"Макор Ришон": Почему "крайне левых" меньше, чем "крайне правых"?
Хаги Сегаль, "Макор Ришон"
Почему так трудно найти в Израиле человека крайне левых взглядов? Когда Бейлин поклялся не разделять Иерусалим?
Успех Фейглина в Ликуде, сам по себе гораздо менее драматический, чем его описывают и сторонники, и противники, снова привел средства массовой информации к оптовому употреблению оскорбительного определения "крайне правый". Взволнованные обозреватели с пеной у рта очертили вокруг себя область концензуса, выкинув из нее правящую партию с солидным стажем.
Согласно закону больших чисел, в каждой стране должно быть примерно равное количество людей, придерживающихся крайне левых и крайне правых политических взглядов, однако в Израиле этот закон не работает. Тут имеется гигантское количество крайне правых – и горстка крайне левых, если вообще их можно так назвать. Поисковый онлайн-сервис Google на иврите находит 21.600 упоминаний словосочетания "крайне правый", в то время как "крайне левый" упоминается 11.300 раз. Так сказать, два к одному. Если кто-нибудь сумеет прочесать все выпуски газет, все радио- и телепередачи за какой-либо день, он обнаружит соотношение 1:1000 "в пользу" правых.
Журналистское стремление уклониться от прикрепления ярлыка крайности левым и желание насильственно навесить его на правых заставляет редакторов и корреспондентов прибегать к весьма замысловатым пируэтам. Они выделывают восьмерки в воздухе, пытаясь уклониться от немыслимого словосочетания "крайне левые". В последние годы я собираю из газет коллекцию эвфемизмов на эту тему, и у меня уже имеется весьма впечатляющее количество примеров. Про Амоса Кейнана, например, как-то раз написали, что за ним стоят "пятьдесят с лишним лет левизны на уровне взглядов Ури Авнери", главное – не написать, что Кейнан крайне лев. Поселенец из Бат-Аина, оставивший религию, представлен как некто, "в прошлом известный своей дикой, крайней поселенческой идеологией, превратившийся сегодня в левого светского жителя Иерусалима". В другом месте про него написано, что "он сменил фанатическую правую идеологию на поддержку одностороннего размежевания". Удивительно похожая фраза употреблена в хвалебном газетном описании Арье Наора: "До сорока с лишним лет он был крайне правым и мечтал об обоих берегах Иордана. Затем превратился в убежденного левого, выступающего за возвращение оккупированных территорий".
Именно из-за неожиданности формулировок невозможно абстрагироваться от ненависти и высокомерия, скрывающихся за ними. Можно себе представить, что правые всегда извлекают свои убеждения из темных глубин подсознания, тогда как левые – рассудочные и умеренные существа. Партия, выступающая против любого шага назад, называется крайне правой, в то время как партия – сторонница любого отступления – это левая партия, просто так левая. В последнее время ее даже стали называть партией центра.
Слово Бейлина
Вследствие паники, вызванной Калманом Гейром и охватившей Ариэля Шарона из-за вопроса разделения Иерусалима, в начале недели произошла утечка информации, касающейся чернового, забавного и смелого, варианта предвыборной компаниии партии "Мерец": "Бейлин разделит Иерусалим". За провокативным слоганом спрятана, по идее его создателей, мысль, что Бейлин – смелый и честный человек. Все политики дают ложную клятву верности Иерусалиму, и только он говорит нам правду в лицо.
Правда действительно заключается в том, что Бейлин разделит Иерусалим, если ему представится такая возможность, но это еще не вся правда. Исторический детектор лжи показывает, что даже такой высокопробный эталон честности, как Бейлин, умеет обманывать людей по вопросу столицы Израиля. Правда, которой он так кичится, состоит в том, что не всегда на ее алтаре горел его вечный огонь касательно этого взрывоопасного вопроса. В свое время он тоже расстелил ковровую дорожку, сотканную из вранья и пустых обещаний, под ноги переговорам в Осло, так как ему было ясно, что правда остановит мирный процесс. Общественное сознание в начале прошлого десятилетия еще не созрело для восприятия безумных идей, таких как раздел Иерусалима или строительство палестинского государства, и Бейлин позаботился скормить ему таблетку успокоительного. "Я хочу сказать очень простую вещь, – клялся он во время марафонского обсуждения в Кнессете ословских соглашений в сентябре 93-го, – Иерусалим не будет разделен, разве что только в случае, если в Израиле будет правительство, которое примет такое решение. Я не вижу такого правительства. Я также надеюсь, что его никогда не будет" (22/9/93).
В тот день Бейлин даже призвал завтрашних историков и будущие поколения себе в свидетели: "Через пять лет, через десять лет, ведь кто-нибудь будет читать протоколы наших речей в последние дни. Мы знаем, что наши слова не будут унесены ветром. Эти слова высечены на камне. На их основе будут писаться курсовые работы, а, быть может, кто-нибудь даже преувеличит их значимость и использует для диссертации. Посмотрят на каждого из нас и спросят: что он на самом деле думал в тот момент? Как это видится в свете того, что случилось впоследствии? Ведь никто из нас не знает, что в действительности случится в будущем. Я могу ошибаться, мои товарищи могут ошибаться, мои противники могут ошибаться, мы конечно же не можем все оказаться правы. Мы предстанем перед историей, или Творцом, или судом, тем или иным, каждый лично, а не как представители партий".
На сегодняшний день ни один суд не рассматривает дела Бейлина о последствиях ословской авантюры, но от исключительного человека вроде него можно было бы ожидать, чтобы он сам беспристрастно взвесил свои поступки. Тот, кто пригласил будущих авторов диссертаций рыться в его обещаниях и проверить его в мелочах, мог бы и не простить себе такого грубого нарушения этих обещаний. "Мы не превратим Иерусалим в Берлин, и в нем не будет ничего похожего на стену, – продолжал он упрямо твердить через полтора года после Осло, – это ерунда. Если есть одна бесспорная вещь, так это вопрос Иерусалима. Я думаю, что нельзя сделать ошибки большей, чем начать обсуждать в Кнессете вопрос объединенного Иерусалима, столицы Израиля на все времена, единственной столицы Израиля, как будто по этому вопросу есть хоть какие-то расхождения" (протоколы Кнессета, 4/1/95).
И на этот счет сказал уже неизвестный современный поэт: "Если забуду Иерусалим, пусть отсохнет моя правая рука, а если вспомню – пусть отсохнет левая".
Перевод Симы Корец, NEWSru.co.il
