Леонид Парфенов: "Боком нам выйдет эта воинственность". Интервью
20 марта в театре "Гешер" в Тель-Авиве состоится творческий вечер тележурналиста, ведущего культовой телепередачи "Намедни" и автора документальных фильмов Леонида Парфенова – четырехкратного лауреата ТЭФИ, премии имени Листьева и других профессиональных наград.
На своем вечере в Тель-Авиве Парфенов покажет свой последний документальный фильм "Цвет нации" – о русском пионере цветной фотографии Сергее Прокудине-Горском, который запечатлел на цветных снимках Россию начала XX века, а Леонид Парфенов дал возможность зрителям проехать по следам Прокудина-Горского и увидеть, как изменилась страна за эти сто лет.
Корреспондент NEWSru.co.il побеседовал с Леонидом Парфеновым о предстоящем показе, современной журналистике и российской глубинке.
- Приобрести билеты на творческий вечер Леонида Парфенова
Леонид Геннадьевич, я каждый день, приходя на работу, вижу вас. Точнее, ваш портрет. У нас в редакции висят четыре фотопортрета – ваш, Новоженова, Митковой и Сорокиной. Дело в том, что после закрытия первого НТВ часть вещей переехала к нам и, наверное, нас можно назвать последним островком старого НТВ. А вы ностальгируете по той эпохе, когда работали на одном из крупнейших государственных телеканалов?
Нет. Совсем.
Когда осенью 2010 года вы на вручении премии имени Листьева выступили с речью, в которой обвиняли отечественное телевидение в том, что оно исполняет функцию рупора кремлевской власти, вы не опасались, что это выступление окончательно закроет для вас дорогу на федеральные телеканалы или вы уже тогда смирились с тем, что полностью уходите в документалистику?
Я просто сказал то, что должен был сказать, вот и все. В этом не было никакого расчета – ни что я махнул рукой на федеральные телеканалы, ни что я рассчитал как мне выжить без них.
У этого выступления были последствия?
Я по-прежнему нигде не работаю. И кроме одного большого фильма в год-полтора у меня в эфир ничего не выходит. Ну, и книги. Но я и не хочу на федеральном ТВ работать. За прошедшее время госпропаганда в эфире даже усилилась – ну, и зачем мне там быть? Что я могу делать в этих условиях?
Зимой 2010 года мой коллега был в Москве и зашел в магазин при Доме правительства. Там между двумя сувенирными тарелками с изображениями Медведева и Путина стоял ваш двухтомник "Намедни. Наша эра". А сейчас ваши издания можно найти на одной полке с портретом Путина?
Он уже семитомник. Вообще представление о мере тоталитаризма в России сильно преувеличены. Никто специально не ходит и не проверяет политическую лояльность оформления витрин. Я знаю, что мои книги продаются в том числе и в госучреждениях. А уж оказываются они рядом с портретом или не оказываются – за этим никто не следит. Могут и оказаться. Вон – в книжных магазинах они вообще повсюду, скоро 500 тысяч экземпляров будет продано и с кем они по соседству стоят – кто знает.
В конце 80-х в России было ощущение какого-то невероятного подъема, даже эйфории, в частности в журналистике. На экранах появились живые и талантливые люди, семьи каждый вечер собирались у телевизора, чтобы посмотреть, скажем, "Взгляд" или "Пятое колесо". Казалось, что журналисты упивались свободой и все, что они создавали, было не только актуально, но и безумно талантливо. Прошло 20 лет, и все это закончилось. На ваш взгляд, это связано только с системой власти или все-таки разруха прежде всего в головах?
Во всем виноваты мы сами. Я много раз говорил, вот и недавно в лекции на "Дожде", когда меня уговорили выступить в таком формате. Это настолько очевидная истина, что как-то неловко повторять. Журналистика существует не потому, что есть журналисты – молодые, хорошие, талантливые, веселые, называются "Пятым колесом" или "Взглядом". Журналистика существует, потому что на нее есть спрос в обществе. Если общество хочет, то оно не даст в обиду этих мальчонок из "Взгляда". Но если этого нет в обществе, если общество довольствуется газетами "Зятек", "Тещин язык" и прочие, то журналистики не будет. В России почти нет качественной прессы. Смехотворные совершенно тиражи двух-трех изданий, которые в абсолютных цифрах меньше, чем в Польше. Тираж "Коммерсанта" такой же, как тираж "Почтальона" – главной газеты Эстонии. Значит, в Эстонии есть общественная жизнь и желание людей как-то сверять свое существование с остальными гражданами. Для этого им необходима газета, через которую они чувствуют пульс жизни. А в России этого нет. Но кто в этом виноват? Власть может быть какой угодно, но раз такое хавают, значит, такое будут втюхивать – грубо выражаясь.
То есть, то, что по главному федеральному каналу рассказывают о распятом мальчике, говорит об уровне аудитории?
Раз в это верят – да. Не спрашивают же: а это еще кто-то видел?! Она же вон какая исступленная, не в себе тетенька-то рассказывает! Это же на площади было, у прохожих на виду – что вы несете? Это слишком страшная сказка! Но никто не возмущается, что проходит время, а доказательств не предъявлено. И никто не говорит, что это оскорбление русского народа – таким его кормить.
Владимир Познер в интервью одному из израильских СМИ сказал, что Путин пользуется в России колоссальной поддержкой, потому что вынудил Запад считаться с Россией. Когда я беседовала с Виктором Шендеровичем, он утверждал, что нет никакой тотальной поддержки, есть тотальное равнодушие. А как вы думаете?
Это вопрос трактовок. По крайней мере, это то равнодушие, которое означает поддержку. Это не раздраженное равнодушие, как было во времена Брежнева, когда его примерно такое же присутствие в жизни вызывало вал анекдотов. Хотя это тоже было равнодушие – люди тихо спивались, что-то воровали всегда на предприятиях – шифер, краску, доски. Но я не думаю, что Путин вправду заставил Запад с нами считаться. Скорее в мире отношение к России опасливо-негативное. Многие полагают, что раз боятся – значит, уважают, – это, как мне кажется, вульгарное представление об уважении. Потом эта песня недопетая, и Бог весть, чем еще уважуха закончится. По мере усугубления кризиса даже у сторонников власти появляется ощущение, что все не к добру. Боком нам выйдет эта воинственность.
Вы очень много ездите по России, в том числе часто бываете в российской глубинке.
Да я сам из нее произошел, это моя родина.
У вас есть какое-то представление о том, куда это все движется и движется ли куда-то вообще?
Никуда не движется. В общественном смысле все, несомненно, деградирует. В материальном – до определенного момента был рост, многое улучшилось. В смысле прямого жизненного комфорта. Понятно же, что это внезапно свалившееся сравнительное благополучие было обеспечено только ценами на нефть. Вот они схлопнулись, и стало гораздо труднее. Все 15 лет все говорили, что с нефтяной иглы слезем, но так и не слезли. Попросту деградировали трудовые навыки. Вот на вафельных полотенцах в ИКЕА есть бирки Made in Russia. А где кроме этого можно найти на потребительном товаре "Сделано в России" – я даже не знаю. Даже самая дешевая обувь – если не китайская, то белорусская, но не российская. Ездят такие "пикапики" по селам, и возле магазина раскладывают товары на капоте. Даже там нет ничего российского. На мой взгляд, идет бездумное разбазаривание времени – самого дорогого ресурса, который ничем не купишь.
Вы говорили, что в 2016 году выйдет книга "Намедни. Наша эра. 2011-2015". Вы все еще собираетесь ее выпускать? И если да, то что туда войдет?
Я говорил, что так можно сделать. Но, наверное, я все-таки сначала выпущу 1930-е годы. Мне казалось прикольным, что 2015-й год только закончится, а у нас он будет уже в твердой обложке. А меня все уговаривают, что к этому отнесутся как к какой-то скороспелке. Ну раз все так говорят, может, я и ошибаюсь. Надо иметь в виду, как на твой новый том смотрят люди со стороны. Поэтому я сейчас сижу и пишу 1931-й год. Пишу про Empire State Building. Вы меня застали за тем, что я объясняю феномен самого большого небоскреба и то, как его советским людям преподнесли Ильф и Петров в "Одноэтажной Америке".
Но "2011-2015" все равно выйдет?
Да, просто позже.
А что туда войдет?
Все войдет. Вы хотите, чтобы я наблаблакал в телефон то, что мне потом стоит полутора лет труда? Так не бывает. Если я начну сейчас перечислять, вспомнятся вещи очевидные. А какие-то феномены, связанные, например, с бытом, замыливаются. Вот когда был предпоследний том "2006-2010" многие листали и говорили: Ой, да, ведь было. А уже забылось. Точно, первый "разлоченный" айфон. Это универсальный метод. 25 плюс-минус 5 феноменов находится в каждом свежем годе, даже если кажется, что он был неурожайным на явления и события.
Ваши проекты – это вы? Это все только ваши идеи, или у вас есть команда, с которой вы их генерируете?
Есть индивидуальный предприниматель Парфенов, Леонид Геннадьевич, поэтому последние 7 лет я нигде не работаю. И все 7 томов "Намедни", четырехсерийный "Хребет России" про Урал, две серии "Птица-Гоголь", две серии "Зворыкин Муромец", две серии "Глаз Божий" и одна серия "Цвет нации" – это все выпущено за то время, когда я уже совсем нигде и никто. Что касается книг – есть редакторы и фоторедакторы, которым я что-то заказываю, поручаю, прошу найти, отыскать и так далее. Они подтаскивают патроны. Есть дизайнер, с которым я постоянно работаю. Я сначала верстаю том на бумаге, дома. Прикидываю, куда что ставить и кто с чем будет соседствовать, что сколько займет места. Все решения о том, куда эту фотографию – для разворота или на четвертушку, принимаю только я. Это авторский продукт, который состоит из сочетания фотографий, заголовков и текстов. Что касается фильмов, то есть более-менее постоянная съемочная группа, но и она у меня не работает, это каждый раз собирание под проект. А потом какое-то время у меня нет для них работы и они заняты чем-то другим. А идеи – чьи же это еще идеи? Мне никто не дает заданий. Мне самому это хочется, поэтому я и делаю. Я никогда так много не производил, как в это время, когда нигде не работаю. Сколько получается? 11 серий документалки и 7 томов книг за 7 лет. Разве меня кто-то куда-то гнал? Никто ж не говорил: "Давай быстрее, мы тебе будем платить полтора оклада. Смотри, не получишь квартальную премию".
На ваш взгляд, с появлением интернета журналистика умерла, видоизменилась или появился вообще какой-то третий, новый вид этой профессии?
Нет, ничего с ней не произошло, на мой взгляд. Просто она технически стала более доступной, стала мобильнее и дешевле. Пишет, например, Олег Кашин. Разве его можно заменить? Ты остаешься один на один с листком бумаги или с экраном компа. Или… Вы ведь видели "Цвет нации"? Ты сам должен доехать до бывшего пожарного депо в Вытегре, в 350 километрах от Вологды. Сколько ты ни работай, у тебя нет заместителя, который за тебя ездит и записывает комментарии в кадре. Изменилась форма доставки журналистики читателю на дом, но это технология. Ничто не может заменить интонацию, способ изложения, тип речи и умение так сделать медийный продукт как это делает Олег Кашин. А у других этого нет. Или вот какая мне разница, где я прочту Григория Ревзина – в интернете или в журнале? Хотя я, конечно, больше люблю шелестеть бумагой, я из "гутенберговского" поколения. Но если я это почитаю в телефоне, открыв "Коммерсант – Weekend", автор остается для меня золотым пером. Никто не может сейчас так писать в России как Ревзин. Человеку нужно вступить в диалог со СМИ. Поэтому, допустим, во Франции один берет Le Mond, другой – Liberacion, а третий – Figaro. Потому что разный характер, разные типы изданий. "Это моя газета, а это не моя газета". Пишут они примерно об одном и то же. Важно, как пишут. Так же, как в России кто-то берет "Коммерсант", кто-то – "Ведомости". Понятно, что все это гомеопатические тиражи, но все равно есть какая-то читающая публика. А кто-то берет "Комсомольскую правду", а кто-то "Твой день".
Сейчас часто можно услышать разговоры о том, что если раньше люди, которые хотели что-то сказать или что-то услышать, обращались к печатному слову, то, с развитием технологий, оно ушло с первого места. Как вы к этому относитесь?
Ну и что? Я не вижу в этом никакой трагедии. Когда-то мы жили в литературно-центричных эпохах, несколько столетий. Появление "Путешествия из Петербурга в Москву", или "Что делать?", или "Лолиты", или "Одного дня Ивана Денисовича" – оно переворачивало не литературу, а общественную ситуацию. Теперь никакой роман ничего не перевернет.
А сейчас какая эпоха?
Разная. Она смешанная. Кто-то выбирает то, кто-то выбирает это. Плюралистическая такая эпоха. Для кого-то это кино, для кого-то гаджеты, новые технологии, социальные сети. Для кого-то иконой современности является Леди ГаГа, для кого-то Цукерберг, для кого-то Рональдо, а для кого-то Барак Обама.
Давайте тогда перейдем к тому, что нас ожидает на вашем творческом вечере в Израиле.
Я представлю и покажу фильм "Цвет нации". Потом поотвечаю на какие-то вопросы, еще чего-то порассказываю, а в процессе этого буду показывать еще фрагменты других фильмов последнего времени. Что-то из "Гоголя", "Зворыкина", "Глаза Божьего". И если найдется партнер-книготорговец, то будет автограф-сессия с томами "Намедни". Поскольку собственно из этого я и состою. Как у Маяковского: "Я поэт, этим и интересен". Вот мои фильмы, вот мои книжки, вот он я.
Представьте фильм поподробнее.
"Цвет нации" – это последний по времени, в таких случаях суеверные киношники говорят "крайний" из наших фильмов, который в прошлом году на День России был показан по Первому каналу и который демонстрировался на куче разных фестивалей и просмотров, от Красноярска до Лондона, и мы получили за него на "Артдокфесте" – единственном форуме документального кино в России, – приз за лучший телевизионный документальный фильм прошлого года. Фильм посвящен Сергею Михайловичу Прокудину-Горскому, его наследию. Был замечательный русский фотограф, который до революции, и даже в основном до Первой мировой войны, систематически снимал Россию в цвете. Эта технология больше не используется, она очень громоздкая – три негатива, отвечающие за красный, синий, зеленый. Но полное ощущение, что это прошлым летом снято зеркалкой кем-то в отпуске, если бы не сарафаны, телеги и отсутствие проводов. Таких негативов в оригинале осталось 1900, и еще есть некоторое количество сохранившихся на репродукциях того времени снимков. В том числе, например, портрет Льва Толстого 1908 года – его нет в негативах, есть только воспроизведение с разных открыток, плакатов. И вот мы отобрали несколько десятков показательных адресов и объехали их, чтобы поставить камеру ровно там, где стоял штатив Прокудина-Горского, и для того, чтобы провести сопоставительную съемку – посмотреть, что за это время изменилось, и если изменилось, то как. Это уникальная попытка посмотреть на позапрошлую родину сегодняшними глазами. Иначе мы дореволюционные изображения видим черно-белыми, которые сняты так, что они по самой технике изображения – ретро, и невозможны корректные сравнения: что было и что стало. А тут все как будто сейчас. И это очень сильная иллюстрация того, как за 100 лет мы живем в третьей стране.
Объясните – что вы под этим подразумеваете?
Царская Россия, Советский Союз и постсоветская Россия – три взаимоисключающие страны за неполные сто лет. Такого не было больше нигде. Мы видим в фильме тот разрыв, который был образован советским временем между Россией той и Россией нынешней.
Постсоветская Россия – это наследница советской или царской России?
Конечно, советской. По укладу общественной жизни, по самосознанию людей, по всему – советское наследие гораздо сильнее. Уже по тому, что царские времена никто попросту не застал и передать эстафету от поколения к поколению невозможно. Все наши средние и старшие поколения – это последние поколения советских людей. Телесериал "Намедни" начинался с 1961 года и имел подзаголовок "Наша эра". О том, из чего мы вышли, что нас сформировало и с каким багажом мы входим в XXI век. Правда, тогда казалось, что влияние этого наследия будет ослабевать, а потом оказалось, что нет, оно никуда не делось, сохранилась матрица, на которую наложились новые условия, а советсткость осталась кодом жизни большинства. Из-за этого и пришла идея вернуться к "Намедни" в книжном проекте. Чтоб понять – почему происходит "ренессанс советской античности". И судя по тому, что это самый продаваемый альбом в России – люди читают и смотрят эти тома как про очень свое.
Вы связываете свое личное и профессиональное будущее с Россией?
Конечно, с Россией. С чем мне еще связывать? Я работаю русским языком, я снимаю о России, это моя родина, и ничего нерусского у меня за душой нет, даже странно такие вопросы задавать. И я же не банкир, у меня не такое, знаете, нейтрально-модульное ремесло – хоть тут работай, хоть там работай.
Вы активно участвовали в "болотных" протестах. Почему все это закончилось?
Это от людей зависит. Я готов поддержать гражданский протест, но я не являюсь никаким организатором – я даже не общественный деятель, и уж точно не политический. Это было в резонансе с моими настроениями. Это часть функции журналиста – так или иначе что-то формулировать за твою аудиторию. Ты пытаешься выразить что-то свое, но вместе с тем то, что созвучно с настроениями людей. Куда это настроение делось – это не ко мне вопрос. Оно потом опять возьмется и никого не спросит.
Хорошо. А оно возьмется?
В 2011-м году ситуация экономически и во всех прочих отношениях была лучше нынешней гораздо. И никто не знал, откуда это взялось – возмущение людей. Тогда его никто не предвидел. И нового возмущения никто не предугадает.
Как вы относитесь к деятельности Навального?
Если человек выступает против коррупции в России, разве можно к этому относиться плохо? Или можно сказать, что в России нет коррупции? И что он напрасно тут ерунду порет? Нет, она страшная, ужасная и системная. Она пронизывает всю жизнь. И ведь видно, что власть выискивает способы преследования таких людей – что своеобразно подтверждает: они и есть настоящая оппозиция.
Вы скоро приезжаете в Израиль. Вас что-то с этой страной связывает, помимо гастролей? Познер про нас кино снимает, Макаревич с политиками поет, а у вас есть тут какая-нибудь троюродная бабка?
Нет. Деревня Улома Коротовского сельсовета Череповецкого района Вологодской области – мое происхождение. Кстати, я узнал из недавнего поста Навального: моя родина до сих пор – самый русский из всех регионов России – 97,5%. Так что все бабки там. А в последний раз я был в Израиле в 2000-м году, когда мы с Еленой Хангой вели концерт для русской диаспоры в честь государственного праздника. Разумеется, во времена НТВ Гусинского. Там было, наверное, 250 тысяч человек, – какой-то ад. В парке Яркон, как сейчас помню. Из России отправили два самолета артистов. И устроители заранее заявили, что зрители хотели бы видеть меня и Хангу в качестве ведущих, а мы до этого ни разу в жизни не вели ни одного концерта – ни я, ни она. Пришлось справляться. Премьером тогда был Барак, и он прилетал на сцену прямо на вертолете. Было черт-те что за шоу, но мы сдюжили. Нынешнее мое выступление, наверное, попроще будет – вот какой я опытный израильский гастролер.
Беседовала Алла Гаврилова
