Максим Аверин о стихах, танцах, успехе и любви… к работе

Ольга Черномыс

В жаркий день людей в ресторане, расположенном на крыше здания на Проспекта Мира – одном из самых красивых районов Москвы – было немного. Я заняла стратегическую позицию за столиком в углу – чтобы видеть входящих – и приготовилась вычислять артиста Аверина, которого видела только на фотографиях. Но не сейчас, а через полчаса, потому что артисты - люди богемные, и часто опаздывают. Ровно в два в ресторан зашел высокий загорелый красавец в белой рубашке и такого цвета шарфе. Увидев, как затрепетали и заулыбались официантки, как подняли голову немногие посетители, я поняла, что вычислять никого не надо. Максим Аверин – это такой человек, вокруг которого неизбежно закручивается и искрит пространство. О том, как у него это получается, я и решила разузнать в преддверии его ноябрьских гастролей с моноспектаклем "Все начинается с любви. Продолжение". Поздоровавшись, он начал тут же с воодушевлением рассказывать о своем новом проекте .

- Приобрести билеты на спектакль можно на сайте компании Cruise International, организатора гастролей

- С Катей Рождественской, сын которой открыл этот ресторан, мы сейчас снимаем документальный фильм о Роберте Рождественском. Я надеюсь, что получится и мы найдем деньги, потому что поэт удивительный, не до конца раскрытый. В девяностых его подзабыли, тогда страна перестала читать –точнее стала читать пустое, чтобы отвлечься. А сейчас снова к нему появился огромный интерес. Я тоже имею к этому имею отношение – на своих спектаклях читаю его стихи. Он такой щемящий – несмотря на наше представление о нем как об огромном, революционном, партийном поэте, который сочинил "Мы эхо…" В этом смысле он как Маяковский.

- Я слышала, что вы мечтаете сыграть Маяковского – это правда?

- Конечно. Его личность мне безумно интересна. Я читаю его стихи в своем спектакле. И он уникальный поэт, как он работал со словом! Некоторые произведения сейчас звучат совершенно по-другому, и с юмором у него все было прекрасно. Я сейчас читаю книгу Дмитрия Быкова о Маяковском, открываю новые грани личности. Я думаю, в биографии Маяковского много натворила Лиля – так хотела его увековечить, чтобы получать авторские отчисления, что сделала его "революционным поэтом".

- Стихи каких еще поэтов вы читаете в спектакле?

- Очень многих. Это и Давид Самойлов, и, конечно, Рождественский. Высоцкий, Евтушенко, Вертинский. Сейчас я даже еще точно не могу сказать, что еще будет – ведь я сам режиссер, и материала у меня огромное количество, так что я пока нащупываю то, что сложится потом.

- Максим, вы привозите продолжение того спектакля, который показывали в Израиле в прошлом году. Вы уникум. Можно ведь было бы приехать и просто встретиться со зрителями, и они бы с удовольствием пришли посмотреть на вас, задали бы вопросы, послушали бы истории со съемок, песни. А стихи – это такая рискованная сегодня вещь, и не все готовы их воспринимать.

- Поэзия человеку дает воздух. Наступает момент, когда хочется остановиться и начать все по-другому. Можно было бы, конечно, записочки почитать, что-то рассказать. Но если есть история, которая цепляет, то зритель ее принимает. У меня в спектакле нет декораций. На сцене один артист, и это принципиальное решение. Сейчас в театре все возможно – 3D, 4D, все летает, парит, только человека нет. Хочется человека остановить, сесть и поговорить о том, куда он бежит, чем живет. В этом мне помогает поэзия замечательных авторов – плюс монологи, которые я сам написал.

- У вас ведь еще есть отдельная история с Пушкиным –совсем неожиданный поворот.

- Да, мне предложили читать "Метель" с музыкой Свиридова в зале Чайковского в Москве. А до того еще была "Пиковая дама" и музыка Чайковского. Я в это окунулся с радостью. Сейчас вот еще подарили "Последний год Пушкина", редкое издание, там переписка необычайно интересная.

- Что вообще вам нравится читать?

- Как артисту мне очень интересны биографии. Это моя природа, я изучаю личности людей. Да и вообще я читаю сразу несколько вещей, повсюду таскаю за собой чемодан книг. Иногда захожу в кабинет, смотрю на полки и говорю себе – когда-нибудь я все это прочту!

- Если говорить о личностях, кого хотелось бы сыграть, с кем чувствуете родство?

- Десять лет назад, когда я был молодой и в другой форме, я увидел передачу про замечательного артиста балета Александра Годунова. И в конце фильма была такая фраза: в прошлом у него было блестящее будущее. Меня просто не стало в эту секунду! Так это потрясло. И вот я подумал – какая интересная судьба у него, как бы его сыграть. Я обращался к продюсерам с этой идеей. Конечно, я был тогда молодой, худой, с волосами и мог бы сыграть. А сейчас уже не выйдет. Был у меня период, когда я удивлялся, почему такого гениального писателя как Салтыков-Щедрин не экранизируют. Там же про сегодняшнюю жизнь все.

- Максим, такой фильм запретят сразу, там же каждая фраза экстремизм на тему сегодняшней России.

- Слава богу, значит, есть возможность зрителя заставить думать. Заметьте, сколько в кино, на телевидении примитива. Уникальность нашего культурного наследия в том, что каждое слово продумано. А я слышу от партнеров: " Да что тут играть, слов ведь нет". Ну и как мне с ними работать? Чарли Чаплин так и не сказал в кинематографе ни слова, а оторваться от "Огней большого города" невозможно. Я считаю, что для драматического артиста танец, пластика важная вещь. Заставь человека увидеть твой внутренний танец, он от тебя не оторвется. А если играть просто слова, это же получается ужас – про такую жизнь, которую ни я, ни зрители не видели.

-Кстати, почему так? В России великолепная театральная школа, такой конкурс в институты, учатся они как сумасшедшие по 11 часов в день. А потом смотришь телесериалы или комедии – и становится неловко за их беспомощность.

- Потому что окончить институт – еще не значит научиться профессии. Когда я закончил театральный институт двадцать лет назад, я считал – ну все, сейчас все с ума сойдут, я появился. А этого не произошло. Институт дает мощнейшую азбуку – но это еще не означает, что ты все можешь. А потом ты приходишь в театр, где уже не двадцать человек и ты не талантливый любимчик. Там 150 артистов, каждый из которых имеет право на успех. И тебя "бьют". В этом смысле я считаю систему "рэпэртуарного" театра уже изжившей себя. Не может артист ждать пять лет следующей роли. Артисту нужен ежедневный тренинг, а это значит – выход на сцену. Я преподаю молодым артистам, и всегда говорю им: артист не должен сидеть и ждать. Чтобы не растерять самое важное, надо работать. Появилась минута – посмотри хорошее кино, почитай книгу. А упереться в стакан очень легко, и он примет тебя мгновенно. На моих глазах были талантливейшие люди, которые окружали себя теми, кто постоянно говорил: "Какой ты талантливый, ты гений, гений". Это же слушать невозможно! Когда меня начинают хвалить, я в кармане всегда держу фигу. Серьезно. Мне кажется – а вдруг это исчезнет? Где тогда будут все эти люди, которые сейчас говорят о таланте? Так что талант надо постоянно развивать.

- Кстати, о шансах на успех. Правильно ли я понимаю вашу историю: после института вы довольно долго работали в театре "Сатирикон". И там к вам не сразу, но пришел успех – в постановке "Макбет". Вас узнала московская театральная публика. И только когда вы сыграли на телевидении, в сериале, узнала и полюбила вся страна – от домохозяек до кинокритиков. Но успех не случается только потому, что тебя показали по телевидению.

- Я перевернул отношение к сериалу. А театр вообще искусство элитарное, которое не всем подходит. Это все-таки условный мир. Кто-то не понимает этих предлагаемых правил игры, а другой, наоборот, идет туда, минуя противоестественность какую-то – потому, что ему это нужно как воздух. И меня театр воспитывает как актера. А кино – искусство интимное, искусство ожидания. Многие артисты не могут сниматься в кино, потому что надо ждать, ждать – а потом вдруг выдать нужную эмоцию.

- Честно - не понимаю, как это возможно.

- А я без этого не могу. Вот позавчера мы снимали целый день, все очень тяжело, жара эта адская, мы все мокрые. И вот уже последний час работы, все уставшие – выставляют свет, вымеряют фокус, грим, костюм – нет, еще давайте, другую точку попробуем. Проходит время. А я сел, смотрю, и оторваться не могу от этих людей, которые обожают свою профессию, уважают свой труд, стараются сделать все как следует.

- Ваш герой Глухарев стал народным персонажем. Он такой свой, будто сосед по дому.

- Да, эта история всех зацепила тем, что в ней герой сохранил жизненные ценности. Он не ворует, у него есть честь и достоинство. На экран вернулся человек – любящий муж, хороший отец. Людям это оказалось нужно. Однажды в кадре высветился номер телефона как бы моего героя. А на самом деле это был номер режиссера. И начались звонки. Звонили казачьи станицы, дети, школьники, женщины. Однажды на автоответчике осталось сообщение от мужчины: "Вот я живу далеко, здесь так плохо, работы нет, жена измучена. Все такая тоска. Прихожу домой, включаю телевизор, а там ты. И я ж понимаю вроде, что ты артист и что у тебя роль там, а я с тобой разговариваю. И ты мне вроде отвечаешь…". Я обожаю эту историю.

- У вас есть очень серьезные роли, классика, в том числе в театре. Как вы все это в себе соединяете: и телешоу, и сериалы, и Шекспира на сцене? Еще поете, насколько я знаю…

- Считайте, что я – разнорабочий. В "Глухаре", поверьте, есть шекспировские страсти. Я еще пишу статьи в журналах и книгу. Потому что мне это интересно. Мне жалко, что в сутках только 24 часа. Что касается песен – мне всегда нравилось, когда драматические артисты исполняют песни. Великие артисты работали в этом "легком" жанре: Андрей Миронов, Марк Бернес, Людмила Гурченко. Упирать на то, что я "драматический артист", я "играю только серьезные роли" – скучно. А вот сделать так, чтобы в "легоньком" жанре у тебя получилось, гораздо интересней. Потом, я стараюсь использовать все возможности.

- Вы, как я вижу, абсолютный фанат профессии. Это у вас с "киношного" детства?

- Конечно. Родители познакомились на "Мосфильме", папа был художником-постановщиком многих фильмов и спектаклей. Не было достатка, чтобы меня куда-то отправлять, так что я всегда был там, где родители. На съемках, в театре, в девять лет уже играл на сцене. Родители приводили детей на киностудию, и мы были предоставлены сами себе – бегали смотреть как снимают "Мэри Поппинс, до свидания", "Чучело". Понимаете, мне ничего не оставалось, кроме как полюбить все это. Я никогда ничем не увлекался, ничего не собирал – в этом смысле я скучнейший человек. Спорт мне открылся совсем недавно, когда стало нужно держать форму.

- Это сложно?

- После сорока она уже сама не держится. Стал бегать, отказался от мяса, потому что оно отнимает у меня много энергии и на съемках, и на сцене. Трудно, потому что бесконечные поездки по городам, где поел, где не поел, режим нездоровый. Перед спектаклем есть нельзя, потому что не взлетишь, а должно быть состояние легкости.

- Кстати, про спектакли. Вы ушли из театра "Сатирикон", а есть ли сейчас театральные работы?

- Сейчас я играю в "Отелло", и надеюсь, что в следующем сезоне будет постановка в одном из театров. Это очень сложная работа – музыкальный, пластический спектакль "Трехгрошовая опера". Больше пока про него не хочу рассказывать.

- Вы суеверный?

- Нет. На упавшую пьесу не сажусь, потому что считаю, чему быть – того не миновать. Успех нельзя прогнозировать. Если ты его достоин, он тебя найдет. Иногда думаешь – какая роль, сейчас я ее сделаю, это будет бомба! А она проходит никак. А другая – всего 14 минут экранного существования – вдруг выстреливает. Сам фильм не помнят, а роль помнят. Поэтому я всегда оставляю что-то провидению. Думаю, боженька смотрит сверху и говорит: "Кажется, этот парень достоин, чтобы ему было хорошо. Пускай будет!"

- Есть ли у вас свои отношения с Израилем, как в нем отдыхается, выступается?

- Израиль - удивительное место. Я очень свободно там себя чувствую. Знаете, я не очень религиозный человек. Когда захожу в церковь в Москве, всегда чувствую себя грешным, виноватым. А приезжаю в Иерусалим – и мне хорошо. Так что каждый свой приезд я еду в Иерусалим побродить. Да и вся страна безумно интересная, я объездил ее целиком. Уже полюбив, узнал историю – буквально за каждое дерево заплачено человеческой жизнью. Никогда не забуду момент в документальной хронике: когда парни прошли, наконец, к Стене Плача, и в рации у одного из них раздается голос: "Молись, сынок!" Он отвечает: "Я не знаю молитвы". И тогда он по рации учит его молитве. Это меня потрясло. Прочитал замечательную книгу "Исход" и стал понимать гораздо больше. Много раз я приезжал в Израиль с "Сатириконом". А потом, когда у меня появился свой спектакль, я долго мечтал приехать с ним. В прошлом году были гастроли, они прошли прекрасно, и тут же решили приехать с новой программой. У меня есть примета – в каждый свой день рождения, 26 ноября, я должен выйти на сцену, причем в новом городе. В этом году это будет Тель-Авив. Что такое день рождения? Это как Новый год – как встретишь его, так и проведешь. Для меня работа – двигатель жизни, так что я хочу провести следующий год в работе.