Алиса Хазанова: "Люди в Европе не знают, что происходит внутри России". Интервью
Актриса Алиса Хазанова приедет в Израиль показывать спектакль "Последнее слово" в рамках театрального фестиваля Jaffa Fest. Спектакль, сценарий которого можно, к сожалению, обновлять ежедневно, состоит из стенограмм заключительной речи обвиняемых на политических процессах в России. Алиса сейчас живет в Лондоне, и вряд ли сможет вернуться на родину. Одного этого спектакля достаточно для того, чтобы в российской прессе (и не только) ее обвинили в предательстве.
В интервью Newsru.co.il Алиса Хазанова рассказала о спектакле и о том, как складывается ее судьба после окончательного отъезда из России.
Беседовала Алина Ребель.
Алиса, готовясь к интервью, я наткнулась на безумное количество статей о вас, в которых как вас только не клеймят в том числе и за спектакль "Последнее слово". Такая давно забытая вроде бы риторика из советских времен. Как вы реагируете на всю эту волну ненависти с родины?
Вы знаете, хейт это такая вещь, с которой просто учишься жить. Он происходит по разным поводам, не только по политическим. Я выросла в семье очень известного человека (Геннадия Хазанова – прим.ред.), поэтому, естественно, с этим приходилось в той или иной степени сталкиваться всегда. Это часть публичной жизни. И как-то на это реагировать, пускать это внутрь себя, мне кажется, не стоит. Я это все не читаю, мне так проще. Там что-то формулируется в медиапространстве просто потому, что надо чем-то его заполнять постоянно, возбуждать ненависть против кого-нибудь. Я стараюсь не реагировать.
Но и не отмалчиваетесь. Ваш спектакль "Последнее слово", который вы привозите в Израиль, – о женщинах, которые не могли просто не обращать внимания. Потому что направленная на них машина ненависти превратилась в судебные преследования. Почему, даже уехав, даже живя в Лондоне, вы выбрали эту тему?
Мне кажется, сейчас важно об этом говорить, чтобы как можно большее количество людей было в курсе того, что происходит. "Последнее слово" – это такой документ эпохи, который показывает, в какое время мы, оказывается, живем. Конечно, всегда есть выбор об этом не говорить, но мне кажется важным говорить именно об этом. В какой-то момент я почувствовала, что просто творчество, просто роли, говорящие о чем-то мимолетном, конечно, тоже важны, это часть профессии, но это совсем не то, о чем мне сегодня важно сказать. Ведь есть огромное количество людей, которые вообще не в курсе, что происходит. Они считают, что творческое сообщество – это какой-то междусобойчик, "они там все сумасшедшие", то есть политические процессы над этими людьми им не кажутся чем-то действительно важным.
Вы сделали этот спектакль в Берлине, а сейчас привезете в Израиль. В России вам его не удастся показать.
Более того, сейчас спектакль идет на английском языке, потому что он был сделан в сотрудничестве с берлинским театром Максима Горького для интернациональной аудитории. У нас, конечно, всегда есть субтитры: в Берлине – на немецком, в Тель-Авиве будут на русском языке. Но изначально это проект, который, конечно, создавался для международной аудитории. А поскольку там очень много текста, то переводить его на русский язык мы пока не будем.
Спектакль состоит из реальных документов, верно?
Да, это вербатим – то есть в сущности документальный спектакль. Он состоит из последнего слова обвиняемых – это единственный момент, когда обвиняемый говорит все, что он думает, и его по закону не имеют права прервать. Мне пришла идея собрать эти речи в какой-то единый спектакль, и я сразу позвонила Ане Наринской. Аня в этом смысле уникальный человек, который владеет огромным количеством информации и понимает, как с ней работать. Так мы составили спектакль из этих речей. И еще в нем звучат песни на стихи Марии Степановой и музыку композитора Володи Раннего. Режиссер Максим Диденко сделал из этого чуть больше, чем просто документ, он вывел эту историю на уровень какой-то метафизики. Это то, что Максим умеет делать очень здорово, создавать миры, в которых разные элементы очень мощно сочетаются и находят очень эмоциональный отклик у людей.
И все-таки мне кажется немного странным выбор английского языка. Ведь в основном в таком разговоре заинтересована русскоязычная аудитория, разве нет?
Наоборот. Мы ставили перед собой задачу показать это людям, которые мало знают, что происходит в России. И основная аудитория в Берлине была не русскоязычная. Мы придумывали этот спектакль, когда запустился процесс отмены русской культуры. Сейчас ситуация изменилась кардинально, но после начала войны такая волна действительно была. И нам было важно рассказать, что же на самом деле происходит внутри страны. Понятно, что это лишь один срез, но и этого многие не знают. Никто специально не будет искать об этом информацию, особенно учитывая, что она в основном доступна на русском языке.
И как западная публика реагирует на всю эту историю?
Главная реакция – шок. Люди даже представить себе не могут, что это реально сейчас происходит, что эти процессы идут. Значит, мы своей цели достигли.
Вы будете как-то менять спектакль, ведь политических дел становится все больше?
Да, у нас, конечно, есть идея понемногу добавлять и обновлять его. С другой стороны, спектакль уже существует, переделать готовый спектакль всегда сложно. Но мы думаем, что нужно будет добавлять в финале информацию о том, что происходит сегодня. Увы, эта тема никуда не уходит, становится все более и более актуальной. Так что я думаю, что в какой-то момент, когда у нас появится время для репетиций, мы сделаем обновлённую версию вместе с Максимом.
Алиса, вы играете в спектакле всех этих осужденных женщин, произносите их монологи, примеряете на себя их судьбу. Не страшно? Многие актеры суеверны, отказываются даже от ролей, где их герои погибают. А тут очень близкие, реальные судьбы.
Я много ролей сыграла в кино, где я умираю, кстати. Для меня это часть актёрской профессии. Я не думаю о страхе, когда играю этот спектакль. Я в этот момент думаю про то, что у меня есть возможность озвучить их слова, стать их голосом, сделать так, чтобы их услышали. Вот что важно. Я вообще чувство страха из профессии постаралась удалить насколько это возможно. Я стараюсь не ставить себе ограничений и вообще не думать про себя в этот момент, потому что я в этом случае инструмент, проводник.
Проводник разных судеб, и все играете вы?
Да, девять разных историй женщин, оказавшихся под следствием по политическим обвинениям. В основном нового времени, но в спектакль включена и история советской поэтессы и диссидентки Натальи Горбаневской, и ее стихи тоже звучат. И рассказ о знаменитой демонстрации 1968 года (демонстрация против ввода советских войск в Чехословакию – прим.ред.), потому что на её примере становится понятно, что ничего не меняется. Что технологии, которыми пропаганда манипулирует людьми, не меняются.
Почему дочь знаменитого эстрадного артиста выбрала стать драматической актрисой? Даже скорее трагической?
Да просто у меня лицо серьёзное (смеется), и меня на трагические роли приглашают часто. Да я и сама снимаю серьезное кино. Наверное, мне просто этот материал ближе. Не потому, что я не люблю комедии, например, или что-то жанровое делать. Просто обычно берешься за материал, который тебя лично больше трогает. В моем случае это что-то серьезное.
Вы сейчас живете в Лондоне. И как складывается судьба русской актрисы в Лондоне?
Никак не складывается. На это нужно время, во-первых. А во-вторых, здесь, конечно, никто никому не нужен, потому что уже и так всего хватает без нас. Но вот у нас запланирован прокат "Последнего слова" в Лондоне в сентябре в Marylebone Theatre, где Максим Диденко поставил "Белую фабрику" по пьесе Дмитрия Глуховского. Спектакль очень хорошо прошел. И еще я работаю над своими режиссерскими проектами в кино – это то, чем я хочу дальше заниматься. Конечно, пройдет немало времени, прежде чем удастся начать в полную силу здесь снимать и развиваться.
О чем хотите снимать? Это тоже будут истории, связанные с Россией?
Скорее нет. Я ведь свой первый фильм снимала в Нью-Йорке, и там не было ничего о России, хотя часть команды была российской. Поэтому я готова браться за темы, не связанные с Россией. Конечно, сохраняется культурный код, с которым так или иначе себя соотносишь. Но мне кажется, что существует какой-то накопительный элемент жизни в разных пространствах, меняется фильтр, взгляд. Я жила в разных странах, я играю на английском языке, делаю это вроде бы неплохо. Так что буду стараться смотреть на более широкую перспективу.
