"Мы верили, что в следующем году обязательно вернемся в Ливан". Интервью с Марьям Юннес
Дочь офицера Армии Южного Ливана (ЦАДАЛ) владеет четырьмя языками, работает в пресс-службе Бар-Иланского университета и заканчивает магистратуру по дисциплине "Политические коммуникации". О том, как израильское общество отнеслось к союзникам, вынужденным бежать из своей страны, что общего между маронитами и евреями, и где бы она сама предпочла жить, когда наступит мир, Марьям Юннес рассказывает в интервью NEWSru.co.il.
Беседовал Шауль Резник.
Май 2000 года, Израиль выводит войска, военнослужащие Армии Южного Ливана (ЦАДАЛ) спешно покидают страну. Среди 7000 беженцев была и ваша семья. Как происходящее воспринималось глазами ребенка?
Мне было пять лет. Папа позвонил маме: "Идите к пограничному забору. Возьми с собой сумку, но не особенно большую. Мы некоторое время пробудем в Израиле, пока обстановка не стабилизируется". Мы сели в машину, мой дядя нас подвез, ночь мы провели на границе. Было холодно, мама плакала. Потом появился отец и начал всех успокаивать: "Всё будет хорошо, мы уезжаем на неделю, отнеситесь к этому как к экскурсии".
После перехода через границу нас посадили в автобус, направлявшийся в гостиницу в Тверии. Потрясающий вид на Кинерет, в номерах был шоколад. Я пришла в восторг, а мама, с ее строгим воспитанием, повторяла: "Не трогайте, нельзя!"
Сначала мы жили в хостеле в Шломи, потом переехали в Маалот, где живем и по сей день. В Нагарии открыли школу "Эрез" (ивр. кедр, традиционный символ Ливана) для детей беженцев, там учились с детсадовского возраста до 12-го класса. Кроме ивритоязычных учителей, были и носители арабского, которые обучали тех, кто приехал в подростковом возрасте.
Потом нас распределили по обычным местным школам. В семь лет я перешла в школу Маалота. Символично, что и она называлась "Аразим" ("Кедры"). Нас окружили любовью, и в школе, и в городе. Педагоги сразу объяснили одноклассникам, откуда взялась девочка из Ливана, разговаривающая по-арабски, которая ест питы с лабане, а не с шоколадной пастой.
Вы не слишком радужно описываете прошлое?
У учеников старших классов были проблемы. Сильный акцент в иврите, буллинг, но это одноразовые моменты. В общем и в целом израильская система образования приняла нас хорошо. Иногда одноклассники обзывались: "эй ты, арабка", "эй вы, "Хизбалла"", но учителя сразу приходили на помощь, объясняли, кто мы и что мы. Наших родителей приглашали в школу, чтобы они рассказали о семейной истории, мы угощали традиционной ливанской едой.
Родители – и мои, и родители других детей – постоянно рассказывали нам, что папа служил в ЦАДАЛе, что "Хизбалла" взяла под контроль Южный Ливан и надо было спасаться бегством. Лейтмотивом таких бесед было: "В следующем году мы обязательно вернемся в Ливан". Первое время я буквально разрывалась между израильским бытом, в котором росла и который постигала, и родительскими обещаниями вернуться в Ливан. Скучала по бабушке, дедушке, покинутому дому.
Как раз хотел спросить об оставшихся родственниках. Вы поддерживаете с ними связь?
Это запрещено – со стороны Ливана, разумеется, поскольку мы считаемся не только жителями враждебного государства, но и предателями. Поэтому любой вид коммуникаций невозможен. Да, есть социальные сети, но проблема осталась: ливанец дважды подумает, прежде чем поставить лайк. Это чревато вызовом на допрос.
Как выглядел быт ливанской семьи, внезапно оказавшейся в другой стране? Разница в менталитете, желание сохранить родной язык…
Перед праздниками мы с мамой покупали одежду, и мама жаловалась – "Что это за жалкие платья?!". Еще она по сей день повторяет, что в Ливане творог гораздо вкуснее. Одноклассники-израильтяне приносили в школу корнфлекс, но мама категорически отказывалась покупать вредную по ее мнению пищу: "Только пита с лабане и заатаром!"
Мое тогдашнее воспитание было, наверное, похоже на советское (смеется). Я возвращалась из школы, мама усаживала меня рядом и в течение двух часов обучала арабскому. Включая диктанты! В городской библиотеке Маалот-Таршихи есть книги по-арабски, мама приносила оттуда произведения и читала мне. На севере Израиля хорошо ловятся ливанские радиостанции, спутниковая антенна позволяла смотреть телевидение.
Папа – он уже скончался – так и не выучил нормально иврит. Ему было тяжело, да и работал он в арабоязычном окружении. Мама освоила иврит, иногда она даже забывает арабские аналоги тех или иных слов. Моя младшая сестра, которая родилась в Израиле, чаще разговаривает на иврите, чем по-арабски, и читает по-арабски она медленно. Но между собой мы разговариваем на арабском.
В плане профессиональной интеграции мужчины в массе своей были выходцами из деревень, Израиль помог найти им работу в сельском хозяйстве и строительной сфере. Женщины с учительскими дипломами устроились в министерство просвещения. Это не означает, что не было экономических проблем – в Ливане мы были зажиточными людьми. Да и в первые годы все думали, что возвращение домой не за горами. Не знали, стоит ли вкладываться в обустройство на новом месте.
Ливанское правительство нас предало. Да, оно слабое. Но оно и не пыталось заключить какое-нибудь соглашение между Израилем и "Хизбаллой", чтобы позволить нам вернуться. Те, кто вернулись самостоятельно, попали в тюрьму и до сих пор расплачиваются за сделанный выбор.
Пытались ли вы найти поддержку среди израильских арабов? Всё-таки общий язык, да и христиане там тоже есть.
Мусульмане видели в нас предателей: мы боролись с ФАТХом и "Хизбаллой". Поэтому с их точки зрения, мы – коллаборанты, сотрудничали с Израилем в ущерб палестинцам и ливанцам. Среди солдат ЦАДАЛа были и мусульмане, арабы напрочь отказывались их принимать. Зато несколько семей были прекрасно встречены в друзских деревнях, они полностью влились в тамошний быт.
Арабы-христиане в свою очередь находились под влиянием мусульман и их лидеров. Постфактум из-за этого мы смогли лучше интегрироваться в израильское общество вместо того, чтобы искать себя в арабском секторе.
Родители постоянно напоминали: "Сочетаться браком надо только с такими же ливанцами, мы должны сохранить идентичность". К тому же нам было трудно воспринять местный арабский менталитет, включая менталитет арабов-христиан. Они более замкнутые, есть и те, кто настроен против Израиля.
Родительские заветы соблюдаются?
Среди нового поколения ливанцев есть те, кто создали семьи с жителями Назарета и других мест проживания христиан. В конечном итоге, в брак вступают с человеком, а не с его общиной. Есть и браки – редкие – с евреями.
Родители призывали нас интегрироваться. Сейчас многие члены ливанской общины призываются в ЦАХАЛ или проходят альтернативную службу. Я не служила, в мое время многие надеялись вернуться в Ливан и не хотели, чтобы у них была связь с израильской армией. Но я занимаюсь разъяснительной деятельностью, выставляю ролики в TikTok, езжу с делегациями за границу, рассказываю о нас и о других израильских меньшинствах.
Наша община гордится своими традициями. За все религиозные и культурные мероприятия отвечает священник-маронит, включая дни памяти святых, которые отмечались в Южном Ливане. Молодое поколение гордится своей историей, службой родителей в ЦАДАЛе.
При этом мы осознаем, что осталось много нерешенных проблем. Многим в нашей общине требовалась психологическая помощь, у них были душевные травмы из-за военных действий. И никто этим не занимался. Только в 2021 году в Метуле был воздвигнут монумент в память о погибших солдатах ЦАДАЛа. Пару лет назад льготы, предоставлявшиеся офицерам, были распространены и на обычных солдат.
Расскажите о разъяснительной деятельности ("асбара"), которую вы ведете в онлайне и в офлайне. Как за границей реагируют на ливанку из Израиля?
Мне не всегда комфортно представляться таким образом. Ливанцам запрещено разговаривать с израильтянами, и я не хочу, чтобы они от меня шарахались. Но если ко мне обращаются в рамках моей деятельности, бывает по-разному. Одни сразу меняют тему разговора, другие наоборот, задают вопросы, осознают проблематику, критично относятся к "Хизбалле". Они понимают, что мы – никакие не предатели Родины, мы защищали ее от внешних сил, которые хотели взять Ливан под контроль. Те, кто знают историю, задают вопросы, интересуются. Те, кто боятся, замолкают. Те, кто ненавидят, начинают сыпать проклятиями.
Мне не нравится слово "асбара", мои ролики и всё, чем я занимаюсь, не предназначены для того, чтобы переубедить противоположную сторону. Надо быть абсолютно аутентичными. Люди прекрасно распознают рекламу или пропаганду. В своих роликах я показываю реальную жизнь, без призывов и подтекстов. Я – представитель этнического меньшинства, живу в Израиле, хожу в церковь, знаю арабский и иврит. Это само по себе куда убедительнее пропаганды, которая лишь усиливает негативную реакцию. В роликах я отражаю жизнь христиан на Ближнем Востоке. Нашу историю пытались стереть. Поэтому есть немало положительных отзывов именно со стороны христиан.
Главное – я показываю Израиль со всех сторон, и с положительной, и с отрицательной. Я не собираюсь делать из людей, исповедующих антиизраильские взгляды, сионистов. Я хочу, чтобы они задумались: "То, что мне показывают в СМИ, – это единственно правильная версия происходящего, или же есть другие трактовки?"
С вами дискутируют? Соглашаются?
Да, постоянно идет диалог. В частности, на фоне нормализации отношений со странами Персидского залива. Арабы увидели, что эти страны, лидеры арабского мира, готовы на мирные отношения с Израилем, и задались вопросом: "А почему же мы так не можем?".
Образованная молодежь начинает мыслить самостоятельно, в отличие от их родителей, которые находятся под влиянием СМИ и переходящих из поколение в поколение нарративов. Арабский мир неоднороден, есть молодежь, которая пытается избавиться от стереотипов, мыслит нестандартно. Чем больше будет нестандартных людей, которые живут в нескольких мирах, тем больше шансов будет помочь представителям арабского мира видеть картину мира под разными углами.
Что думает и что знает об Израиле среднестатистический житель Ливана?
Нет такого понятия. Ливанское правительство поделено [между различными общинами], общество раздроблено, а всё решает "Хизбалла". Большинство христиан ливанского происхождения проживают за пределами страны. Христиане на севере страны отличаются от христиан юга. У всех разный жизненный опыт, ливанцы севера испытали на себе жестокость Сирии, у нас на юге доставляли проблемы палестинцы и "Хизбалла".
В общем и в целом, ливанцы-христиане знают, что Израиль – демократическая страна. Они за мир, не хотят, чтобы какая-либо внешняя сила контролировала Ливан. Они заинтересованы в суверенном Ливане, который поддерживает мирные отношения со всеми странами в регионе. Разумеется, включая Израиль. Христиане также понимают, что лучше сотрудничать с Израилем, потому что это либеральное государство, поощряющее и продвигающее ценности, близкие маронитам.
Думаю, похожим образом рассуждает и образованный ливанец-мусульманин, который поездил по разным странам, видел мир. С другой стороны, экстремистские элементы в обществе, те, кто живут среди шиитов, находящихся под влиянием "Хизбаллы", определенная часть суннитов и друзов считают, что мир с Израилем не нужен: "Это государство создано на палестинских землях, оно наш враг".
Подчеркну, что большинство на ливанской улице не заинтересовано в нынешней войне и не хочет в нее вступать: "Происходящее между Израилем и Палестиной – это их внутреннее дело, нас это не касается. Мое собственное государство переживает коллапс, не хватает лекарств, экономика в упадке. Почему я должен платить за очередную войну, в которой заинтересована "Хизбалла"?". Это весьма распространенная точка зрения.
Войны – многолетняя часть и ливанской и израильской истории. Мечты о мире когда-нибудь реализуются?
Я – оптимистка, верю в позитивные изменения. Но они не произойдут, пока христиане в Ливане не объединятся. Они еще не поняли важность единства. И еще нет лидеров, способных вести народ в лучшее будущее. Не только в Ливане, на всём Ближнем Востоке. Включая Израиль и Палестину. Поэтому в ближайшем будущем изменений не будет, но я надеюсь, что они произойдут.
Предположим, что они произошли.
Тогда я вернусь в Ливан. Однозначно. Это моя страна. Я обожаю Израиль, но Израиль – мой второй дом. Я б вернулась в Ливан, продолжая навещать Израиль. Возможно, работала бы над проектом, который сближал бы народы двух стран. Я хочу, чтобы ливанцы и израильтяне узнали больше друг о друге и поняли, насколько между ними много общего.
Мы – два похожих меньшинства. Ливанцы-христиане за границей весьма успешны, как и израильтяне. Оба народа любят жизнь, праздники, любят хорошую музыку. Это древние народы. Мы верим в том, что являемся потомками финикийцев, упомянутых в Библии. В 40-е годы Антиохийский маронитский патриархат поддерживал создание еврейского государства.
Давайте продолжим фантазировать: вам предлагают пост в будущем правительстве Ливана. Какую должность выберете?
Не знаю, хотела бы я идти в политику. Изменения можно инициировать и в рамках гражданского активизма. Но я бы не отказалась возглавить министерство культуры или туризма. Ну, или если возникнет должность министра по связям Ливана и Израиля. Я очень люблю культуру и верю, что с ее помощью можно сближать народы, показывать, что не всё определяется политикой и деньгами. Культурные произведения берут за душу, наводят на размышления и улучшают людей.
Тогда последний вопрос. Что бы вы порекомендовали из ливанской культуры?
Песни из репертуара Файруз, Сабах, Уадиха Эль-Сафи. Это прекрасная музыка, под нее можно танцевать, на ее основе можно изучать арабский. Литература – наш великий Джебран Халиль Джебран. Жорж Хаббаз – поэт, режиссер, драматург, он идеально представляет современную культуру. Кино – Надин Лабаки, автор получивших интернациональное признание фильмов о ливанском обществе. Есть много отличных ливанских комедий, остроумных, посвященных перипетиям местной политики. Мы – народ, который умеет смеяться над собой и над трудностями.
