Independent: Свалка, дающая жизнь: вонючие нивы на Западном берегу Иордана
Дональд Макинтайр
Для израильских поселенцев Западного берега это всего лишь свалка, куда свозится выброшенный ими мусор. А для многих палестинцев – главное подспорье в деле выживания семей
Западный берег Иордана, Ад-Дейрат. Вонь отбросов, которые каждые четыре-пять минут подвозят и вываливают из грузовиков, пропитала здесь все, но мужчины и мальчики, методично просеивающие мусор, уже почти не замечают этого едкого запаха. Им не до того: они заняты тем, что перерывают пустые пластиковые бутылки, мокрые пакеты с объедками и почти пустые "семейные упаковки" хумуса. Их интересует одежда, а также олово, железо и алюминий – в основном банки от напитков, но также, если повезет, какая-нибудь ржавая втулка от автомобильного колеса или сломанный детский велосипед. Так десятки сборщиков вторсырья из города Ятта, что на юге Западного берега, кое-как зарабатывают на жизнь. В самые удачные дни им удается выручить за находки до 30 шекелей, но часто не больше 15 (чуть меньше 2 фунтов стерлингов).
На этой свалке, находящейся на отшибе, они работают с раннего утра. Приезжают на машинах, набившись в салон по семь-восемь человек, пробираясь по проселкам, чтобы не попасться на глаза полиции: ведь эти перегруженные автомобили вдобавок не имеют номерных знаков. Другие приходят из города пешком, преодолевая семь километров. Третьи приезжают на ослах. 19-летний Али Ламур говорит, что однажды за день так выдохся, что вообще не пошел домой, а просто лег на землю и проспал до утра, не обращая внимания на вой гиен, которые, по его словам, бродят ночами в этих бесплодных скалистых холмах.
Работа здесь налажена по определенной системе. Водители муниципальных бульдозеров дожидаются, пока сборщики сделают свое дело, а затем заравнивают горы мусора, смешивая их с землей и освобождая место для новой партии.
На свалке весь мусор сваливают бок о бок, без национальных и административных различий. Грузовики с арабскими надписями – палестинские, из городов Западного берега, в том числе таких отдаленных, как Бейт-Джала, грузовики с надписями на иврите – израильские, из еврейских поселений на юге Западного берега, а грузовики с эмблемами ООН – из лагерей беженцев. Али работает на свалке с 12 лет. Он одет в замызганное замшевое пальто, на голове – яркий, красный с белым платок-"арафатка". По словам Али, самый богатый мусор – из поселений ("семизвездочный", как он выражается), но, пока его сюда довезут, другие сборщики хоть один раз, да переберут его. Али утверждает, что помойки в поселениях посещают и арабы, и евреи: "Если нужна обувь, человек идет в поселение. Если увидит хорошую обувь, то заберет, а если обувь никудышная, положит обратно, и она приедет к нам сюда".
Свалка, являющаяся для большинства сборщиков единственным источником заработка, – далеко не уникальное явление в мировом масштабе. Городские бедняки издавна промышляют в таких местах от Филиппин до Латинской Америки. Но в ситуации, когда экономика ПА близка к коллапсу, свалка стала ярким символом нищеты и безработицы на Западном берегу, составляющей среди взрослых более 30%. Тем более что Ятта, где живут охотники за мусором, находится всего в нескольких километрах от границы с Израилем: развитой страной, чья процветающая экономика – несмотря на существование очагов настоящей бедности на его территории – дает самый высокий на Ближнем Востоке доход на душу населения.
Труд на мусорном полигоне не только вреден для здоровья, но и опасен. Али говорит, что при разборке они часто находят использованные шприцы; у многих сборщиков порезы на руках и ногах оттого, что они наступают на острые железки или осколки стекла. По словам сборщиков, три недели тому назад 27-летний Хиджази Рабаи, отец четверых детей, работал здесь на своем старом тракторе; трактор перевернулся и придавил его насмерть. Не приносит эта работа и уважения среди соседей. Хотя все мужчины непременно тщательно моются и переодеваются после свалки, "от нас пахнет, и людям это не нравится, – поясняет Али. – Иногда люди отказываются выпить со мной кофе".
Надо сказать, когда мы с фотографом приехали на свалку, Али даже пригрозил разбить наш фотоаппарат, и, хотя быстро сменил гнев на милость, так и не дал себя сфотографировать – пусть даже не на свалке, а у него дома в Ятте. "Люди будут надо мной смеяться – скажут, я мусор собираю", – объясняет он. В его народе и социальном слое необходимым условием женитьбы является способность обеспечить свое финансовое благополучие. Али гадает, что говорить родителям потенциальной невесты о своем способе заработка – точнее, что должны сказать им его родственники. Он изобрел формулировку, которая правдива, но не унизительна. "Я скажу матери, чтобы она говорила, что я мусорщик", – улыбается он. Однако в другой момент беседы Али, признавшийся, что хотел бы стать журналистом, несмотря на то, что в школе учился плохо, произносит: "У меня нет будущего. Я никогда не женюсь".
Али говорит, что летом, когда у студентов каникулы, на свалку приходит 300-350 человек. Теперь, когда студенты вернулись в университет, сборщиков осталось от 70 до 100. В основном это представители трех или четырех крупных семейных кланов из Ятты, хотя Али уверяет, что "сюда любой может прийти. Мы на свалке не хозяева".
Некоторые студенты работают здесь даже во время учебы. Двоюродный брат Али Тахер и его брат-близнец Фади учатся в Открытом университете "Аль-Кудс" – один на педагогическом отделении, другой на отделении английского языка. Три дня в неделю они работают на свалке, а еще три дня проводят на занятиях. Плата за курс обучения составляет 35 фунтов. Тахер зарабатывает здесь около 2,5 фунтов, по его собственным расчетам, и старается экономить. "Я уже три месяца не платил за университет", – поясняет он.
Отец Али шесть лет тому назад бросил свою жену, четырех сыновей и трех дочерей и поселился с другой женщиной в Калкилии, так что сыновьям приходится кормить семью. Но среди тех, кто работает в Ад-Дейрате, много женатых мужчин со своими детьми. Почти все они раньше работали в Израиле – сначала легально, пока в 2000 году не началась интифада, а затем даже нелегально, пробираясь через границу. Но теперь это невозможно – полиция стала строже бороться с теми, у кого нет пропусков. "У нас нет чести, – говорит 30-летний Ибрагим Дауд, отец двоих детей, схваченный при попытке добраться до стройки в израильском городе Бейт-Шемеш. – Нам остается выбирать одно из трех: воровать, сотрудничать с полицией или собирать мусор".
Третий вариант выбрал и 28-летний Муса Рабаи. Он женат, у него есть пятилетняя дочь и трехлетний сын. На правой ноге у Рабаи длинный красный шрам – наткнулся на острую железку среди мусорных куч. Он работал каменщиком в Бейт-Шемеше, но его дважды схватили с израильской стороны границы. Первый раз оштрафовали на 1.000 шекелей (120 фунтов), а второй раз посадили на две недели в тюрьму. Он сам себе построил в Ятте дом, но мебели в нем почти нет, а полы и пандус, ведущий на второй этаж, из голого бетона, так как ни кафель, ни лестница ему не по карману. Единственными предметами роскоши в доме являются телевизор и старый холодильник. По словам Мусы, говядину они вообще не едят, а курицу могут себе позволить этак раз в десять дней. Фрукты – праздничное лакомство.
Говоря тихим, размеренным голосом, Рабаи обвиняет в своих бедах Ариэля Шарона. Как и многие палестинцы, он считает, что знаменитая прогулка Шарона по Храмовой горе – или, как ее называют мусульмане, Харам аш-Шариф – в Иерусалиме дала толчок к восстанию, начавшемуся в сентябре 2000 года. Кто бы ни был виноват, а интифада стала для города экономической катастрофой. Поскольку очень много мужчин из Ятты, как Рабаи, в 1990-е годы работали в Израиле, город сильнее многих других пострадал, когда Израиль закрыл границы. Случай Рабаи типичен: он должен 1.200 фунтов за продукты, за лекарства для своей дочери, которая страдает анемией, и прочее. (По словам Халиля Юнуса, мэра Ятты, анемия, причиной которое часто считают нездоровое питание, здесь встречается на 13% чаще, чем в среднем на Западном берегу.)
У Рабаи четыре брата, и все неженаты. Трое тоже работают на свалке, четвертый – шофер в муниципалитете. После того как Махмуд Аббас три месяца назад создал новое чрезвычайное правительство без хамасовцев, с Палестинской Автономии – точнее, с Западного берега – было снято международное экономическое эмбарго и сотрудникам учреждений ПА снова начали выплачивать зарплату. Но муниципалитету это мало чем помогло – доходная часть его бюджета мизерна. В таком нищем городе, как Ятта, мало кто из жителей платит местные налоги. По словам Рабаи, его брат – единственный человек в семье, имеющий настоящую зарплату, – получает примерно 215 фунтов раз в три-четыре месяца. Рабаи утверждает, что охотно бы пошел работать в Ятте на стройку, хотя платят там в среднем всего 50 шекелей (6 фунтов) в день, меж тем как в Иерусалиме – в шесть раз больше. Но в Иерусалим через КПП и закрытые границы ему никак не пробраться.
Рабаи не склонен жалеть себя, но он отмечает, что назвал свою дочь Амаль ("надежда"), так как "пять лет назад у меня была надежда, что жизнь изменится к лучшему". Теперь Рабаи шутит: "Если бы у меня сейчас родилась дочь, я назвал бы ее "разочарование" или "отчаяние".
Рабаи бросил школу в 15 лет, зато его 26-летняя жена имеет диплом Хевронского университета, где она изучала историю и географию. "Она пыталась устроиться учительницей в школу, – говорит Рабаи, – но не получилось. У нас нет блата: мы не имеем отношения ни к ФАТХ, ни к ХАМАС. По словам Рабаи, им советовали дать чиновнику взятку, но, если бы даже были деньги, "ислам запрещает платить деньги за такие привилегии".
Некоторые проблемы Ятты связаны с местными особенностями. В среднестатической семье – более семи детей (мэр отчасти объясняет это "невежеством"), так что демографический рост еще быстрее, чем в других районах Западного берега. Между тем климат здесь полупустынный, и ввиду засухи земледелие затруднено. Другие проблемы характерны для палестинских территорий в целом. По словам мэра, традиционное сельское хозяйство сильно пострадало, так как 1.250 акров угодий за последние 25 лет перешли к окрестным еврейским поселениям. А ценные пастбища, сообщает мэр, остались на участках общей площадью в 6.500 акров, куда израильские войска закрыли доступ.
И все же людям, которые приходят работать на свалку, присущ определенный стоицизм. 42-летний Махмуд Ламур, отец Тахера и Фади, много лет работал маляром в Израиле. Собирать мусор в Ад-Дейрате он впервые отправился в дни войны в Персидском заливе в 1991 году, когда выезд с Западного берега был закрыт. Махмуд, лучезарно улыбаясь, острит: "Наше будущее – на помойке", но тут же добавляет: "Аллах подвергает бедняков испытаниям". Как и Рабаи, Махмуд презрительно отзывается об обеих политических фракциях, которые, по его словам, "заняты разборками между собой". Он добавляет: "Бедняков все равно что похоронили. Правительство нам никак не помогает. Мы читаем, что палестинскому народу платят миллионы, но сюда эти деньги не доходят. Мы полагаемся только на Аллаха. Но, хотя мы работаем на свалке, я живу достойно. Я никому не позволю надо мной насмехаться".
И действительно, если новое взаимное сближение чрезвычайного правительства ПА в Рамалле с Израилем даст какие-то позитивные экономические результаты, на глубоком кризисе в Ятте они скажутся нескоро. И все же Рабаи говорит: "Я надеюсь, что так будет. Тогда для всех найдется чистая работа".
