Владимир Оренов о спектакле "Урод": "Мой театр – это монтаж чувств"
Проект "Линия жизни. Израиль" и "Эмоциональный театр" Владимира Оренова представляют: "Урод" – спектакль о любви и свободе по пьесе "Лиса и Виноград" известного бразильского драматурга Гильерме Фигейредо.
Суббота, 21 сентября 2024 года, Тель-Авив, Центр Сузан Далаль, 20:00.
В преддверии показа предлагаем вам интервью с режиссёром Владимиром Ореновым.
Беседовала Маша Хинич. Фотографии предоставлены проектом "Линия жизни" и Владимиром Ореновым.
В основе основ – басни. Банальные и потому всегда правильные. Эзоп – пра-пра-пра-дедушка – прародитель басен. Что нового Эзоп может поведать современным людям?
Ого, какой сразу вопрос. Тут диссертацию можно написать. Если сузить ответ к тому, что касается нашего спектакля, то герой с помощью Эзопа говорит о свободе, рабстве и о любви. Пожалуй, об этих трех вещах и больше ни о чем. Все остальное – мелочи.
Любой античный текст, любой античный сюжет, если он и доживает до наших дней, то именно потому, что универсален. Что может быть тривиальнее и универсальнее басни? Я вижу задачу режиссера в том, чтобы превратить сухой и назидательный текст в пьесу, в спектакль, который привлечет зрителя. Какую задачу вы перед собой ставили, чтобы "продать зал", заманить публику – простите за такой вопрос?
Мы уже не раз играли спектакль "Урод" при полном аншлаге. Честно говоря, я не очень понимаю, чем мы особо привлекаем зрителя, кроме таланта актеров. Мне нужно от зрителя не сочувствие, не сопереживание, а только одно – восхищение талантом актера, его мастерством, удовольствие, зрительское наслаждение от этого мастерства. Ну плюс еще развлечение, утешение…
В качестве режиссера вы всегда стремились к этому? Вы были завлитом театра, по образованию вы – театровед. Вы всегда отсекали хрестоматийность, назидательность, попытку просветить? Всегда стремились развлечь зрителя или это появилось только в Израиле?
Это мое стремление проявилось тогда, когда я начал заниматься режиссурой, то есть 15 лет назад. Я поставил за это время около сорока спектаклей. Безусловно, и как театровед я пришел к такому выводу. Зрителя надо развлекать, добиваться его восхищения. У меня две школы: с одной стороны, я – ученик Маркова, завлита театра Станиславского и Немировича-Данченко, а с другой – режиссерскую практику я проходил у Эфроса и режиссеров, быть может, меньшей известности, но являющимися представителями эксцентрического театра, театра монтажа аттракционов, таких, как Левитин, Берман, Табачников. Но лучше всего, на мой взгляд, мой подход определил Марк Анатольевич Захаров. Он посмотрел мои фильмы и сказал: "Я видел всякий монтаж, я видел монтаж планов, монтаж аттракционов, но я никогда не видел монтажа чувств". Вот, пожалуй, "монтаж чувств", "монтаж эмоций" – это для меня самое существенное, поэтому и мой театр так назван – "Эмоциональный театр". И еще, пожалуй, важную и существенную вещь сказала режиссер Генриетта Яновская. Мы с ней обсуждали то, что на европейских фестивалях русский театр упрекают в излишней эмоциональности, причем очень серьезные люди, и, может быть, поделом упрекают, и она произнесла – это подход скопцов! И мне эта ругательная формулировка очень понравилась.
Что же касается "Лисы и винограды" Гильерме Фигейредо – то это тот нечастый случай, когда я обратился именно к готовой пьесе. Пьесы меня меньше интересуют, чаще всего я обращаюсь к прозе, поэзии, документалистике, сам пишу инсценировки. Но в данном случае "Лиса и виноград" меня очень увлекла именно тем, о чем мы с вами сейчас говорим – страстями, открыто демонстрируемыми чувствами. Но, главное, чтобы они были представлены на сцене стильно, со вкусом, чтобы это не было "навалено", ведь они – чувства – стремятся к хаосу.
Я прочитала пьесу Фигейредо, посмотрела запись спектакля Товстоногова и фильм с участием Гафта, Полищук, Калягина, Табакова – прекрасный фильм, который сегодня невозможно, как мне кажется, смотреть из-за темпа – он очень медленный! Мы так не живем, и в особенности мы так не живем в Израиле. Вам удалось внести в спектакль израильский, западный темп жизни. Как у вас на сцене сочетается такая показная театральная "томность" древней Греции и античности, к которой нужно относиться с уважением, и быстрый темп, определяемый еще и музыкой?
Все это так. Но я хочу оправдать в ваших глазах спектакль Товстоногова. Тот спектакль, который был записан – с Полицеймако и Ольхиной, действительно был архаичен. Но я видел другой вариант, который, к сожалению, не был снят – с Юрским, Басилашвили и Теняковой. Это был совершенно другой спектакль, живой, подлинный, стремительный, современный, но, увы, не зафиксированный на пленке.
"Томность" это совершенно не про нас, ни про актеров, ни про меня, ни в коем случае. Мы даже предпочитаем задыхаться, спешить, но только не быть созерцательными. Наш театр – стремительный, динамичный, и это подход к пьесе, как к прозе: я вдвое сократил ее текст, заставил героев произносить ремарки. Мне очень важно пьесу приблизить к стремительности прозы.
Для меня существенны в этом спектакле, да и, наверное, в других, две вещи – рифма и контраст. Рифма – это мизансцены, повторяющиеся интонации, пронизывающие действие, как нити. А контраст – это невозможность ровного диалога, невозможность спокойной интонации. Как написал один критик – есть ощущение, что человек неожиданно касается раскаленного утюга.
Что еще существенно для меня, как ни странно – это опыт футбольного тренера Лобановского. Я в юности занимался футболом. Лобановский был гениальным тренером из Киева, он придумал понятие "футбольной аритмии". Он мог сделать так, что команда посреди игры неожиданно для соперника "взрывается" или начинает "ползти". И вот эту "футбольную аритмию" я хотел попробовать в качестве "театральной аритмии", в этом спектакле она очень хорошо проявилась.
С аритмией нужно быть очень осторожным, чтобы не закончилось хирургическим вмешательством. Получается, вы не только режиссер, но и хирург.
Пожалуй, да.
Вы и текст резали как хирург, по живому, что-то сократили, что-то убрали, чтобы текст стал более ёмким, концентрированным.
Я оставил главную тему, а все побочное или несущественное убрал. Я делаю так всегда. Сейчас мы начинаем работать над спектаклем о Голде Меир и я буду заниматься тем же.
Среди ваших работ – спектакль по прозе и стихам Галича, спектакль "Другие три сестры" Чехова, где вы скомпилировали три его рассказа; "Хармсин", который в скором времени будет играться и на иврите. Спектакль по книге "Голда Меир – моя жизнь" – седьмой ваш спектакль за шесть лет жизни в Израиле. Вы первый раз выбираете такую чисто израильскую тему. Почему вы откладывали ее шесть лет?
Книгу Голды Меир я прочитал года три назад. Одна глава – "Посланник в Москве" – меня словно пронзила, она соединила весь мой опыт и предыдущие знания. В этой главе отражен весь ужас взаимоотношений этой наивной женщины – ведь это было самое начало ее карьеры – с чудовищным советским обществом тех лет. Это было удивительно. И я, совсем не сентиментальный человек, плакал. Я пригласил Володю Фридмана и думаю, что это будет спектакль для двух актеров. Спектакль так и будет называться – "Посланник в Москве". Надеюсь, Володя согласится, хотя мы еще не начали работать, и он будет играть и Бен-Гуриона, и Сталина, и Молотова, и Эренбурга – всех исторических персонажей того времени.
Вопрос про музыку, которая так важна в ваших фильмах и спектаклях. В вашем театре, музыка – это неотъемлемая часть действия, без нее спектакля нет. Вы познакомились с музыкантом, скрипачом Аркадием Клейном еще в ульпане. Какую роль музыка играет в вашей работе в целом и конкретно в спектакле "Урод"?
Я несколько лет руководил музыкальным театром, и получил две "Золотые маски" за мюзикл "Самолет Вани Чонкина" Юлия Кима и Владимира Дашкевича по роману Владимира Войновича. Музыка для меня чрезвычайно важна. У нашего театра собственные инструменты, свои исполнители, свой хормейстер и концертмейстер наших актеров. В планах – ставить оперетту или мюзикл.
Но для меня в спектакле звук еще важнее музыки. Любые звуки – от звуков природы до механических. Звуковая партитура у меня возникает еще до спектакля. Я и фильмы свои многочисленные, и спектакли "нанизывал" на музыку. Сначала была музыкальная партитура, а потом возникало все остальное.
Необычный формат работы.
Да. Я, во-первых, никогда не писал к своим фильмам сценариев, по-моему, такое разрешали на канале "Россия" только мне, когда еще этот канал был приличным. И второе – вначале я создаю музыкальную партитуру, очень тщательно разработанную, а потом вокруг нее возникает все, что угодно – пластика, драма, мастерство актера и все прочее.
Вы приехали в Израиль из Новосибирска?
Сначала я приехал в Москву в 1971 году, когда все еще были живы, все работали, и была масса чудесных встреч и практики, а затем, в конце 1970-х, Москва стала другой, я ее разлюбил и не смог в ней быть. В конце 1980-х – начале 1990-х в Москве вновь стало хорошо дышаться, но потом снова всё вернулось – поэтому я уезжал в другие города.
Я работал главным режиссером Челябинского театра, Хабаровского театра – в Хабаровске я руководил и драмой и музыкальным театром. Ставил спектакли по всей стране, очень любил разъезжать. В Москве поставил только один спектакль, я не любил в Москве никого, кроме замечательных московских зрителей.
Как ваш "Эмоциональный театр выживает в Израиле уже шесть лет? Вы ставите седьмой спектакль, живете в Беэр-Шеве, но работаете с актерами из разных городов.
Во-первых, у нас хорошая машина, в которую мы укладываем декорации и легко путешествуем – нам это нравится. Что касается административной работы, то здесь нас ожидали открытия. Мы находили администраторов, они оказывались не очень понимающими людьми, или теми, кто ставил только корыстные задачи, и не более того. И кончилось тем, что мы остались без администратора, нас все бросили, и поделом нам, и тут вдруг обнаружилось, что моя жена Вера, которая помогала мне в качестве ассистента на спектаклях, чудесно владеет искусством организации и проката спектаклей.
Вера – актриса, ваш ассистент, медицинский клоун и еще и администратор. Вам повезло.
Безусловно. В результате мы нашли подходящих нам людей и даже превратились из крошечного "бизнеса" в чуть больший.
Я родился в Ташкенте, был там во время землетрясения. И будучи, КВН-щиком, придумал фразу "Трясемся, но не сдаемся". Вот сейчас мы с Верой сочиняем некую статью про нынешнюю ситуацию в Израиле под этим лозунгом.
"Трясемся, но не сдаемся" можно сказать и про самого Эзопа в пьесе Гильерме Фигейредо. Можете себя почувствовать немного и им.
Не стоит, потому что наш Эзоп – потрясающий. У меня каждый раз, в каждом новом спектакле – встреча с новыми актерами. Владимир Фридман – восхитительный Эзоп. В этом спектакле я впервые работал с ним, второй раз работал с Евгением Зайцевым. Каждый раз встреча с новыми актерами для меня это настоящий кайф. И потому мы с Володей Фридманом не собираемся расставаться.
