминает, что тоже был свидетелем этой ссоры, а позже проезжал по той же дороге и вынужден был остановиться, когда его внедорожник что-то задел. Тогда Джастин решил, что сбил оленя и спокойно поехал домой, а потом и вовсе забыл о происшествии. Теперь он понимает, что, возможно, это был не олень, а сам он на этом суде должен сидеть не на скамье присяжных, а на месте виновника трагедии.

Иствуд тщательно расставляет моральные ловушки не только для своих героев, но и для зрителя – на одной чаше весов хороший парень Джастин, его очаровательная жена и долгожданная дочка, на другой – бывший член банды, в виновности которого не сомневается, кажется, даже его адвокат. Когда стороны представят свои аргументы, в совещательной комнате жюри царит единодушие – спешащие к своим семьям и делам присяжные готовы вынести приговор. И зритель совершенно не ожидает, что именно Джастин остановит это поспешное решение, чтобы спасти человека, признание вины которого является залогом его собственной безопасности.

Иствуд по-своему решает дилемму преступления и неизбежности наказания – его герой (как и главный герой одноименного романа Федора Достоевского) попытается договориться с разъедающим чувством вины, пусть даже для него на другой чаше весов реальные, живые, теплые и любимые жена и дочка, а не завиральная теория о сверхчеловеке и болезненное эго зарвавшегося безумца, как у Раскольникова. А Иствуд безжалостно оставит зрителя один на один с вопросами открытого финала, в отличие от Достоевского, который навяжет читателю однозначный рецепт спасения.

"Преступление и наказание" здорового человека в театре "Гешер" и в декорациях современного Питера

С этим рецептом, кстати, не согласятся в 2024 году сразу два российских режиссера, взявшихся за постановку хрестоматийного романа Достоевского. Сначала Владимир Мирзоев (автор сериала "Топи") выпустит 10-серийный сериал "Преступление и наказание" – несколько сумбурное, перенасыщенное метафорами постмодернистское осмысление знаменитого сюжета.

Мирзоев мечется между благоговением перед текстом Достоевского и желанием высказаться о современной России, при этом не сказав лишнего, не подставившись под нынешний молох. Его Раскольников в исполнении блистательного Ивана Янковского – безумец, сноб, неудачник, не испытывающий ни любви, ни жалости ни к себе, ни к окружающим его близким, мучающийся не чувством вины, а приступами безумия. Он не достоин спасения, которое гарантировал своему герою Достоевский, а те, кого он брезгливо пытается спасти, не очень-то заслуживают его помощи. Герои Достоевского в декорациях современной России обречены – даже им нет места в этом кровавом, безразличном мороке.

Еще одна интерпретация классического романа, вышедшая в 2024 году, – это спектакль Александра Молочникова в израильском театре "Гешер". Пространство этой постановки – тоже современная Россия, идея – то же тотальное безразличие всех ко всем.

Здесь как раз Раскольников (Ави Азулай) – единственный небезразличный. Не надменный одержимый лузер, как у Мирзоева, а несчастный, запутавшийся, живой, абсолютно чужой, чуждый этому механистическому, деловито снующему и толкающемуся в автобусах человеческому муравейнику.

Здесь не жалко старуху-процентщицу, потому что она не старуха вовсе, а воплощенный кошмар советского интеллигента – тетка в меховой шапке с повадкой хозяйки овощебазы. Здесь Сонечка Мармеладова (Нета Рот) – не блаженная богомолица, погубленная отчаянной нищетой и пьянством папаши, а сгорающая со стыда проститутка, не христианским милосердием, а теплом собственного небезразличия толкающая Раскольникова к раскаянию.

Здесь Порфирий Петрович – что-то среднее между циничным доктором Хаусом и тщеславным Шерлоком Холмсом в исполнении Бенедикта Камбербэтча. Здесь, пожалуй, только Мармеладов (большой успех актера Анатолия Белого, который впервые и безупречно играет на иврите) остался Мармеладовым Достоевского – никчемным и жалким, разудалым в пьяном угаре и беспомощным перед собственным ничтожеством.

"Преступление и наказание" Молочникова – кабаре, буффонада, комедия дель арте, в которой актеры словно примеряют маски знакомых хрестоматийных персонажей, очищая придуманную Достоевским историю от православного благолепия, обнажая безобразный остов извращенной, искривленной российской реальности. Не индивидуальная драма, как у Иствуда, а глобальная, бесконечная, мучительная трагедия тотального кровавого равнодушия.

Обзор подготовила Алина Ребель