Криминалист Борис Геллер о расследовании убийства Таир Рады, о виновности Романа Задорова и о том, вернется ли он в тюрьму. Интервью

Редакция NEWSru.co.il обратилась за комментариями по делу Романа Задорова к майору полиции в отставке, эксперту-криминалисту Борису Геллеру – одному из криминалистов, работавших над расследованием убийства Таир Рады.

Беседовала Алла Гаврилова.

Какую должность вы занимали в полиции, когда произошло убийство Таир Рады?

Я работал в полиции в должности эксперта-криминалиста в центральной лаборатории, которая занимается выявлением скрытых деталей на местах преступлений. Невидимых отпечатков пальцев, следов обуви, следов ДНК. Такая лаборатория в стране одна, и мы работаем по всему Израилю 24 часа в сутки семь дней в неделю. Дежурства происходят парами. В день убийства Таир Рады, точнее уже ночью, когда нас вызвали, на место выехали мои коллеги, поэтому то, что происходило на месте преступления, я могу рассказать с их слов.

Мои коллеги приехали туда около двух часов ночи. А до этого там было очень много людей, в том числе таких, которые там быть не должны, поэтому место было затоптано, отсюда и множество проблем со следами и другими уликами.

Почему полиция не обеспечила стерильность помещения?

Это не так просто. В таких случаях есть определенная очередность появления людей на месте преступления. Первыми там появляются те, кто обнаружили тело. В данном случае таких людей было много, потому что ее искали по всей школе. Тело обнаружили в районе шести вечера. Никто из этих людей никогда не признается, что натоптал. Все утверждают, что ужаснулись и сразу вызвали полицию. Но вспомните, что девочка была в кабинке туалета, в маленькой кабинке, и там невозможно было не натоптать.

Потом по вызову приехал обычный патрульный наряд. Увидев мертвое тело, они обязаны тут же вызвать следователей. Следователи, приехав, вызвали окружную мобильную лабораторию. Сначала туда приехала лаборатория северного округа. Это два человека, которых я прекрасно знаю. Один из них Янай Узиэль, которого уже нет в живых и который мог бы стать ключевым свидетелем сейчас на повторном суде. Он был специалист экстра-класса, таких сейчас уже нет. Второй был помоложе, но тоже не мальчик, с большим опытом.

Кроме того, приезжала "скорая". Парамедики были обязаны убедиться в том, что девочка мертва. Поэтому они должны были, в частности, сделать ей ЭКГ. Даже если они говорят, что не двигали тело, это физически невозможно, потому что она находилась в узком проеме между стенкой и унитазом, и ее нельзя было не подвинуть, чтобы проверить.

Потом приехали трое сотрудников моей лаборатории.

Представьте, сколько человек побывали там до того, как всех разогнали. А там было очень много крови. И именно следы, оставленные в лужах крови, а точнее мнения некоторых "экспертов", частично позволили сформировать общественное мнение и заняться поисками других убийц.

Что вы имеете в виду?

В частности, высказывания Хена Кугеля (директор Государственного института судмедэкспертизы, на момент убийства Таир Рады работал в частной лаборатории – прим. ред.).

Кугель в своей известной лекции, на которую потом многие ссылались, заявлял, что кровь свертывается через пять минут. Из этого сделали вывод, что следы, которые были найдены в крови после обнаружения тела, могли быть оставлены только в первые пять минут после преступления. Кугель, конечно, не настолько безграмотен, и явно имел в виду не это.

В любом случае, кровь действительно свертывается через пять-восемь минут после смерти – в зависимости от того, принимает человек какие-то лекарства или нет. То есть, если ее капнуть в пробирку, происходит разделение на фазы. Но это совершенно не значит, что лужа крови высыхает за пять минут. Значит, след на крышке унитаза, о котором так много говорят, мог быть оставлен через много часов после убийства. Такая лужа крови, да еще на кафельном полу в холодном помещении, может сохнуть десять часов и даже больше. Сейчас на суде давали показания люди, которые сказали, что кровь капала даже когда выносили тело.

То есть, когда тело выносили или переворачивали, кто-то наступил на крышку унитаза. Там было действительно очень мало места, и трудно было не наследить. Чьи-то отпечатки обуви тогда снимали, чьи-то нет. Криминалисты работают в специальных бахилах, и следы от них сразу вычитываются, но с остальными следами труднее.

Релевантных отпечатков пальцев в туалете тоже не нашли, и это совершенно нормально. То, что когда мы прикасаемся к какой-то поверхности, мы сразу оставляем на ней отпечатки пальцев – миф. В большинстве случаев мы оставляем след, указывающий на то, что предмета касались. Разница в том, что с помощью этого следа, в отличие от отпечатков пальцев, нельзя произвести идентификацию человека. А чтобы остался отпечаток, нужна поверхность, на которой останется достаточно детальное отображение папиллярного рисунка.

Что касается следов на джинсах Таир, то я бы хотел объяснить, что происходит со всеми вещдоками. В главном штабе полиции, где находится наша лаборатория, есть также биологическая лаборатория и лаборатория ДНК, куда обычно привозят вещдоки. Но если речь идет о трупе, который отправляют в Абу Кабир (институт судмедэкспертизы в Тель-Авиве – прим.ред.), то и вещи, которые были на человеке, поступают туда же. У них есть своя лаборатория, которая не подчиняется полиции. Сначала экспертиза проводится там, а потом уже вещдоки передаются полиции. Это порочная система, потому что весь процесс занимает слишком много времени, и вещдоки часто портятся. Но, так или иначе, уже когда джинсы попали в полицейскую лабораторию полимеров и тканей, ее сотрудники обратили внимание на какие-то следы и вызвали эксперта по имени Ярон Шор, который тогда занимался следами обуви. Надо сказать, что Шор уже тогда был специалистом с мировым именем. Шор и его коллеги провели длительный эксперимент – приносили джинсы, поливали их красящими материалами со свойствами крови, воссоздавая ситуацию. И параллельно проводился анализ самого следа, потому что кроме китайских "найков", которые делаются на одном конвейере, существует еще множество фирм, предпочитающих, чтобы на подошве их обуви был достаточно затейливый узор. Когда узор частично удалось восстановить, сотрудники лаборатории пришли к выводу, что след был оставлен ботинками фирмы "Саламандра". На тот момент еще никто не знал, какие ботинки были у Задорова, это было еще до следственного эксперимента. Шор с командой начали проверять, где в Израиле продаются ботинки этой фирмы, и выяснили, что такие ботинки фирмы "Саламандра" были ввезены в Израиль фирмой "Гали" всего один раз, а после этого в 2001 году "Саламандра" прекратила выпуск этой модели.

И следствие на этом основании сделало вывод, что следы оставлены точно такими же ботинками, которые были у Задорова?

Смотрите, в криминалистике есть однозначные экспертизы. Например, отпечатки пальцев или ДНК. Когда вы готовите заключение по отпечаткам пальцев или ДНК, вы не можете написать, что совпадение "очень вероятно". Оно либо есть, либо нет. Если совпадение не стопроцентное, то просто – нет. То же самое с баллистической экспертизой, которая по стрелянной гильзе покажет, из этого пистолета стреляли или нет.

Но почти все остальные экспертизы пользуются той или иной шкалой соответствия. И Ярон Шор по шкале соответствия отпечатков обуви выбрал вторую по высоте оценку – "скорее всего". Он заключил, что, скорее всего, это отпечаток ботинка "Саламандра" такого-то размера. Кстати, эту шкалу, которой пользуются во всем мире, ввел в обиход именно Шор.

Но только что на суде Ярон Шор заявил, что не может определенно сказать, что оставленный след соответствует размеру обуви Задорова.

Я думаю, что по таким слабым следам определить точный размер обуви невозможно, и Шор хотел это подчеркнуть.

И это главная улика в деле Задорова?

Да. Но далеко не единственная. Начнем с того, что работодатель Задорова рассказал полиции, что Задоров в тот день позвонил ему и спросил, не может ли он привезти ему на хранение пакет. Работодатель спросил, что в пакете, и Задоров объяснил, что там ботинки "Саламандра", и он боится, что в школе они пропадут. Очень странный разговор. Полиция потом проверила, и Задоров действительно звонил в это время своему работодателю.

Домой Задоров пришел в этот день раньше обычного, в районе трех часов дня. Жена спросила, почему, а он ей сказал, что в школе в туалете упала девочка, начался переполох, и работать уже было невозможно. Напомню, что тело нашли только несколько часов спустя. Ни о туалете, ни о девочке, в тот момент никто не знал. Жена Задорова дала соответствующие показания на первом суде.

И самое важное то, что происходило в ходе следственного эксперимента. Задоров прошел его без проблем. Это задокументировано, следственные эксперименты снимаются на видео. С языком проблем не было, все было по-русски, с переводчиком. И проводила его, согласно правилам, другая следственная группа, не знавшая дело во всех подробностях и не имевшая возможности ему указывать.

Почему следственный эксперимент так важен? Потому что рассказать можно далеко не все. В частности, когда Задорова попросили выйти из кабинки так, как он вышел после убийства, его действия совпали с тем, к каким выводам пришли эксперты, в том числе Ярон Шор. Задоров показал во время эксперимента, что наступил на тело девочки, оперся руками о стенки кабинки и перепрыгнул через дверь ногами вперед.

И есть еще один важный момент. Это называется "неочевидными подробностями дела". Эти подробности может знать только человек, который находился в момент преступления на месте преступления. Убийца он или нет – это другой вопрос, но факт в том, что он там был. Когда Задорова спросили, как выглядело тело, куда смотрела голова и так далее – он описал все в точности. И добавил, что у девочки были растрепанные волосы.

Да и полиграф, несмотря на то, что в суде его не принимают, обмануть не так просто, как показывают в кино.

Ну и, конечно, признание Задорова – он подробно объяснил на допросе, как убил девочку и почему. А уже потом, и об этом давал показания один из следователей, сказал, что адвокат пообещал его вытащить, если он откажется от признания. И отказался.

Чем отличаются косвенные улики от прямых?

Прямой уликой могут быть либо показания свидетеля, который своими глазами видел убийство, либо криминалистические улики – такие, как отпечатки ботинок на джинсах.

То есть, в этом деле была одна прямая улика – отпечатки ботинок. А остальные – признание, следственный эксперимент и так далее – косвенные.

Да.

А что с ножом?

По нашей версии, поскольку Задоров клал в школе плитку, там он его и спрятал. Не разбирать же все стены и полы.

Все эти годы много говорится о том, что полиция и прокуратура допустили в деле Задорова очень много ошибок. Каково ваше мнение?

Я не был членом следственной группы, я занимался экспертизой. Но на мой взгляд все было сделано чисто. Учтите, что у обычного следователя в местном полицейском управлении одновременно в производстве от 60 до 80 дел. У следственной группы такого уровня, как в деле Задорова, – от двух до четырех. Конечно, если бы у них не было других дел и ограничения по времени, они бы нашли что-то еще. Но на тот момент они сделали максимум. И давайте не забывать, что со временем, когда совершенствуются технологии, повышаются стандарты.

Единственная серьезная ошибка, которую вижу я, – это пресс-конференция, которую устроил командующий округом, и на которой он заявил, что убийцу уже поймали, когда Задорова только арестовали и следствие еще не закончилось.

Но я могу сказать, что повторный суд через 15 лет – это цирк. Вообще все происходящее сейчас – это цирк. Свидетели варились в этом 15 лет, когда все СМИ объясняли им, что Задоров невиновен, выпускались документальные фильмы, искались альтернативные подозреваемые совершенно на ровном месте и так далее.

Я уверен, что Задоров в тюрьму не вернется. Речь ведь не идет о том, виновен он или нет. Речь о том, виновен ли он "вне всякого сомнения". А это интуитивная вещь. Кстати, когда Задорова признали виновным, судья Данцигер, который оказался в меньшинстве и написал так называемое "особое мнение", не написал, что Задоров невиновен. Он написал примерно следующее: "Трудно представить, что Задоров невиновен, но я не чувствую, что это доказано вне всякого сомнения".

Я буду сильно удивлен, если его вновь признают виновным.