"Я не знала, что у меня так много сил". Интервью с военврачом в Шуджаийе

Район Шуджаийя в восточной части города Газа, где недавно погибли десять солдат и офицеров ЦАХАЛа, всегда считался одним из самых опасных и трудных для ведения военных действий районов в северной части сектора. Причиной этому военные называют обычно два фактора – плотность застройки и профессионализм одноименного подразделения ХАМАСа, которое контролировало Шуджаийю. Именно в этом районе ЦАХАЛ тоже понес большие потери в 2014 году в ходе операции "Нерушимая скала". В пятницу, 15 декабря, пресс-служба ЦАХАЛа объявила об уничтожении штаба батальона ХАМАСа "Шуджаийя", однако бои с террористами в этом районе все еще продолжаются.

Одно из подразделений Армии обороны Израиля, принимающее участие в боях в Шуджаийе, – это 17-й батальон бригады "БИСЛАХ" (батальон "Львы Голан"). В мирное время на базе 17-го батальона проводятся курсы для командиров пехотных войск. В первые полторы недели войны бойцы 17-го батальона занимались захватом и уничтожением террористов, проникших на территорию Израиля в районе Зиким. После этого батальон перебросили в Газу, где он принял участие в охране гуманитарных коридоров, в боях в Джабалии.

Батальон воюет в Газе уже полтора месяца. За это время "львы" один раз выходили на побывку домой на сутки.

Корреспондент NEWSru.co.il Алла Гаврилова провела несколько часов с "львами" 17-го батальона в Шуджаийе.

Каждый день или раз в несколько дней батальон меняет свои позиции. Пока ведутся тяжелые бои, бойцы в основном спят в бронетранспортерах. В распоряжении 17-го батальона преимущественно "Ахзариты" – тяжелые бронетранспортеры на базе советских танков. Солдаты утверждают, что в одном "ахзарите" могут разместиться 12 человек. Командиры говорят, что солдаты привирают, но не сильно.

Я общаюсь со "львами" в одном из уцелевших домов этого района, где сегодня ночевали бойцы 17-го батальона. Таких домов немного, большая часть построек разрушена частично или совсем. Гражданских в Шуджаийе сейчас нет. В некоторых точках этого района идут бои, работает израильская артиллерия, видны клубы дыма от взрывов.

Вместо окон полуразрушенных домов – дыры, некоторые окна завешены одеялами. Вижу детское, совсем веселенькое, на картинке Губка Боб. Где-то уцелели веревки для сушки белья и даже само белье.

Часть бойцов дежурят у бойниц, другие отдыхают. Кто-то спит прямо посреди комнаты, кто-то варит кофе. Вместе со мной военкор The Times of Israel, и "львы" накидываются на нас с жадными расспросами о том, что происходит в тылу – им не всегда удается послушать новости. Один из солдат признается, что за неделю до его увольнительной (единственной за все время войны) погиб его близкий друг из другой бригады. О гибели друга мой собеседник узнал, только выйдя из Газы.

"Хорошо, что мне сразу рассказала об этом невеста, я бы с ума сошел, если бы узнал по дороге из новостей. То есть, не невеста, а подруга. Я еще не сделал предложение. Сейчас тут закончим, и сразу сделаю…"

Мне предлагают "колу" или "спрайт". Говорят, рядом с домом стояло несколько ящиков с банками. Бойцы рассказывают, что ящики с гуманитарной помощью вообще часто стоят именно в тех домах, где обнаруживают террористов.

Я беседую со старшим лейтенантом Шарон Гутман, военврачом 17-го батальона. Шарон репатриировалась в Израиль из Аргентины, когда ей было семь лет. Она из Беэр-Шевы, ей 28, она на срочной службе, поскольку брала отсрочку от армии, чтобы выучиться на врача. Муж Шарон, Юваль, с которым она познакомилась в университете, – военврач 51-го батальон "Голани".

Как началась для вас война?

В те выходные я была в увольнительной, поэтому поехала провести субботу к Ювалю на базу "Кисуфим". У нас часто не совпадали свободные выходные, и тогда мы ездили к друг другу на базы. Так что я была там в качестве его жены. Рано утром в субботу, еще не было шести утра, и я спала, Юваль вышел на обход. Проснулась я от взрывов. Успела всунуть ноги в сандалии и надеть очки и выбежала в коридор как была, в пижаме. Выбежав, поняла, что даже не знаю, куда бежать, но меня заметили солдаты и втащили в защищенное помещение, которое оказалось командным пунктом. И на экранах я сразу увидела, как на нас бегут террористы. В командный пункт забежали еще несколько десятков солдат в трусах или пижамах. Я не знала, где Юваль. Увидела я его уже тогда, когда он вместе с двумя фельдшерами забежал в помещение, а за ними несли раненых.

Мы начали работать. Два врача, один из которых в пижаме, одна аптечка и несколько фельдшеров. Раненых было все больше и больше, мы разбили помещение на две части – для легких и для тяжелых. Я видела перед собой только раненых и даже не обращала внимание на огонь за стенами. Иногда отключался свет, и мы работали в темноте. Эвакуировали нас оттуда последними, уже поздно вечером. Всего мы оказали помощь 22 раненым, как нам потом сказали. Одного потеряли.

Думаю, мы с мужем в тот момент по-настоящему и стали врачами. Такое боевое крещение.

Вы впервые оказывали помощь раненым под огнем?

Да. Я вернулась в армию в апреле 2022 года и потом три месяца проходила курс военной медицины. В своей должности я год и три месяца, но до 7 октября я не была в таких ситуациях. Юваль тоже.

Как вам вместе работалось?

13-й канал тогда снял про нас репортаж и назвал его "Любовь под огнем". Ни о какой любви в эти часы речи не шло, но работали мы действительно очень слаженно. С тех пор, кстати, я его видела один только раз – мы встретились на границе перед тем, как каждый со своим батальоном вошел в Газу. Провели вместе всего несколько часов. У меня была одна увольнительная, но не одновременно с Ювалем.

Что было после "Кисуфим"?

Меня привезли в "Сороку", куда уже приехали мои родители, я приняла душ, отдохнула и поехала на базу батальона, где всех собирали. И туда батальон отправился в район Зиким. Полторы недели там, потом – Газа.

Как выглядит ваша работа здесь?

В батальоне два врача и парамедики. Солдаты называют нас "золотыми яйцами", потому что стараются беречь нас как можно сильнее, чтобы мы могли лечить и эвакуировать раненых. У нас считается, что лучший способ спасти раненого – это как можно скорее доставить его в больницу. Поэтому мы оказываем раненым помощь прямо в машинах по дороге к границе, где передаем их "скорым" или сажаем на вертолет. Везем мы их либо на "ахзаритах", либо на "хаммерах", если ситуация позволяет. Было несколько тяжелых случаев. Первым тяжелораненым был наш командир отделения, мы эвакуировали его в критическом состоянии. На прошлой неделе у меня, наконец, была увольнительная, и я ездила к нему в "Ихилов". Он в порядке, на реабилитации. Для меня это был просто лучший момент за все это время.

Вам приходилось оказывать первую помощь гражданским?

Да, дважды. Один раз, когда мы охраняли эвакуационный коридор. Там было много детей и стариков, которым нужна была медицинская помощь. У них совсем нет лекарств, многие тяжело больны. Конечно, я военврач, и лекарств от давления, например, у меня в аптечке нет, но я давала им то, что было. Не все из них хотели с нами разговаривать, но от помощи не отказывались. Мы старались помочь всем, нас этому обучали, мы давали клятву. Второй случай был в школе, из которой мы выпустили сотни человек, их заперли там террористы. Там были не только больные, но и раненые.

Террористам оказывать помощь приходилось?

Нет.

Сколько женщин в батальоне?

Сейчас оба врача батальона – женщины. А до недавнего времени я была единственной женщиной в батальоне. Сразу скажу, что мне это совершенно не мешает. Ребята относятся с пониманием к каким-то моим нуждам, поддерживают, помогают с медоборудованием и носилками. Я метр с кепкой, вешу 49 килограммов, а таскать приходится на себе половину моего веса. Но кроме этого я не вижу никакой разницы, меня очень уважают. Работаем мы вместе со всеми. У меня даже есть преимущества – они меня слушаются, когда я заставляю их наводить порядок и следить за гигиеной, нам не нужны еще и болезни. А если мне нужно переодеться или умыться, то они уважают мое личное пространство.

Мне вчера впервые за шесть дней удалось помыть голову, и воду на волосы мне лил один из наших солдат.

Знаете, я смотрю на вас во всем обмундировании и все равно вижу перед собой такую типичную домашнюю девочку и тихую отличницу. А вы как себя ощущаете?

Я действительно до 28 лет была тихой отличницей и домашней девочкой. Врачом я хотела стать с детства, но, конечно, не думала, что стану врачом на войне в сердце Газы. Я даже не могу сказать, что война меня изменила, но могу сказать, что она меня многому научила и заставила сильно повзрослеть. И еще я очень многое для себя в себе открыла. Я не знала, что у меня так много сил. Я не знала, что могу выносить такие нагрузки. Я поняла, что для того, чтобы хорошо делать в бою свое дело, не нужно быть мускулистым спортсменом. Все мои однокурсницы сейчас тоже на фронте, все – совершенно удивительные женщины, все делают свою работу и никто не думает, что мы можем меньше мужчин. Ни мы, ни мужчины, рядом с которыми мы служим.

Вы уже знаете, что хотите делать на гражданке?

Да, я хочу стать семейным врачом. Но это еще нескоро.

После разговора с Шарон продолжаю общаться с бойцами. Спрашиваю срочников, совсем юных, как они отнеслись к тому, что врачом батальона, состоящего только из мужчин, оказалась женщина. Несколько человек признаются, что первое время смущались, учитывая максимально полевые условия, но быстро привыкли и создание для Шарон личного пространства вошло для них в привычку, которую они уже не замечают.

Спрашиваю ребят про контакты с гражданским населением во время охраны гуманитарного коридора и получаю неожиданно развернутый ответ.

"Все время испытываешь противоречивые чувства. С одной стороны жалко их очень. Идут старики, женщины, дети, многие босиком, просят воды. Но ты помнишь 7 октября, не идет это из головы, и сразу думаешь о том, что вот этот пацан, наверное, убить тебя хочет. А может именно этой женщине звонил ее сын из Беэри и хвастался, сколько убил израильтян. Но нельзя не дать им воды. Почему нельзя? Посмотри на эту комнату. Видишь, мы завесили все окна простынями и одеялами? Ты понимаешь, что мы вошли в дом, открыли шкафы, вытащили вещи людей, которые тут жили, мы их используем, мы по ним топчемся. И лично я чувствую, что становлюсь в этот момент немножко скотиной. Вообще очень легко тут оскотиниться. И когда мы давали этим людям воду, лично я чувствовал, что делаю это для себя".