"В лучах солнца": детективная история съемок фильма о Северной Корее
В конце мая в Тель-Авиве, в рамках конкурсной программы Фестиваля документального кино DocAviv 2016, будет показан документальный фильм известного российского режиссера и президента кинофестиваля "Артдокфест" Виталия Манского "В лучах солнца" о жизни в Пхеньяне восьмилетней школьницы и ее семьи. Фильм уже успел завоевать многочисленные награды и международное признание, а также вызвать гнев северокорейских и российских властей.
Фильм Манского должен был сниматься по сценарию северокорейских кинематографистов, однако в окончательном варианте картины одобренная властями КНДР история об образцовой жизни образцовой северокорейской семьи переплетается со съемками постановок этой "образцовой" реальности, где по ночам люди пинцетом выщипывают сорняки из образцовых газонов и стоят в длинных очередях за продуктами, дети копошатся у мусорных баков, а регулировщицы маршируют даже тогда, когда их никто не видит.
Все это, вместе с прекрасной музыкой латышского композитора Карлиса Аузанса, создает очень цельный образ огромной машины, винтики которой работают четко, безупречно, и не задавая вопросов. При этом изначально замысел фильма был совсем другим.
Режиссер Виталий Манский, которого, к его удивлению, организаторы DocAviv не пригласили на фестиваль, и ныне живущая в Израиле звукооператор фильма Евгения Лачина рассказали редакции NEWSru.co.il почти детективную историю съемок фильма "В лучах солнца".
Когда Виталий Манский предложил корейцам снять фильм о КНДР, ему выдвинули ряд условий, главным из которых было то, что фильм будет снят по сценарию северокорейских товарищей. Манский согласился на все требования корейцев, полагая, что даже на таких условиях ему удастся осуществить задуманное.
"Я не раз снимал картины в самых жестких условиях – в тюрьмах, в Кремле, в армии, в том числе в израильской. Кстати, в израильской армии существует достаточно строгий контроль пресс-службы, как она себя называет, хотя очевидно, что выполняет более широкие функции. Я понимал, что главное для меня – получить разрешение на съемки в КНДР, а там мы уже разберемся. И я полагаю, что если бы их сценарий был бы реализован до конца, картина получилась бы совсем другой. Мы бы не стали вставлять в нее те эпизоды, которые сейчас являются ключевыми, но воздействие фильма на аудиторию, на мой взгляд, было бы еще более мощным. Это должна была быть история о том, как на наших глазах человек превращается в пиксель картины, изображающей самую счастливую страну в мире. Это была бы картина абсолютного саморазоблачения. Ближайший аналог – это "Триумф воли" Лени Рифеншталь", – рассказывает режиссер.
Однако эту идею осуществить не удалось, так как после двух экспедиций съемочной группе, по неизвестным причинам, закрыли въезд в КНДР, и Манский с коллегами не досняли 45 съемочных дней – более половины фильма.
Но всего этого съемочная группа еще не знала, когда оказалась в гораздо более жестких рамках, чем предполагалось ранее. По словам Манского и его коллег, они постоянно находились под наблюдением, могли включать камеру только с разрешения северокорейских сопровождающих, не имели права выйти из гостиницы, а когда им удавалось сбежать, их быстро находили и немедленно "загоняли" обратно. "Отчитывая, как детей в пионерлагере, самовольно сбежавших на речку", – говорит Манский.
Оказалось, что в гостинице была установлена монтажная комната, куда нужно было каждый день сдавать отснятый материал. Корейцы его отсматривали и уничтожали все, что, по их мнению, могло не пройти на выезде таможенный контроль.
"Мы были свидетелями совершенно фантастических действий по конструированию той самой идеальной на взгляд северокорейского чиновника действительности и ощущали абсолютную оторванность той реальности, что нас окружала, от той, что нам представляли для съемок. И тогда мы провели совещание и поняли, что конструирование этой реальности является единственной формой реальности, которую мы можем показать", – объясняет Манский.
Не исключая, что гостиничные номера могут прослушивать, съемочная группа провела конспиративное совещание в коридоре гостиницы и придумала схему, по которой, прежде чем отдавать материал на проверку, его копировали на запасную карту памяти, на оригинальной карте "запрещенные" материалы уничтожали и таким образом отдавали корейцам 30-40% отснятого материала. И даже после этого съемочной группе приходилось часами объяснять корейцам, почему в кадре на какой-то лозунг падает тень, что строго-настрого запрещено.
Все, что было снято нелегально, снималось по ночам из окна гостиничного номера. Кинематографисты часами сидели с выключенным светом, просунув объектив камеры в щель между шторами – единственное "окно в мир". Таким образом они смогли снять ночные очереди, толпу, толкающую автобус и другие кадры, дополняющие картонные декорации фильма.
Виталий Манский подробно описал, как съемочная группа, опасаясь обысков в номерах гостиницы, баррикадировала по ночам двери, а днем не расставалась с рюкзаками, в которых находились отснятые материалы.
"К слову, копирование материалов мы, опасаясь прослушивания, называли между собой "стиркой носков". Вопрос "А постирал ли ты уже носки?" звучал у нас в номере так часто, что, если нас действительно слушали, то наверняка поражались одержимостью русских своими носками", – рассказывает Манский.
При этом режиссер категорически отказывается говорить о том, каким образом съемочной группе удалось вывезти тайком отснятые материалы из страны.
Под видом звукооператора съемочная группа привезла в КНДР корееведа, преподавателя корейского языка и литературы Евгению Лачину, которая вскоре после окончания съемок вышла замуж за израильтянина и переехала в Хайфу. Первые несколько дней Лачина не афишировала свое знание языка, пытаясь использовать это преимущество, чтобы лучше ориентироваться в ситуации, однако уже три дня спустя съемочной группе стало понятно, что, учитывая слабое знание русского северокорейскими товарищами, Евгению стоит использовать в качестве переводчицы.
Рассказывая о своих впечатлениях от увиденного корреспонденту NEWSru.co.il, Лачина подчеркнула, что они могут несколько отличаться от впечатлений ее коллег, поскольку ей, благодаря знанию языка, удалось более тесно пообщаться с их сопровождающими. Корейцы быстро расспросили Евгению о ее жизни, узнали, что она скоро выходит замуж за израильтянина и переезжает в Израиль, а потом и сами рассказали ей о своих семьях. Один из сопровождающих неоднократно вел с Лачиной задушевные беседы о своей личной жизни, и это позволило Евгении увидеть за "зомбированным трехэтажной идеологией роботом" обычного человека. А также ощутить, насколько въелось в этого человека поколениями воспитываемое поклонение перед вождем.
"Там и страх, и неподдельная любовь, обожание, восхищение, трепет. У кого-то преобладает любовь, у кого-то – страх, но все это искренние и очень сильные эмоции", – объясняет Лачина.
Виталий Манский описывает свои впечатления иначе. Режиссер, побывавший во многих, в том числе тоталитарных, странах, был поражен полным отсутствием любопытства или иных эмоций у героев фильма, прохожих, в том числе детей.
"При всей кровавости сталинского режима, при наличии ГУЛАГа, в Советском Союзе существовали Цветаева, Ахматова, Булгаков, Мейерхольд. Мы знаем, чем они кончили, но они были. В КНДР ничего подобного нет, есть только опера "Море крови" и вышитые шелком пейзажи. Я видел их фильмы, и они говорят о полном отсутствии свободы искусства, свободы мысли. Я полагаю, что люди в КНДР даже не боятся, а просто не знают о существовании другой формы человеческого бытия", – говорит режиссер.
Еще в свой первый приезд в КНДР Виталий Манский познакомился с будущей героиней своего фильма – с восьмилетней школьницей Зинми (Чжинми). Манский знал, что отец девочки – журналист, а мама работает в заводской столовой. Однако на съемках отец Зинми чудесным образом превратился в инженера швейной фабрики, а мать – в работницу молочной фабрики. Квартира, в которой якобы жили герои фильма, тоже явно была нежилой. Члены съемочной группы быстро пришли к выводу, что рабочие тех заводов, на которых велись съемки, живут с детьми дошкольного возраста в бараках на территории завода. А школьники – в общежитии при школе. По словам Манского и Лачиной, практически все, что им показывали, было декорациями. Как и человеческие реакции на происходящее. При этом режиссеру и звукооператору показалось, что если с матерью Зинми не близка, то с отцом у девочки складываются очень теплые отношения.
Сняв только часть фильма, группа Манского должна была вернуться в КНДР в августе 2014 года, однако в ноябре получила письмо о том, что "в связи с лихорадкой Эбола Северная Корея закрыта для иностранцев". Тогда съемочная группа приступила к монтажу фильма, не сообщив об этом северокорейским властям. О выходе фильма в КНДР узнали только перед показом картины на кинофестивале в Таллине, и тут же послали ноту протеста в МИД РФ, а также письмо в российское министерство культуры с требованием запретить показ фильма в Таллине. Видимо, в КНДР не знали, что картина к тому времени уже была показана на двух фестивалях, на одном из которых получила главный приз.
В ответ на письма из КНДР бывший министр культуры РФ Михаил Швыдкой обратился к руководству таллинского международного кинофестиваля "Темные ночи" с просьбой исключить "В лучах солнца" из программы фестиваля. Швыдкой также написал статью в "Российской газете", в которой аргументирует свое требование тем, что героев картины Манского ожидает "неминуемая кара" со стороны северокорейских властей.
"В одной и той же публикации бывший министр культуры осуждает то, что мы подрываем дружеские отношения России с Северной Кореей, и выражает опасения, что эта дружеская страна может расстрелять людей, которых мы снимали. В этой же публикации он признается, что он, образованный, много бывающий за границей человек вполне либеральных взглядов, позвонил директору международного кинофестиваля. Швыдкой ведь прекрасно понимает, что его никто не послушается, но все равно это делает, да еще публично в этом признается. Какова же должна быть степень внешнеполитической зависимости России от КНДР? И о причине такой зависимости нетрудно догадаться, ведь КНДР является одной из немногих "прогрессивных стран мира", поддержавших аннексию Крыма, – вместе с Зимбабве, Венесуэлой, Кубой и другими", – говорит Виталий Манский.
Надо сказать, что о дальнейшей судьбе героев картины "В лучах солнца" задумывался не только Швыдкой, но и авторы фильма. Однако ни Виталий Манский, ни Евгения Лачина не считают, что Зинми и ее семье может что-то угрожать.
"Доподлинно я ничего не знаю о судьбе людей, которые присутствуют у нас в кадре. Но я знаю, что наши сопровождающие до нас сопровождали съемочную группу датской картины, которая куда жестче, чем наш фильм, высмеивает северокорейские реалии. Однако после выхода датской картины они остались живы и продолжили работу в той же сфере. Что касается Зинми и ее родителей, то они не делали ничего по собственной инициативе и тем более по нашей просьбе. Все, что есть в кадре, – это результат прямых указаний, полученных от северокорейской стороны", – объясняет режиссер. Такого же мнения придерживается и Евгения Лачина.
Над окончательным вариантом фильма Виталий Манский работал уже в Риге, куда переехал из Москвы "в связи с событиями в Украине и общим российским климатом последнего времени". Кроме того, российский минкульт практически наложил запрет на профессиональную деятельность Манского в России, обвинив режиссера в "антигосударственной деятельности". Возможно, это связано с тем, что Манский был организатором писем в поддержку украинских коллег, в частности Олега Сенцова.
Фильм "В лучах солнца", объехавший уже множество стран, все еще не появился в российском прокате.
В отличие от некоторых других известных лент о КНДР, фильм Манского – не сатира и не карикатура. А единственные эмоции, которые можно увидеть в фильме, – это слезы Зинми.
"Мне кажется, это ее последние слезы, – говорит режиссер. – Она уже входит в состояние элемента системы, которая не предполагает индивидуальных реакций и искренних чувств".
Материал подготовила Алла Гаврилова