"Все это – приключение духа": супруги Мушкатины о юности и о себе (ИНТЕРВЬЮ)
Театр-студия "Мозаика" под руководством Игоря и Людмилы Мушкатиных отметил начало нового периода своей жизни. 12 января актеры театра впервые играли на сцене Центра музыки и искусств "Бейт Штайнберг" в Холоне. За 17 лет своего существования театр, который создали Игорь и Людмила Мушкатины, преодолел множество преград, неоднократно менял место жительства, но все-таки остался таким же – молодежным театром на русском языке, который объединяет под своей крышей около 60-ти юных актеров. Для них "Мозаика" – это второй дом.
С супругами Мушкатиными в их уютном доме в самом центре Тель-Авива встретилась корреспондентка NEWSru.co.il, чтобы поговорить о том, с чего все начиналось для них самих, какие испытания им пришлось пройти, и как им удается в наше непростое время заниматься любимым делом.
Чтобы выжить в Израиле молодежному театру, да еще и на русском языке, просто необходимо заручиться поддержкой влиятельных людей…
Мы существуем 17 лет и каждую субботу играем спектакль. И все время к нам приходит зритель, несмотря на отсутствие рекламы. И вы знаете, самое интересное, что именно израильтяне готовы помочь театру. Я должен отметить помощь, которую оказывают нам мэр Холона Моти Сасон, генеральный директор муниципалитета Хана Герцман, директор матнаса "Вольфсон" Гиль Порад и директор Центра музыки и искусств прелестная женщина Маайян Линав. Эти абсолютно не знающие русского языка люди почему-то считают, что в Холоне и вообще в Израиле необходим театр на русском языке. Мне как-то сказали: "Зачем вам играть на плохом иврите, если можно делать это на хорошем русском?"
Но я слышала, что сейчас вы начинаете переводить ваши спектакли на иврит?
Да, теперь у нас будут титры на иврите. Нам очень интересно, появится ли ивритский зритель? Мы хотим расширить круг нашего зрителя. Недавно нам довелось познакомиться с такой семьей: мама у ребенка русская, а папа – коренной израильтянин. Ребенок играет в нашем театре, а его папа не может прийти на спектакль из-за незнания языка. А мы хотим, чтобы родители видели своих детей на сцене.
Как происходит отбор актеров в ваш театр?
Людмила: Многие наши друзья из России, которые приезжают в гости, восхищаются нашими актерами. А ведь мы берем людей с улицы.
Игорь: Я руководил актерским курсом в Ленинградском театральном институте. Приехала мой педагог по речи, с которой я работал много лет. Она была потрясена нашим спектаклем "Безымянная звезда" и сказала: "Что это за девочка, которая у вас играет? Она просто фантастическая!" А я говорю: "Она к вам приезжала поступать, и ты лично сбросила ее с консультации". И так бывает.
Вы знаете, на всех углах кричат о проблемах молодежи: там наркоманы, тут фашисты… Создают какие-то фонды, вкладывают в них огромные деньги. У нас в театре больше 60-ти человек, и ни одного – с такой проблемой. Потому что они делом заняты. И все равно это никому не надо. Просто поразительно. Я уже не говорю о том, что наши дети постигают театр по-настоящему. Они читающие люди, мы собрали отличную библиотеку. Помимо того, что они играют в театре, актеры познают и его подноготную. Мы все делаем сами, они у нас и осветители, и техники, и костюмеры. Сегодня девочка бегает с реквизитом и одевает свою подругу, завтра – она играет на сцене, а помогает ей та самая актриса. И в этом есть потрясающая человечность. Сегодня я даю звонки, а завтра играю главную роль, в этом и есть театральная правда. Иногда приходят родители и говорят: "У меня такая талантливая девочка!" Мы говорим: "Отлично, пусть эта талантливая девочка берет тряпки и вытряхивает их". Начинать надо с этого.
Но ведь это самый трудный возраст – подростковый…
Людмила: Это самый интересный возраст. Есть такое замечательное стихотворение Сары Погреб: "Из отрочества я. Из той поры внезапностей и преувеличений, где каждый, может быть, в природе — гений. И неизвестны правила игры. Где любят, всхлипывая... И навек. И как ни вырастает человек, он до себя, того, не дорастает". И это действительно так, это возраст бескомпромиссный, мечущийся, и ведь именно это свойственно искусству. Это возраст сомнений, потому что когда человек теряет сомнения, с ним уже ничего невозможно сделать. Они мягкие, податливые. Это тот возраст, когда можно лепить актера, и когда театр по-настоящему воздействует на человеческую сущность. Ты получаешь отдачу, видя, как меняется человек.
Но есть же какие-то критерии отбора? Вы ведь не принимаете каждого?
Принимаем. Любого. И найдем ему дело. Надо просто найти человеку его место. Все расцветают, когда их окружает любовь, и раскрывают в себе то, чего они сами в себе не знали.
Тех, кому интересно, мы приглашаем на одно занятие. Но мы предпочитаем, чтоб сначала наши будущие ученики посмотрели спектакль. Театр – дело открытое, тут уж никуда не спрячешься. Если ты посмотрел, что мы делаем и понял, что тебе это надо, пожалуйста, приходи на занятие. У нас театр открытый. Мы даже на репетиции всех желающих пускаем. Не на все репетиции, конечно. Есть какие-то моменты, сопряженные с психологическими сложностями. Но на студийные занятия все могут прийти. По всем организационным вопросам можно обращаться к директору нашего театра "Мозаика" Любови Зисельсон. Она очень много сделала для нас и для нашего театра, и мы знаем, что всегда можем на нее рассчитывать.
К вам часто приходят дети, которые стали настоящими израильтянами. Вас не останавливает наличие акцента, разница менталитетов?
Ну, во-первых, есть у нас и дети, которые даже родились в Израиле. Разницы менталитетов практически нет. Хотя младшие, конечно, более эгоцентричны. Переломить это сложно, но мы стараемся.
А насчет акцента, это, опять же, вопрос места. Есть у нас девочка, у которой довольно сильный акцент, но играет она у нас Шошу. И ее акцент так органичен и естествен, что выходящие зрители говорят: "Как она замечательно "делает" акцент". А две ее подружки с замечательным русским играют барышню-крестьянку, именно благодаря своему языку.
У нас есть в репертуаре спектакль "Мозаика" (от Шекспира до Володина)", где все актеры впервые выходят на сцену. Каждому мы даем ту роль, с которой он может справиться. Ведь очень важно ощутить вкус победы именно в первый раз.
Расскажите об истории театра-студии "Мозаика". Как пришла идея его возникновения, и почему было принято решение об основании именно молодежного театра?
"С голубого ручейка начинается река". На каком-то молодежном фестивале, куда мы приехали еще будучи россиянами, мы общались с израильтянкой Юдит Шелег, она и сказала нам: "Не хотите попробовать набрать свою труппу в Израиле?" Мы решили: а почему бы и нет? Набрали совсем детишек, подростков. Кстати, были среди них и девочки, ставшие позже известными израильскими актрисами.
В 1991 году в мае мы выпустили первый спектакль "Мы певцы и музыканты, акробаты и шуты". Это было такое своеобразное шоу, соединившее в себе самые несовместимые, казалось бы, веши: от клоунады на иврите до "Реквиема" Ахматовой.
Бывало и очень нелегко. Вообще, нам не очень везло с помещениями. До этого мы занимали помещение в одном "матнасе", где атмосфера для нас была очень унизительной. Если в морозилке пропадал кусок мяса, все четко знали: русские украли. И вообще, нас считали "фраерами", мол, нам платят за 4 часа, а мы остаемся в два раза дольше. Смеялись: мол, здоровые парни в театре играть не должны.
А как вы относитесь к исконно израильскому театру?
Войны культур не бывает, бывает война бескультурий. Мы, когда приехали, постоянно ходили на спектакли израильских театров. Все это вранье, что в Израиле нет театра. Принято так считать, но это неправда. Есть талантливые люди, рядом есть и ерунда, но так везде. Здесь просто нет театра с направлением, с репертуаром, театра, определяемого некой творческой личностью, театра, к которому мы привыкли. Поэтому одних и тех же актеров можно увидеть в спектакле, где они блестяще играют, и в спектакле у другого режиссера, где они делают абсолютную чушь. И думаешь: как же не стыдно?! А их это устраивает: что требуют, то и играют.
Надо понимать, что корни у израильского театра все равно русские. Ведь в фойе старого здания "Габимы" висели портреты Вершилова и Вахтангова. Именно эти люди создали когда-то этот театр, так что, истоки где-то там, и они истинные.
А как вы определяете свой театр?
Я думаю, что театр не определяется ни дипломами, ни статусом. Как говорил английский режиссер Питер Брук, театр может быть бедным, богатым… Но вообще, театр бывает живым и мертвым.
У нас занимаются до тех пор, пока это греет и это интересно. И вот пока наши актеры отдают себя целиком, наш театр остается живым. Для нас это основной кайф. Живой театр – это наше главное определение.
Чем вы руководствуетесь при выборе репертуара?
Игорь: Как в любом театре, существует масса мотивов. Нелепо ставить "Гамлета", если Гамлета нет. Значит, репертуар определяется труппой, активным составом.
Людмила: Надо выбрать то, на чем можно учить. Это должна быть очень хорошая драматургия. И чтобы нужно было "подпрыгивать". Пускай лучше не допрыгнут. Но чтобы планка была не слишком низкой, не такой, которую легко переступить.
Игорь: Вдруг выяснилось, что драматургия сердитых молодых людей 50-60 годов – Селинджера, Делани, Озборна – это абсолютно живая, понятная им литература. Поэтому мы сыграли "Оглянись во гневе", а сейчас играем "Вкус меда" Делани.
Выбрав пьесу, вы ставите своих актеров перед фактом или существует какое-то обсуждение?
Безусловно, мы выбираем пьесу. Но мы устраиваем чтение и обсуждение. Нам интересно, что они думают, но решаем, в конце концов, мы. Бывали случаи, когда мы что-то начинали делать и прекращали. И это тоже полезно. Учебный процесс.
Расскажите о новом периоде в жизни "Мозаики"
Вообще-то, мы продолжаем каждую субботу играть в нашем помещении, в "матнасе" "Вольфсон" в Холоне, мы очень любим этот зал. На гастроли мы ездим редко, у нас нет на это денег. Но вот сейчас мы будем играть в Центре музыки и искусств "Бейт Штайнберг". Раз в месяц будем ставить там спектакли: в следующем месяце можно будет посмотреть нашу "Антигону", а затем – "Американский блюз". Посмотрим, что получится.
Расскажите, пожалуйста, о себе: о своей семейной и творческой жизни.
Людмила: Мы учились в одном институте, познакомились в парикмахерской. Я делала маникюр, а Игорь стригся. И мы видели друг друга в зеркала. Маникюрша, увидев, как мы переглядываемся, спросила меня: "Это ваш муж"? И я сказала: "Да". И, что удивительно, Игоря парикмахер спросил о том же. И он почему-то ответил: "Да, это моя жена". Потом я вышла из парикмахерской, смотрю, а он идет за мной. На пороге института я поворачиваюсь и говорю: "Долго ты будешь за мной идти?" А он отвечает: "Больно надо, я здесь учусь". А потом оказалось, что вот – накаркали. Сейчас мы вместе уже 44 года.
Игорь: Люда училась на кафедре Г.А. Товстоногова на курсе Е.А. Лебедева, я учился в Ленинградском театральном институте на режиссуре, а на актерском мастерстве – в школе-студии МХАТ. Потом я вернулся в институт педагогом. Работали мы оба на Ленфильме. Людмила снялась более чем в сорока картинах и очень много занималась дублированием фильмов. Тогда это было еще искусство.
Людмила: Да, у меня более 300 главных ролей. По сути, все кинозвезды мира разговаривали моим голосом: Катрин Денев, Элизабет Тейлор и многие другие. И я очень любила эту работу.
В Израиле вам тоже довелось заниматься озвучиванием?
Работодатели здесь не знают русского языка. Актеры приехали отовсюду, тут есть вся палитра акцентов. В основном, дубляж здесь плохой. И это уже потерянная профессия. Сейчас синхронным дублированием практически не занимаются. Идет закадровый текст. В Израиле это скорее подработка, чем профессия.
Приехав в Израиль, вы сразу стали заниматься любимым делом?
Людмила: Заниматься любимым делом мы стали сразу, одновременно с другими делами, которыми занимались абсолютно все: и уборками, в том числе. Я окончила какие-то косметические курсы, собирала такой кружок вокруг столика с косметикой, ставила музыку, читала стихи. Кто-то придет: "Как вы читаете!" Так и появились первые концерты.
А насчет черной работы… Я вот, бывало, мою какую-то большую квартиру, а про себя читаю стихи, и в голове у меня рождается какой-нибудь замысел. И я просто не замечаю, что тру чужую ванную. Как один мой друг говорил, все это – приключение духа. Ведь приглашала же я в Ленинграде помощниц, а тут был просто другой этап: я приехала в чужую страну, у меня нет языка, мы еще не приспособились, значит, так надо. И если все это использовать как жизненный, человеческий, актерский опыт, творчески "превращать" его во что-то новое, то можно получить замечательные кристаллы.
Кроме театра, чем еще вы занимаетесь?
Здесь мы позволили себе быть собой и не притворяться. Потому что сделать вид, что ничего не было и начинать с белого листа – неправильно. Не надо ничего перечеркивать. У нас такая передача на радио "Прогулки фраеров". Это ниша для людей, которые скучают здесь по чему-то элитарному. Есть вот эта литературная программа на радио "Рэка". Потом – дети-подростки и наш театр "Мозаика". Родители ведь у всех заняты. И это очень важное дело. А еще мы работаем в библиотеке для незрячих и слабовидящих, записываем для них книги на русском языке.
Но если говорить о наших актерах, то за них обидно. Говорят, что здесь сильная конкуренция. А никакой конкуренции нет. Российские театры привозят сюда такое количество барахла. Табаков как-то назвал израильские гастроли российских актеров "чесом по синагогам". Привозят наспех сляпанные спектакли, а залы собирают полные. Как говорится, нет пророка в своем отечестве. Талантливые люди делают спектакли за свои деньги. Репетируют на кухнях после тяжелой физической работы. Обидно…
Беседовала Анна Розина