Frankfurter Allgemeine: Посредничество без вознаграждения?
Маркус Венер
Ни в коем случае нельзя сказать, что в последние недели война на Ближнем Востоке освещалась российским телевидением односторонне. Репортажи из населенных пунктов Ливана, разрушенных бомбами, кадры, которые в состоянии пробудить антиизраильские – а также антиамериканские – настроения, чередовались с репортажами, полными симпатии, из Израиля. Жители пограничного региона, которые когда-то эмигрировали из Советского Союза, на хорошем русском языке рассказывали о сложностях существования под ракетными обстрелами "Хизбаллах".
Эта пропорциональность, ставшая большой редкостью на российском телевидении, отражает различные предпочтения политического руководства. Президент Путин не испытывает никаких симпатий к арабским радикалам, но, похоже, и к борьбе Израиля с терроризмом. Израильская армия воюет именно так, как, по мнению Путина, российским военным следовало бы воевать в Чечне. Однако одновременно российское руководство склоняется к необходимости учитывать арабскую позицию. Использовать арабский антиамериканизм, чтобы укрепить свои собственные позиции в отношениях с Вашингтоном. Это часть игры.
Половинчатые попытки Москвы сыграть в конфликте роль посредника многое говорят о расчете цены и выгоды, которым занимается российская внешняя политика. Теоретически предпосылки для российского посредничества хорошие. Россия не является ни членом НАТО, ни военным союзником Вашингтона, она не входит в Евросоюз. Запад может признать ее посредником, не вызвав в арабском мире подозрений в своем тайном сговоре с Москвой. Однако сегодня влияние России в регионе ограничено не меньше, чем влияние других международных игроков. Арабы тоскуют по Советскому Союзу, сверхдержаве, которая помогала им по идеологическим мотивам. Россию, чья внешняя политика максимально прагматична и определяется политической конъюнктурой, таким образом использовать больше нельзя. При этом существуют многочисленные связи с преемниками в бывшей державе-гаранте, пример этому – военно-техническое сотрудничество России с Сирией, страной, где многие ключевые политики получили образование в Советском Союзе. Но влияние Москвы на Дамаск тоже ограничено.
Российская ближневосточная политика страдает еще и потому, что Кремль точно не знает, каковы его собственные интересы в регионе. Вопрос, кого там следует поддерживать, даже не ставился, полагает политолог Дмитрий Тренин. "Хотя Россия хочет быть уважаемым посредником, но ради удовлетворения своих амбиций она не собирается ничем рисковать, не хочет ничего платить", – говорит специалист по внешней политике из московского Центра Карнеги. В принципе, Путин в ближневосточном конфликте недавно подал знак, пригласив в Москву после его победы на выборах руководство палестинского движения "Хамас". И поскольку мир так или иначе должен разговаривать с "Хамасом", то Москва, не обремененная западной политкорректностью, могла сделать первый шаг – примерно таким был расчет Кремля, считает Тренин. Но, похоже, за приглашением в российскую столицу не стояло никакой продуманной стратегии – поэтому визит прошел впустую. Опыт Путина с международными посредническими миссиями и без того не лучший. Летом 2000 года, как провозгласил на весь мир Путин, руководитель Северной Кореи Ким Чен Ир пообещал ему, что Пхеньян откажется от своей ядерной программы. Но спустя всего шесть недель северокорейский лидер заявил журналистам из Южной Кореи, что его слова, сказанные российскому президенту, были всего лишь шуткой.
Однако еще более решающим фактором российской сдержанности является то, что Москва выигрывает от нестабильности на Ближнем Востоке. Ведь растущие цены на нефть продолжают пополнять и без того полные закрома энергетической сверхдержавы, от которой – кто сейчас может в это поверить – еще четыре года назад никто не ожидал, что она может в срок обслуживать свои внешние долги. Кроме того, Соединенные Штаты, чье мировое господство считается в России настоящей стратегической проблемой, все более слабеют из-за войны на Ближнем Востоке. Вашингтон в значительной степени связан там внешнеполитическими путами и может принимать активное участие лишь в немногих из регионов, где сосредоточены настоящие интересы России – прежде всего, на территории бывшего Советского Союза.
Вакуум, который появился бы с уходом американцев с Ближнего Востока, Россия тоже заполнить не может. Зато статус-кво в роли второго или третьего плана может принести больше пользы, чем вреда. Москве, чтобы более или менее рациональными предложениями символически демонстрировать свое присутствие в качестве мировой державы, хватит трибуны ООН в Нью-Йорке. "Россия изображает из себя великую державу, это удается ей очень неплохо, и большого вреда от этого нет", – так оценивает Тренин представление на сцене ООН.
Не в последнюю очередь Москва в глазах арабского мира не хочет быть виноватой, ассоциируясь с американцами, – роли "маленького сатаны" она стремится избежать в любом случае. Это видно также на примере Ирана. Москва явно не воодушевлена планами Тегерана стать ядерной державой. Она не помогает в этом иранскому режиму и пытается, впрочем, безуспешно, играть роль посредника. Но все же российское руководство не уверено, можно ли остановить Иран в его стремлении стать ядерной державой. Враждебных отношений с Тегераном здесь хотят избежать в любом случае. И еще здесь хотят избежать – как в случае конфликта между Израилем и Палестиной – причисления Москвы к американскому лагерю. "Россия не повторит ошибку Первой мировой войны", – министр иностранных дел Сергей Лавров перевел недавно российскую позицию в удобную формулу. Последствием того, что царская Россия ввязалась в эту войну, стали революция и гражданская война, а следом за этим – катастрофический путь развития страны.
Россия имеет собственные счета с радикальными исламистами на Северном Кавказе и в Средней Азии, но не в Иране или в Палестине. Впервые за 15 лет она может действовать в мире с позиции независимости и силы – даже если сегодня она склонна переоценивать свои возможности. Россия не поможет Соединенным Штатам на Ближнем Востоке, но и не будет слишком мешать им, считает Тренин. "Ведь если мы помогаем вам, то нам приходится за это чем-то платить; а, в конце концов, зарплаты от вас мы не получаем", – такими словами политолог описывает отношение Москвы к Вашингтону.