"Я чувствую себя рекой". Интервью со Светой Бень накануне гастролей в Израиле
В Израиль приезжает Света Бень: певица, композитор, актриса, поэт – в этой или любой другой последовательности. На родине, в Беларуси, Бень была известна прежде всего как основательница и солистка группы "Серебряная свадьба", существовавшей с 2005 по 2016 год; критики определяли жанр ансамбля как "фрик-кабаре", хотя в его музыке было и множество других элементов. После прекращения деятельности "Серебряной свадьбы" артистка принимала участие в множестве других проектов – от академической до электронной музыки. В конце 2022 года вышел её совместный с Галей Чикис альбом "Приём" – одно из самых точных музыкальных высказываний о мире, в котором протесты в Беларуси подавляются с невиданной жестокостью, а Россия осуществляет вооружённое вторжение в Украину. Света Бень неоднократно бывала в Израиле, а тель-авивское издательство "Бабель" выпустило книгу её стихов "Из ямки земляной". В нынешний приезд Бень даст три концерта. В преддверии её израильской гастроли Лев Ганкин созвонился со Светой Бень и задал несколько вопросов – о музыке и о жизни.
Вы приезжаете с программой, которая называется "Комета не прилетела". Расскажете – что это?
Это стихи и песни, которые я исполняю сольно на всех инструментах, на которых хотя бы чуть-чуть могу играть. Дело в том, что я всегда повторяю, что я не музыкант. Я поэтка (поэтесса? поэт?) и артистка. Я исполняю всё, что сочинила, но играть при этом особенно не умею – и поэтому играю сразу на очень многих инструментах, чтобы пускать пыль в глаза! Чтобы было какое-то разнообразие. У меня будет и укулеле, и маленькое покет-пиано, такой крошечный электронный синтезатор, и гармошка, и шарманка.
И вы всё это возите с собой в туры по разным странам? Или подыскиваете на месте инструменты?
Нет, я всё вожу. Это всё очень маленькие инструменты – так что помещается в багаж.
С темой кометы у меня первая ассоциация – повесть Туве Янссон о муми-троллях, которые ждут прилёта смертоносной кометы, а она в итоге проносится мимо. Мне всегда слышалось в ваших песнях что-то очень детское: по интонации, по взгляду на мир. Даже в альбоме "Приём", при всём мрачном подтексте, сплошные черепахи, крокодилы, бегемоты, плюшевые медведи, а если смерть – то в виде "гроба на колёсиках" из песни "Чёрные бидоны". У вас же есть и отдельные проекты для детей, верно?
Целенаправленных проектов для детей у меня нет, но я режиссер театра кукол и время от времени ставлю спектакли. И последнее, что мы сделали, – это спектакль, который вообще-то, я считаю, был сделан просто для меня, но нечаянно получился и для детей в том числе. И сейчас мы с ним интенсивно путешествуем – это спектакль "Безработное дерево", который я поставила вместе с берлинской художницей Линой Хесиной. К сожалению, в Израиль сейчас он не приедет, но рано или поздно, надеюсь, мы его привезём.
Я всегда теряюсь, когда нужно выступать с лекциями или какими-то рассказами перед подростками или детьми. Как вы это делаете? Нужно ли переключаться в какой-то другой режим для этого? Или, наоборот, работать с ними так же, как со взрослыми?
Мне кажется, вы верно сказали: это вполне может быть так же, как всегда. Разве что подача информации может немного отличаться: маленьким сложно воспринимать что-то долгое или то, с чем они себя не могут просто ассоциировать. А подростки уже воспринимают это очень хорошо. Другое дело, что они довольно опасны, потому что часто немилосердны. И человеку ранимому и интеллигентному бывает очень сложно и страшно взаимодействовать с такой неуправляемой природной стихией, с теми, у кого пока ещё мало представлений о приличиях и о сострадании.
Какие песни войдут в программу ваших выступлений в Израиле? Знаете, раньше на афишах концертов иногда с пафосом писали: "Артист такой-то. Песни разных лет". У вас как – в основном, свежие вещи в сет-листе или скорее пробежка по всей вашей, можно сказать, музыкально-поэтической истории?
Пробежка! Я вообще очень люблю бегать и быстро перемещаться. Но песни при этом я пишу очень мало. Приблизительно одну в год, может быть, две-три максимум. Поэтому я пою всё то, что написала 30 лет назад.
Погодите – как это: одну песню в год? Я вспоминаю тот же альбом "Приём", который вышел в самом конце 2022 года и весь был написан абсолютно про сегодня, про окружающее нас время!
Но на самом деле там песни, накопившиеся с 2019-го года или даже раньше.
Просто на фоне вторжения России в Украину этот альбом безошибочно попал в моё – и, кажется, не только моё – ощущение реальности. Я был уверен, что это всё сочинено только что по горячим следам. А это 2019-й год…
Ну не всё – 2019-й, но начиная с того времени, да. Там фон, в основном, другой – события 2020 года в Беларуси.
Песни с альбома "Приём" могут звучать сольно? Вы их поёте на концертах без Гали Чикис, вместе с которой была записана пластинка?
Этот альбом – очень важная для меня работа, и сотрудничество с Галей для меня тоже очень важно: она совершенно самостоятельный яркий артист, и я бесконечно уважаю и люблю её творчество. Но в альбоме есть разные песни. Некоторые были композиторски решены и аранжированы музыкально Галей, а некоторые я играла и до того, как мы их вместе записали. И те, которые я сочинила сама и исполняла их и до Галиных аранжировок, я пою, а те, которые Галя придумала, решила и сделала, – не пою.
А более раннее творчество? Как складываются ваши с ним отношения? Наверное, Света Бень сегодня – это уже не совсем тот человек, который пел, скажем, "Она в трусиках красных сидела и смотрела на всех свысока"?
Трудно сказать. Мне кажется, я очень мало меняюсь. И всё, что меня интересовало тогда, интересует меня и сейчас, и вызывает нежность. Просто от какого-то материала я устала и поэтому не хочу больше его играть. Может быть, я считаю его неуместным сегодня. Но вообще я играю много старых песен, я их люблю, они часть моей внутренней конструкции.
По-моему, многие бы поспорили с тем, что вы "мало меняетесь". Группа "Серебряная свадьба" переживала много разных этапов. Ваши ранние записи и, скажем, песня и мини-альбом "AG" [2014 года] – это вроде бы не очень похожие друг на друга истории…
Мне кажется, в меня всегда вмещались эти разные слои. Просто в разные периоды одно проявляется сильнее, а другое отходит в сторону. Я театральный человек, я очень люблю театральную эксцентрику. Но если когда-то всё, что связано с кабаре, было для меня важным, интересным и новым, то затем я эту тему как бы внутренне закрыла для себя, и всплыли другие вещи, которые тоже меня интересуют. Я человек, выросший в эпоху постпанка! Очень люблю группу Joy Division, люблю нойз, электронную музыку, техно. И всё это тоже части моей природы. Раньше я уходила с концерта "Серебряной свадьбы" и шла на какую-то электронную вечеринку, а теперь, наоборот, прихожу с электронного концерта и слушаю каких-нибудь смешных наивных авторов 20-х годов.
То есть то, что вы сейчас делаете, – это естественное развитие? Не сознательный манёвр и уход в другую сторону?
Да-да.
Это, наверное, прозвучало как скучный музыкальный вопрос, но для меня он даже скорее общечеловеческий. На наших глазах в последнее время происходят события, после которых собственную старую жизнь иногда хочется просто зачеркнуть, как бы начать всё с чистого листа. У вас, кстати, есть строчка в альбоме "Приём", которая меня сопровождает уже почти полтора года: "Чтобы выжить, мне надо всё это забыть". Поэтому я и спрашиваю: вы решили всё перечеркнуть и начать с нуля или просто двинуться чуть-чуть в другую сторону, но не совершать при этом никаких внутренних революций?
Это очень хороший вопрос. Вы знаете, я очень злюсь, когда мне навязывают когда-то сформировавшийся образ "Серебряной свадьбы". Точнее, смотря какой это образ. В нашей музыке было много печального, трагичного, ироничного и драматичного, и когда это считывается, и люди говорят, что им близка наша хрупкая лирика или какая-то конкретная песня своей особенной нежностью и необычностью, то к этому я отношусь дружелюбно. Но если вспоминают три-четыре разнузданных, лихих песни из нашего репертуара, которые сочинялись как пародия на пригородный шансон, на ска, на балканскую музыку, – это вызывает у меня отрицание: я злюсь, начинаю шипеть и трястись, как маленькие злые собачки. Не понимаю, как именно это можно было воспринять как основную линию нашего творчества. Но, в целом, внутренней революции нет – мне просто нравится пробовать разные новые формы музыкальные.
Как "пригородный шансон" – и как постпанк.
И не только! Я чувствую себя рекой, у которой есть разные ответвления. Например, был продолжительный период, когда я участвовала в прекрасном проекте: спектакле по стихам [поэта-обэриута] Николая Олейникова. На музыку замечательного живущего в Германии академического композитора Валерия Воронова – ему нужна была именно поющая актриса, а не оперная певица. Но действо, тем не менее, было близко к оперному театру. И это был для меня чудесный период освоения академической музыки. И вторая наша работа была "Сёстры из рая": спектакль с филармоническим оркестром, с органом и другими удивительными инструментами – на тексты допросов Жанны д'Арк и листовок мюнхенской антифашистской организации "Белые розы" времён Второй мировой войны. И всё это было соединено в литературную композицию с очень красивой необычной музыкой.
Про разнообразие форм – понятно, а теперь хотел спросить про языковое разнообразие. Я обратил внимание, что в Варшаве ваши текущие проекты (концерт "Комета не прилетела" и спектакль "Безработное дерево") были представлены на белорусском языке.
Да. Ну, я из Беларуси и стараюсь в быту с белорусами разговаривать на белорусском. И всё общение между номерами происходит на белорусском, и спектакль я играю на белорусском, потому что в Варшаве много белорусов, которые преимущественно и приходят на мои выступления. И некоторые песни, которые я пою на белорусском, стараюсь в этих случаях обязательно включать в программу.
У вас много материала на белорусском языке? К стыду своему, я, кажется, не сталкивался.
Не очень много, но сейчас этот репертуар как раз пополняется.
Сложно ли это вам даётся?
В целом, нет. Это родной язык. Правда, есть такая проблема, что я вообще-то писала с самого детства: года в три начала сочинять какие-то рифмованные строки. И они сразу были на русском. Поэтому именно поэзию на белорусском мне сочинять трудно. А когда я пишу прозу, это легко делать на белорусском. Или не прозу, а такие абстрактные, белые стихи.
Я интуитивно понимаю, почему вы именно сейчас стали активнее использовать белорусский язык. Но можно мы это проговорим?
Конечно. Я использовала его и раньше, просто в других сферах творчества: в литературе и в театре. А с музыкой… Вы знаете, я очень много путешествую, и русский язык для меня – это язык интернациональный. А также единственный язык, который я знаю замечательно. У меня нет способности к языкам: английский, немецкий, французский для меня крайне сложны; я практически двух слов не могу связать ни на одном из них. Поэтому я всегда строила общение на русском, и писала на русском, и продолжаю быть ему бесконечно благодарной за то, что он позволяет мне общаться с большим количеством людей в разных странах, даёт коммуникативные возможности и приобщение к богатой, интересной культуре. Но я считаю своим человеческим долгом сохранение своего родного языка, который находится в трагической ситуации. Долгие годы шла насильственная русификация Беларуси, и он фактически уничтожался на территории нашей страны, и 300 лет уничтожения, к сожалению, дали свои результаты. Поэтому я всегда старалась и до сих пор стараюсь участвовать в любых проектах, связанных с популяризацией языка, с его сохранением и восстановлением в повседневной жизни и в творчестве.
Я даже слышал, что у вас есть новый белорусскоязычный проект под названием "Пераправа".
Мы его переименовали, теперь он называется "Витебск", причём в немецком написании – Wizebsk. Это дуэт с замечательным электронным музыкантом Сергеем Новицким из Витебска, и я тоже из Витебска, мы дружим с ранней юности. Абсолютный эксперимент: у меня накопилось большое количество текстов, в основном, пространных, нерифмованных, как стихи в прозе. И Серёжа наложил на них свою прекрасную музыку – там есть и эмбиент, и техно, и габбер, и хардкор, и всё на свете. Я читаю, пою, а Серёжа играет и даже меня тоже заставляет играть на гитаре, иногда даже немножко насильно. Я боюсь, не умею, но он говорит: ты сможешь! И я играю. Даёт мне крутить разные электронные инструменты, чего мне никто не позволял раньше.
Что-то уже можно послушать из этого проекта?
У нас в июне выходит трек, который называется "Тут никому не место". С пронзительным текстом про аистов, которых мы просим не приносить детей, а уносить их отсюда, эвакуировать, спасать с этой территории. Я там прямо кричу – голос так сделан, как будто я кричу в мегафон: как спасательная эвакуационная операция. Этот текст я написала одновременно на русском и белорусском, но теперь есть и третья версия, немецкая. Дело в том, что его выбрали для чтения в одном удивительном месте берлинском: в доме Брехта. Брехт – один из моих любимых авторов, оказавший на меня большое влияние, и у "Серебряной свадьбы" тоже был период, вдохновлённый Брехтом. И вдруг представьте себе – из всех прекрасных авторов, живущих в Берлине, в дом Брехта приглашают именно меня, выбирают этот стих и переводят его на немецкий! Сейчас мы как раз доделываем музыкальную часть и в июне презентуем этот сингл.
Раз уж мы заговорили про Берлин – как человек, тоже недавно резко поменявший место жительства, не могу не спросить: как вам там?
Мне очень интересно. Я воспринимаю это как любопытную творческую командировку, из которой стараюсь получить максимальное количество информации, впечатлений и приключений. И ещё как курс повышения квалификации, потому что Берлин – это огромный слой музыкальной и всяческой другой экспериментальной культуры. Но, конечно, погрузиться здесь полностью в творчество я не могу. Приходится решать кучу бытовых вопросов, в которых я совершенно беспомощна – от этого неуютно, страшно. Я всё время стесняюсь, что приходится постоянно прибегать к помощи друзей, бесконечно всех дёргать – я уже говорила, что плохо знаю языки.
Очень отзывается.
К сожалению, как пишет одна наша прекрасная белорусская писательница, "некаторым трэба трымацца дома", "некоторым нужно сидеть дома". Это про меня, я бы точно дома посидела! У меня никогда не было тяги к освоению мира, к далёким путешествиям. Я этого боюсь: у меня самый страшный кошмар – представить, что я поехала, скажем, в Индию или Китай. Нет-нет-нет, я никуда не хочу ехать: ни в Африку, ни в Антарктиду. Я всегда очень радовалась прогулкам по двору. Мне интересны жуки, паутинки, росинки, и мне в маленьком пространстве этого хватает для очень больших впечатлений. А в Берлине и вообще в Европе – столько красоты, что иногда даже хочется что-нибудь сломать, потому что моя голова не вмещает столько красоты. Я привыкла радоваться одному красивому дому на улице, а не 700!
Но при этом наверняка тот электронный проект, о котором мы говорили, – это в том числе дань как раз вашей новой реальности. Ведь Берлин – одна из мировых столиц техно. Вы уже были в Бергхайне? [культовом берлинском техно-клубе, знаменитом в том числе строгим фейс-контролем]
Нет, не была! Но там много клубов, где играют электронную музыку, и мне вполне достаточно того, куда я попадаю. Вообще, я редко хожу по концертам, потому что у меня свои концерты. А Бергхайн – ну, это такая диковинка, в нём есть нечто элитарное, специальное. А теперь представьте, что вы стоите в долгой очереди, а потом вас ещё и не пускают. Не хочу такого – нет у меня времени заниматься ерундой. Поэтому я с симпатией ко всему этому отношусь, но потребности там тусоваться у меня нет. А что касается нашего проекта с Серёжей – он всю жизнь играл техно, это его любимая музыка была ещё до приезда в Берлин. И когда после разных мытарств он тут оказался, то понял, что это его город, он тут останется. Но, думаю, если бы мы остались в Витебске, то и там играли бы примерно то же самое.
Последний вопрос про эмиграцию: есть мнение, что представители определённых профессий переживают её относительно легко – например, айтишники. А для представителей творческих профессий это неизбежная травма. Ведь их деятельность, как правило, связана с языком, а тут они попадают в совершенно иную среду.
Я думаю, это беда поэтов, литераторов, актёров – не владеть языком той страны, в которой ты живёшь. А музыканты как раз вливаются очень хорошо, ведь музыка – это универсальный язык. Но сейчас наша беда и одновременно, наоборот, наше счастье – в масштабах эмиграции людей нашего круга. Мне кажется, у меня друзей сейчас уже больше здесь, чем в родных краях. И поэтому пока что мы все держимся и видим востребованность и необходимость того, что делаем. Хотя уверена, что очень важно, не теряя себя, всё же искать способы интеграции: это даёт большие возможности открытий и чудес.
И самое последнее. В альбоме "Приём" есть ещё одна строчка, с которой я живу всё это время. Она звучит так: "Всё вокруг не насовсем". Альбом вышел в конце 2022 года, а песня, как я сегодня понял, скорее всего была написана ещё раньше…
Да, она очень старая.
Вопрос очень простой: вы до сих пор так думаете? Что всё вокруг не насовсем?
Конечно! Но тут важно, о чём песня. Она была вдохновлена духовными стихами Григория Сковороды, одного из моих любимых украинских философов и поэтов. Это XVIII век. Наивная поэзия с глубоким духовным содержанием. И он пишет о том, как человек издевается сам над собой, смеётся сам над собой, не даёт самому себе возгордиться. И что мы должны помнить о нашей смертности, о том, что всё закончится, и ничто не даёт нам права считать себя лучше других, умнее других, сильнее других. Что всё, что кажется нам ценным, будет превращено в пыль, и мы превратимся в прах. Поэтому очень важно не осуждать, не обижать, не гордиться. В этом смысле ничего в этой песне не могло поменяться.
Концерты Светы Бень пройдут 16 мая в клубе "Besarabia" в Иерусалиме, 17 мая в "Levontin 7" в Тель-Авиве и 18 мая в "Syrup" в Хайфе.
