Скоро в Тель-Авиве: Вячеслав Ганелин, Дмитрий Брикман и Леонид Сендерский в вечере импровизационных дуэтов
26 января в тель-авивском зале "а-Тейва" пройдет необычный концерт, в котором выступят легендарный пианист и композитор Вячеслав Ганелин, фотограф Дмитрий Брикман и саксофонист Леонид Сендерский. Вечер посвящен импровизации - не только музыкальной, но и фотографической. Представляем короткое интервью всех участников события, в котором они рассуждают о природе и свободе совместного творчества.
- Приобрести билеты на концерт Вячеслава Ганелина, Дмитрия Брикмана и Леонида Сендерского
Вячеслав Ганелин
У вас в следующий четверг пройдет двойной концерт: первое отделение будет с Дмитрием Брикманом, а второе с Леонидом Сендерским. Расскажите, что это за новая программа с фото-импровизацией?
Мы с Димой давно знакомы, я знаю его творчество, он, естественно, знает мое. Я много раз приглашал его на свои концерты, мы много говорили о музыке, о джазе традиционном и современном, и как его понимать. С одной стороны, Диму всегда интересовало соединение музыки и статичных визуальных вещей (не фильмов, а фото), но чтобы они были в движении, в раскате. С другой стороны, я хочу сделать цельную вещь, связанную с Иерусалимом как идеей центра. Я буду немного импровизировать, со своим темпо-ритмом…
Я такие вещи люблю, потому что много работал и с другими жанрами: были проекты с балетом, был проект с художником, который во время моего выступления рисовал. На этот раз все будет еще более свободно, потому что неизвестно, что будет на экране, какая у Димы будет точная ритмическая последовательность. Это всегда интересно, потому что получается невыученная вещь, которая тебя тоже провоцирует. Я очень много работал с фильмами, как говорится, в свободном падении, то есть не зная, какое именно будет кино. И тоже в процессе стараешься запомнить какие-то удачные музыкальные куски, чтобы они держали логику последовательности сюжета. Мне это всегда нравится, потому что это диалог.
А с Леонидом Сендерским мы давно выступаем. Недавно вышел наш совместный диск, у нас есть опыт такого рода свободной коммуникации, но, конечно, чисто музыкальный…
Для вас концерты с Леонидом Сендерским чем-то отличаются от других коллабораций?
Каждый музыкант - это индивид (любой, но в особенности джазовый), только иногда бывают более интересные коммуникации, а иногда - менее. Например, есть люди, которые очень закрыты в себе, и когда тебе приходится с ними выступать, бывает тяжело держать диалог, потому что они больше слышат себя или, может, боятся открыться до конца, потому что не уверены в этом свободном импровизационном диалоге. Это немножко тяжелее, ты идешь на большие компромиссы, потому что не должен человека подводить, не должен идти на какие-то принципиальные вещи, которые ему было бы неуютно играть. Но в большинстве случаев мне везло…
Что такое диалог? Это как в жизни, когда что-то в споре, что-то в согласии, что-то просто в интересном рассуждении. Это когда два человека двигаются примерно в одном направлении и имеют общее понятие о каких-то музыкальных вещах. У Сендерского, сколько я его слышал, есть свой взгляд. Я боюсь приписывать ему какие-то конкретные стили, но, как мне показалось, он человек, в основном, фьюжна, хотя по композиции у него всегда все довольно продуманно и со вкусом… В игре с ним становится ясно, что он человек, который понимает суть музыкальных стилей, обладая своими личными привязанностями, как и все люди. Но Сендерский понимает музыкальные стили в широком смысле, поэтому он продуманно избегает большого несовмещения музыкальных идей. И как инструменталист он очень интересный: какой звук, как понять, когда вступать, когда не играть - это тоже все очень важно. И ощущение композиционного построения тоже у него есть.
Расскажите еще о межжанровой импровизации? Вас еще чем-то можно удивить в этой области, ведь у вас такой большой опыт за плечами?
Во-первых, я сам хочу чему-то удивиться. Есть несколько коллег, с которыми играешь и видишь, что у них есть какая-то неувязка. Тогда ты начинаешь их удивлять - не в смысле удивления, а в смысле провокации, чтобы они ожили, чтобы им было в какой-то мере неуютно. А когда все отработано, и даже когда сложно и симпатично, но все равно уже все успокоенное - то это неинтересно. Поэтому порой ты стараешься даже идти против самого себя! Все мы люди, все мы в определенной степени замкнуты, а такая “самопровокация” очень важна для музыканта, для художника, как бы обновляешь себя в этот момент. Можешь ли ты сам себя удивить?
Каждый концерт имеет свою прелесть (даже если ты не очень доволен им), потому что ты пробовал, искал, провоцировал себя, чтобы фантазия могла пойти немного в другом направлении. Поэтому сказать, что та или иная коллаборация - разовая или нет - была самой лучшей, я не могу. И я почти всегда бываю недоволен. Все прошло, а ты анализируешь, что и как можно было сделать лучше… Но прелесть импровизации в том, что заранее гарантировать ты ничего не можешь. Вроде можно держаться за поводья на скаку, но дорога при этом может быть очень ухабистой, с резкими поворотами. Ты всегда, более не менее, выбираешься с победой, получая определенное удовольствие от того, что среагировал, что было интересно и неожиданно.
Дмитрий Брикман
Что такое фото-перевод? Кто придумал этот жанр?
Первым фото-переводом стала книга Экклезиаста. Я болел образами из этой книги и параллельно фотографировал, а потом на каком-то этапе осознал, что огромное количество фотографий современной жизни, которые я сделал - это именно образы из Экклезиаста. Я стал их складывать - и получилась цельная история, которую я назвал “фото-перевод”. То есть перевод книжных образов при помощи фотографических, ведь есть вещи, которые мы не можем передать словами, а объяснять их образами - гораздо понятнее.
С одной стороны, понятнее, но если за дело возьмется другой фотохудожник, то он создаст иные образы и, фактически, переведет текст на совершенно другой язык?
И это прекрасно! Разумеется, фото-перевод изначально неоднозначен. В процессе творчества каждый художник вкладывает в свое произведение что-то свое. Возьмем крайний случай - “Черный квадрат” Малевича. Что он подразумевал? Что хотел сказать? Или же импрессионисты? Что они хотели сказать в живописи? И чем талантливее произведение, тем больше зритель видит в нем своего, причем видит, исходя из своего жизненного опыта. Человек не видит того, что не знает и не понимает, и, наоборот, видит то, что знает и понимает. И когда мы берем Экклезиаста и накладываем на текст мир современных образов, то все преображается, книга становится современной. После проекта с Экклезиастом был фото-перевод “Молитва Иерусалима”, потом “Тень Иерусалима”, а последняя история, которая уже выпущена, но я очень скоро к ней снова вернусь - фото-перевод “Дао дэ цзина” - книги, наполненной образностью до краев.
То есть это твоя личная рефлексия при помощи фотографии?
Тут важно понимать, что такое перевод. Существует, к примеру, книга Экклезиаста, в неправильном переводе на русский язык - “Суета сует”. Переводчик выступил интерпретатором (ведь и на английском “перевод” - это intepretation). Он интерпретировал книгу, исходя из своей системы координат. А если, допустим, я и ты возьмемся переводить ту же книгу, то у нас получится два разных перевода, а если возьмется сугубо религиозный иудей - то будет третья версия. Все ведь относительно. С другой стороны, я не подменяю словесный перевод, а лишь дополняю. Когда ты читаешь, то это лишь одна степень восприятия, а когда и ты читаешь, и видишь, у тебя открывается дополнительная степень восприятия.
Меня часто спрашивают, почему именно фотография, а не видео? Мне кажется, что фотография дает возможность остановиться, вглядеться, подумать… У нас глаза жадные, мы все время бежим, нам все время нужна новая картинка… А фотография останавливает бег и призывает вглядеться в нее.
Не получится ли таким образом некоего диссонанса между звуком и изображением? Каким образом это воспринимать?
В совмещении зритель/слушатель сам создаст нечто третье… Недавно я провел эксперимент, как раз подбирая образы для выступления со Славой Ганелиным. Я подложил их под Восьмую симфонию Шостаковича - и получил удивительный результат! Мне показалось, что я до этого момента эту музыку вообще не понимал, она даже казалась мне занудной. А образы, которые я случайным образом “вбросил” в нее, позволили мне увидеть в Шостаковиче то, что я раньше не слышал, и услышать в своих фотографиях то, что я раньше не видел. Одно дополняет другое… и изменяет целое.
Со Славой Ганелиным вообще получается очень интересная история... Давным-давно мы с ним делали передачу на радио Рэка. Тогда мы в процессе разговора пришли к формулировке, что музыка - это то, что звучит между нот. И в мою голову эта мысль засела, формулировка эта крутилась. Я понимаю, что не мы первые пришли к этому…
Это хорошо проиллюстрировал Джон Кейдж в своем произведении 4’33’’…
Именно, классика жанра! Кейдж фактически создал “Черный квадрат” в музыке. Но музыка - это абстрактный язык образов. Причем образы, которые закладывает в нее музыкант, совсем не те, которые различает слушатель в зале. И в хорошей фотографии зритель видит не всегда то, что хотел сказать фотограф…
Как-то я консультировал Дину Рубину по поводу фотографии, она как раз писала книгу “Русская канарейка”, которая вышла несколько лет назад. Это было безумно интересно, потому что ее главная героиня была девочка-фотограф, но глухая… Тогда я вдруг осознал, что когда выключается одно чувство, то обостряются другие. Я сам проделал такой эксперимент: пошел по Иерусалиму, заткнув уши. Пятница, шум, гвалт, а я Иерусалим не слышу. И тогда я город иначе увидел! В этот четверг вместе со Славой мы будем делать наоборот. У него одни образы, я на них накладываю другие, мы складываем их. То есть Слава будет в нашем случае читать в некотором роде фото-партитуру. Насколько все получится, мне самому очень интересно. Это совершенно не случайная будет история, а сложносочиненная. И называться она будет “Сон Иерусалима”.
Я много раз и с разными людьми находился в Иерусалиме. Есть люди, которые принимают этот город, влюбляются в него, есть другие, которые его ненавидят - он их выталкивает, но я ни разу не встречал человека, которого Иерусалим оставил бы равнодушным. Есть какая-то магия в этом городе… Каждый человек, который приходит в Иерусалим, он не белый лист, он со своим жизненным багажом. И вот когда эти почерпнутые из жизни собственные образы накладываются на образы Иерусалима, тогда происходит разговор с самим собой. Я представил себе такой коллективный “Сон Иерусалима” и что происходит с людьми, как они начинают воспринимать мир, когда окунаются в этот город, выйдя из своего мира.
В своем выступлении я буду использовать фотографии, половина из которых как раз сделана в Иерусалиме, потому что эта история о людях, о том, как мы воспринимаем мир. Иногда это будут странные образы, как во сне, перетекающие друг в друга. Иногда люди, иногда нечто совершенно непонятное. А вот насколько Слава Ганелин услышит и зрители историю “прочитают” - я не знаю. Насколько мне известно, такой эксперимент с фотографиями проводится впервые. С фильмами было много, со слайд-шоу тоже другая история, а тут хотелось бы равноправного разговора на двух разных языках. И пусть он получится.
Леонид Сендерский
Как вы познакомились и начали играть с Вячеславом Ганелиным?
Когда я приехал в Израиль, Слава знал меня несколько больше, чем я его, потому что он слышал мои записи, которые ему передал Владимир Мак (организатор иерусалимского джазового фестиваля Jazz Globus - прим.ред.). У меня к тому времени уже были эксперименты во фри-джазе, в свободной музыке, но я не уверен, что Слава к моменту нашей встречи про них знал. Вышло так, что он почему-то поверил Володе на слово, что я играю импровизацию. И мы в первый раз выступили совместно на фестивале, а потом играли еще в клубе “Левонтин 7”.
А познакомился я с ним (у меня есть даже фотографии!), когда мы были в Риге и выступали большой командой с Кондаковым, Гайворонским, Волковым. На наш концерт в русском Посольстве пришли Слава Ганелин с Владимиром Тарасовым. В тот момент я и не думал, что через несколько лет мы станем вместе играть. А в Израиле произошло и много других коллабораций…
А какие из них были самые значимые и интересные?
Я записал два альбома в США, один из них с Рэнди Брекером и с Джо Локом - и это было для меня одно из самых ярких событий за последние пять лет. Ты находишься в студии, куда приходит человек-легенда, чтобы играть твою музыку… И когда он начинает играть, ты понимаешь, что не так, и ты ему должен сказать, как надо играть - этот момент самый страшный, потому что сказать об этом надо легенде, объяснить при этом так, чтобы всех устраивало.
Со Славой Ганелиным мы тоже сделали запись, которая неожиданно вылилась в красивый альбом - и это уже третий за время моей жизни в Израиле. Тут со мной произошли такие метаморфозы, что я даже написал несколько церковных пьес для органа. Я хочу этот проект довести до ума и записать по-настоящему, сейчас существует все только в демо-варианте. Мне кажется, что это очень интересное сочетание: уже не джаз, но и не классика, естественно; есть импровизация, но и много партий прописано заранее. Еще тут я написал много аранжировок для струнного квинтета, что тоже для меня новое.
У тебя большой опыт в импровизации. Скажи, когда ты играешь с Ганелиным, то отличается ли этот опыт от игры с другими музыкантами и чем? Может, в эмоциональном плане? Техническом?
Безусловно отличается, и тут сама музыка диктует совершенно иной подход - это полностью интуитивное взаимопонимание людей на сцене (их может быть двое или больше, но вдвоем это, наверное, проще сделать).
Мой самый первый опыт в импровизации был в Дании с моим другом, пианистом Мортином Пупером. Мы просто играли вдвоем без всяких нот. И эту свободу я оттуда почерпнул, а мои выступления со Славой дали мне опыт свободной, но при этом композиционной импровизации - это когда два импровизатора мыслят композиционно во время спонтанной игры. От Ганелина исходит невероятная энергия, с ним не бывает “провисов”. Я играл со многими барабанщиками или пианистами, и всегда наступает такой момент, когда ты не понимаешь, а что дальше? И Слава в такие моменты всегда находит что предложить. Мне кажется, что мы хорошо друг друга чувствуем, и я знаю, как поддержать разговор и, в свою очередь, предложить что-то свое. При этом Ганелин никогда не отказывается обсуждать то, что я ему предлагаю. У нас получается абсолютно равноправный диалог, в котором нет ведомого и ведущего. Я со Славой чувствую себя с каждым разом все увереннее и спокойнее, как дома.
Публикуется по материалам PR-агентства
