"Мы не имеем права считать Вторую ливанскую войну успешной". Интервью с Эялем Бен-Реувеном

На этой неделе исполняется десять лет со дня начала Второй ливанской войны. Генерал-майор запаса Эяль Бен-Реувен занимал во время этой войны должность заместителя командующего Северным округом.

В интервью NEWSru.co.il он рассказал о событиях, предшествовавших началу войны, о том, что, по его мнению, привело к провалам в ходе кампании, а также об отношениях между высшими офицерами ЦАХАЛа на фоне войны.

В ближайшие дни NEWSru.co.il опубликует интервью с представителем правительства Израиля в период Второй ливанской войны.

Господин Бен-Реувен, прежде чем говорить о 2006 годе, давайте вернемся к событиям, происшедшим за шесть лет до того. В 2000 году ЦАХАЛ покинул Южный Ливан. Вы в тот период являлись командиром корпуса. Что вы думали и о самом выходе из Ливана, и о форме, в которой он был осуществлен?

Выход из Ливана был абсолютно верным шагом. Я был одним из тех, кто вел за собой солдат во время операции "Мир Галилее" в 1982 году (являлся командиром 71-го батальона танковой бригады – прим.ред.). Это была абсолютно оправданная война.

Оправданная?

Абсолютно. Более того, я считаю, что в ту войну ЦАХАЛ в последний раз действовал так, как армия должна действовать, так как мы ожидаем, что наша армия будет действовать: использовала все силы, заняла все точки, которые считала необходимым, победила. Если бы мы развернули танки и вернулись бы домой через месяц, два, когда Арафат и его компаньоны по террористической деятельности покинули Бейрут, а значит цели войны были достигнуты, "Мир Галилее" вошел бы в историю, как одна из блестящих военных кампаний. К сожалению, тогдашний министр обороны Арик Шарон решил, что он переустроит Ливан, решит, кто там будет президентом, и дальнейшее всем хорошо известно. Мы поставили "своего" президента, который вскоре был убит, а армия застряла в Ливане на 18 абсолютно лишних лет.

Весь период пребывания в Ливане вы считаете излишним?

Весь. У нашего пребывания там не было никакой конкретной цели, никто не знал, чего мы хотим добиться, это было болото, которое нас засосало. Позднее мы контролировали только зону безопасности в Южном Ливане, платили за это непомерно высокую цену каждый день. И, если Эхуд Барак сегодня спрашивает себя "Что я, как премьер-министр, сделал для этой страны?", ответ – выход из Ливана. Это его главное достижение.

То, как это выход был осуществлен, вы тоже считаете правильным?

Все мы хорошо знаем, что многое познается лишь задним числом. Но это философское отступление. По сути же, наверное, если бы сегодня можно было переиграть все заново, то стоило бы возможно, попытаться прийти к каким-то договоренностям.

С правительством Ливана?

Возможно. А возможно и с ЦАДАЛом (армией Южного Ливана – прим. ред.). Мы ведь от ЦАДАЛа скрывали свой оперативные планы отступления из Ливана. Почему скрывали? Потому что нашей главной задачей было избежать жертв среди солдат при отступлении. Эта задача была выполнена. Я хочу напомнить, что в ходе отступления не пострадал ни один солдат. Да, кадры и фотографии, на которых видно, как ЦАХАЛ якобы поспешно и в панике бежит, выглядели плохо, поэтому, возможно, что-то можно было сделать иначе. Но по большому счету не в этом главное. Выход из Ливана был верным шагом. Провал был позднее.

В октябре 2000-го?

Именно. Когда похитили трех солдат на Ар-Дов. Премьер-министр говорил, что подобная акция это основание для начала войны. На практике ничего сделано не было: короткое преследование, завершившееся ничем, и все. И это уже напрямую связано со Второй ливанской войной.

Но еще до нее вы начали разрабатывать сценарий будущей войны с "Хизбаллой". Расскажите об этой работе, об этом сценарии.

В 2000 году произошли три события, имеющие отношение к теме нашего разговора. Во-первых, я получил звание генерал-майора и стал командиром корпуса, ответственного за восточный участок. То есть все, что касается Иордании, Ирака. Во-вторых, ЦАХАЛ вышел из Ливана, в-третьих, началась интифада. Все эти три составляющие имели большое значение, во всяком случае, для меня. Во-первых, проблемы Иордании и Ирака были нерелевантны. И, честно говоря, мне как командиру корпуса, который должен формировать оперативные планы и прочее, стало скучно.

Поясните в двух словах, что такое корпус в израильской армии.

Корпус – это самое крупное соединение наземных войск в период военных действий. В его состав входят, как правило, от трех до пяти дивизий. Мы говорим примерно о тысяче танков, о примерно ста тысячах солдат, которыми ты командуешь в период военных действий. В ЦАХАЛе штаб корпуса является функциональной структурой. В период военных действий он получает в свое распоряжение эти дивизии. В обычное время они принадлежат округам, а в период войны штаб корпуса их объединяет и управляет ими.

Когда я вступил в должность командира корпуса и посмотрел по сторонам, то увидел, что у ЦАХАЛа нет никакого оперативного плана на случай возможной войны с "Хизбаллой". Прекрасно, что мы вышли из Ливана, но что будет, если нам придется туда вернуться? Вечного покоя нам никто не гарантирует, более того, весьма вероятно, что новой конфронтации не избежать. Я пошел к Мофазу, который был тогда начальником генштаба и сказал ему: "Послушай, оперативного плана для сухопутных войск нет. Я командир корпуса, дай мне этим заняться". Он мне ответил: "Эяль, не смей даже говорить об этом. Я запрещаю любую работу в этом направлении". Я хорошо понимаю, что за этим стояло. Мофаз не хотел, чтобы израильское общество почувствовало, что ЦАХАЛ готовится к возвращению в Ливан. Я решил не отступать и пошел к тогдашнему командиру северного округа Габи Ашкенази и сказал ему: "Ты командир округа, ты отвечаешь за этот район, у тебя нет плана действий, это неправильно. План должен быть. Воспользуемся им или нет – это уже вопрос отдельного решения, но план необходим". Габи со мной согласился, и мы пошли к Мофазу. Сказали ему все, что нам было сказать. Он ответил: "Хорошо. Начинайте работу, но при одном условии: о ней должны знать только вы и я". Любому человеку понятно, что разработать такой план силами "ты, ты и я" невозможно. Нужен офицер оперативного отдела, нужны командиры дивизий. Но в тот момент мы получили от Мофаза то, чего добивались, и не стали спорить. Постепенно в ходе работы круги посвященных расширяются. Мы объясняли, что нельзя без штаба, нельзя без ВВС, нельзя без командиров дивизий.

Так формировался план "Щит страны" ("Маген а-арец")?

Да, так формировался план "Щит страны". У него было еще одно название, но разрабатывался план именно так.

Расскажите об этом плане. В чем его идея?

Идея очень проста. Большинство сил "Хизбаллы" сосредоточены между рекой Литани и границей с Израилем. Речь идет о взятии под контроль всего этого пространства, используя сразу огромные силы.

Наземные?

Наземные. Но любой план подразумевает на первом этапе, в течение двух-трех дней работу ВВС и артиллерии. Во-первых, это "размягчает" территорию, а во-вторых, дает время на подготовку наземных сил. Они не все время находятся в моем распоряжении и ждут приказа. Часть их в Газе, часть в Иудее и Самарии, нужны резервисты. Поэтому три-четыре дня отводятся для ВВС и артиллерии, а затем осуществляется взятие под контроль всего пространства до Литани силами наземных войск. Обратите внимание, когда я говорю о взятии под контроль, то имею в виду захват ключевых позиций.

Не захват населенных пунктов?

Не дай Бог. На этом этапе никаких населенных пунктов, никаких деревень, никаких городов. В чем цель этого этапа? Прежде всего, ограничить возможность "Хизбаллы" подвергать обстрелу израильскую территорию. Мы хорошо знаем из опыта, что когда ЦАХАЛ контролирует ключевые позиции, способность "Хизбаллы" действовать сведена почти к нулю. Они могут выстрелить оттуда, отсюда, но в целом опасаются. Этап захвата территории должен продолжаться около двух недель, может чуть меньше, а потом начинается "зачистка". Что такое в данном случае "зачистка"? Это точечные операции в тех местах, где по данным разведки находится большое число террористов или откуда ведется запуск ракет. Если надо Бинт-Джбейль, если надо какое-то еще место. Но хирургически точно. А потом начинается этап, который я назвал "размежеванием", несмотря на то, что этот план формировался до 2005 года. Размежевание означало уход с территории.

Полностью?

Все зависит от оперативной ситуации, но принципиально говоря, да, полностью, потому что, оставаясь на месте, вы становитесь легкой добычей для террористов, которые мобильны и действуют короткими вылазками. Вы остались – это означает, что нужно привозить еду, вывозить солдат, ввозить солдат, решать миллион вопросов. Это хлеб террористов: они атакуют колонны, устраивают засады. Таков был план "Щит страны".

И в 2006-м…

Еще один момент до 2006-го. За полтора года до войны вступил в должность новый начальник генерального штаба Дан Халуц. Одно из первых его решений, не самое умное, было расформировать корпуса. Он летчик, он считал, что знает все, понимает все, и принял такое решение. В частности, был расформирован и мой корпус. На совещании форума генштаба я был практически единственным, кто выступал против этого. Еще одним возражавшим был командующий Южным округом Йоав Галант. У него была своя головная боль – Синай, и он отлично понимал, что без корпуса нельзя, что если расформируют корпуса, то де-факто он будет командиром корпуса. Кто-то должен во время войны координировать действия дивизий, действия бригад.

Этого не может делать командующий округом? Вы сами сказали, что он отвечает за свой участок.

Может, конечно. Но тогда он не делает то, что должен делать. Командующий округом должен координировать действия наземных, воздушных и морских сил. Он поддерживает контакты с генштабом иногда даже с политическим руководством. Это стратегический уровень. Высший тактический уровень – это корпус. И решение расформировать эти соединения – абсолютная глупость. После того, как было принято это решение, я пришел к своему другу генерал-майору Уди Адаму, командующему Северным округом, и сказал ему: "Уди, теперь я у тебя. Если мы не будем работать вместе, ты станешь де-факто командующим корпусом". Командующий корпусом – это должность на полную ставку: координация направления огня, координация между дивизиями, все это непросто. И мы решили создать, так называемый "штаб управления" (МАШАЛ) при Северном округе. Я стал начальником этого штаба, и, уже покинув действительную службу, то есть, являясь резервистом, продолжаю находиться в Северном округе. Все это, кстати, с ведома и по утверждению начальника генштаба.

12 июля 2006 года вы были за границей…

Да, я был в Китае, во главе делегации академии по национальной безопасности. Мы были на площади Тяньаньмэнь. Там произошла совершенно сюрреалистическая сцена. Представьте себе, огромная туча, которая приближается. Толпа китайцев, сотни людей, начинают бежать. Я стоял, смотрел на них, совершенно не понимал, куда они бегут. Должен сказать, что зрелище даже немного пугающее. И в этот момент зазвонил мой мобильный телефон, и из штаба Северного округа сообщили, что похищены двое солдат. Той же ночью мы вылетели в Израиль, и на третий день войны я оказался в Северном округе.

Что вы там обнаружили? Какую картину застали?

Я застал округ, который готовится к войне.

Готовится к войне?

Да. Похитили солдат, ВВС работают, параллельно предпринимаются какие-то шаги по срочной организации действий округа в связи с войной. Я пришел к Уди Адаму и сообщил, что отныне являюсь его заместителем, беру на себя все, что связано с действия ми наземных сил. "Давай готовить планы", – сказал ему.

На тот момент вы знали, каковы цели этой войны, какие задачи ставятся?

Были цели, обозначенные политическим руководством: нанесение тяжелого удара "Хизбалле" и возвращение похищенных солдат.

Возвращение похищенных было объявлено одной из задач?

Да, но тут надо понимать разницу между тем, что декларировало правительство, и происходившим в реальной жизни. Да, правительство объявило целью возвращение похищенных солдат. Я отлично понимал, что это нерелевантно. И все это понимали. Если бы в ходе самой операции возникла какая-либо возможность получить информацию о местонахождении солдат, то другое дело, а так… Более того, уже тогда мы знали, что шанс на то, что Гольдвассер и Регев живы – крайне низок.

С самого начала войны знали?

Да. Мы видели этот джип, видели степень его повреждения и понимали, что шанс выйти из него живым был очень низок. Позднее, будучи гендиректором движения "Рожденный для свободы" ("Ла хофеш нолад"), занимающегося проблемой похищенных и пропавших без вести, я всячески приветствовал соглашение о возвращении тел даже в обмен на Самира Кунтара. И, поверьте на слово, это была очень высокая цена.

В первые дни войны многие говорили о том, что речь идет об ограниченной операции, что-то типа операции "Гроздьев гнева", проведенной в 1996-м. Вам было очевидно, что началась война?

Абсолютно, хотя политическое руководство и не объявляло состояние войны. Нам было очевидно, что это война. Об этом говорил и Уди Адам. Я на первом совещании сказал, что мы должны действовать, исходя из того, что началась война, и неважно, что декларирует правительство. Маленький, но важный нюанс. Среди высших офицеров округа я был "старейшиной", Уди Адам немного моложе. Я воевал в войну Судного дня, участвовал в операции "Литани", в Первой ливанской войне. Мне было проще, чем многим вокруг почувствовать, что это война.

И, возвращаясь к ее целям, главной было нанесение удара "Хизбалле"?

Нанесение тяжелого удара "Хизбалле" и превращение ее в организацию, неспособную добиваться поставленных целей. На протяжении длительного времени "Хизбалла" воспринимался всеми, как движение, идущее от победы к победе. Ей удалось добиться выхода ЦАХАЛа из Ливана в 2000 году. Для ХАМАСа и других террористических организаций "Хизбалла" стала моделью, примером для подражания. Это нужно было выкорчевать из сознания тех, кто нам противостоит. Если вы спрашиваете меня, в чем главный провал Второй ливанской войны, то по моему глубокому убеждению, он в том, что мы не достигли этой цели. "Хизбалла" не была унижена, не потерпела провал, не приобрела имидж неуспешной организации.

В первые дни войны основное место отводилось ВВС.

Это была концепция начальника генштаба. Летчик Дан Халуц исходил из того, что эту войну можно выиграть с воздуха, поставленные задачи можно решить, не вступая в бой лицом к лицу с террористами. Об этом он, судя по всему, говорил и с политическим руководством страны. При этом за полтора месяца до войны мы проводили учения, в ходе которых отрабатывался, в том числе сценарий наземной операции.

В соответствии с разработанными вами планом?

Не только с ним, но и, как позже выяснилось, с реальным сценарием будущей войны. Поразительно насколько реальность совпала со сценарием учений. Похищение солдат, все остальное. Мы отрабатывали сценарий наземной операции и знали, что начальник генштаба возражает против нее. Кстати говоря, я тоже не влюблен в идею наземной операции, мне очевидно, с чем такая операция неизбежно связана. Но начальник генштаба пообещал политикам "чистую" войну. На первом этапе у меня нет возражений. Если бы он смог добиться каких-то результатов войной исключительно с воздуха – отлично. Но параллельно мы начинаем подготовку к большой наземной операции. Это уже не "Щит страны", а "Горные воды" ("Мей мером").

Есть существенная разница между этими планами?

Нет, разница минимальная. После войны в разных комиссиях это обсуждалось, было много спекуляций, но я вам говорю, что разница минимальная. Я начал готовить силы…

Для этого нужны резервисты. На том этапе призыва не было.

Тогда резервистов не было. Но из Газы перебрасывают бригаду "Голани". Причем мы ее дислоцируем в Тайбэ, в Мисгав-Ам и начинаем готовить к тому, что она соединится в районе Литани с дивизией, которая будет доставлена туда по воздуху. Таков план. Примерно через полторы недели мы получаем приказ имеющимися силами, еще без резервистов захватить Бинт-Джбейль. Это крупный населенный пункт, а вы все время должны помнить, что по плану мы не входим ни в один город, не захватываем деревни. Бинт-Джбейль находится на расстоянии примерно 800 метров от границы с Израилем. То, что называется, за углом. Оттуда не было выпущено ни одной ракеты.

Тогда почему именно Бинт-Джбейль?

Потому что именно там Насралла произнес знаменитую речь о паутине. (Речь была произнесена 26 мая 2000 года, меньше чем через неделю после выхода ЦАХАЛа из Ливана. Насралла сказал: "У Израиля есть атомное оружие и самые мощные ВВС в регионе, но эта страна слабее паутины" – прим. ред.). Начальник генштаба полагал, что захват именно этого места будет иметь огромное моральное и психологическое значение.

При этом имелось в виду влияние на израильтян или на "Хизбаллу"?

На "Хизбаллу". Халуц полагал, что это повлияет на "Хизбаллу". Немного поспорили, но приказ есть приказ.

Вы были против?

Конечно. Я считал, что захват Бинт-Джбейля – верх глупости. Это уход от главного плана, это отказ от идеи захвата территории, идеи, которую я тогда еще надеялся реализовать.

То есть вместо захвата территории фокусируются…

Фокусируются на ерунде. При этом начальник генштаба на всех совещаниях повторяет: "Наземной операции нет, наземной операции не будет, я не разрешаю наземную операцию".

Посвятите нас в динамику происходившего. Был ли кто-то – Уди Адам, Галь Хирш, вы, кто пытался донести до генштаба, до Дана Халуца, что его концепция не работает? Вы пытались до них достучаться?

Да, но позже. На первом этапе мы соглашались с планом Дана Халуца. Воздушные удары были успешными, но результата не приносили, ракетные обстрелы все время лишь усиливались. Бинт-Джбейль – это переломная точка, так как мы взяли все силы, которые были в нашем распоряжении и направили их на выполнение задачи, ломающей весь план. Но после споров ничего не поделаешь, выполняем приказ. Бригада "Голани" за 24 часа берет под контроль ключевые позиции возле Бинт-Джбейля, и я все еще цепляюсь за идею не входить в населенный пункт, не входить в "касбу". Я отлично понимал, что если "Голани" туда заходят, то потребуется неделя, чтобы вывести их оттуда. Это большой населенный пункт, там будут бои от дома к дому. Зачем? Тем более, что оттуда не обстреливают Израиль. Поэтому по нашему плану, в шесть вечера большинство сил должно покинуть район Бинт-Джбейля, вернуться назад для продолжения подготовки крупной наземной операции. Возле Бинт-Джбейля планировалось оставить незначительные силы танковых и пехотных дивизий. Этот план был утвержден генштабом. Незадолго до шести вечера поступил телефонный звонок из генштаба командующему округом Уди Адаму с приказом взять Бинт-Джбейль. То есть, изначальный план отменен и следует входить внутрь. Приказ есть приказ, готовим силы. Командует операцией Галь Хирш (командир 91-й дивизии – прим. ред.). Он, кстати, поддерживает идею захвата Бинт-Джбейля.

Он был за?

Да. В этом нет ничего особенного. В таких ситуациях каждый видит свою сторону, оценивает происходящее по-разному. Как бы то ни было, в четыре утра началось движение солдат 51-го батальона "Голани" вглубь Бинт-Джбейля, внутрь "касбы". Результат: засада "Хизбаллы", восемь погибших солдат, и тут же приказ "стоп". Как только стало ясно, что есть пострадавшие: "Стоп, стоп, стоп". Продвижение прекращено, захват Бинт-Джбейль остановлен, силы возвращены на исходные позиции. И тут я возвращаюсь к вашему вопросу. В ту ночь я сказал Уди Адаму, что нам необходимо встретиться с начальником генштаба. Не в рамках рабочих совещаний, а для откровенного разговора. Он недоволен нами, так как не все происходит, как хотелось бы, мы недовольны им, так как он не позволяет нам использовать все силы. Нужно сесть, откровенно поговорить и ругаться пока не придем к какому-либо результату. Уди пригласил начальника генштаба. Тот приехал в два часа ночи. С ним был Бени Ганц, который тогда занимал должность командующего сухопутными войсками и был советником Дана Халуца по вопросам сухопутных мероприятий. Мы просидели всю ночь. На этой встрече я сказал Дану Халуцу крайне тяжелые слова. Некоторые из них были опубликованы позднее, не знаю от кого они попали в прессу, но точно не от меня. Публиковалось, что я сказал начальнику генштаба: "Убитые в Бинт-Джбейле на твоей совести".

Вы действительно это сказали?

Сказал, и еще много чего сказал. Сказал, что так нельзя вести войну. "Реши, чего ты хочешь, и дай нам возможность задействовать силы и реализовать имеющиеся планы", – сказал ему. Единственный практический результат этой встречи состоял в том, что атака на Бинт-Джбейль была отменена. Но через две недели она повторилась. А армия продолжила делать то, что я называю "воевать назад и в стороны".

То есть?

Деревня здесь, деревня там, захват здесь, захват там. Не было главного: согласия на реализацию плана широкомасштабной наземной операции по захвату территории. Не давали пошевелиться.

Как повлияло на ситуацию решение направить в Северный округ замначальника генштаба Моше Каплински?

Естественным образом это свидетельствовало о недоверии начальника генштаба командующему округом. Никакого реального значения это не имело. Каплински вел себя очень достойно. Он не мешал Уди Адаму работать, был еще одной головой на совещаниях, высказывал свое мнение, все было совершенно нормально. Практического значения этот шаг не имел.

А посыл в адрес командующего округом, который был заложен в этом шаге?

Посыл был ужасным. Наверное пришло время поговорить и о том, что называется ценностями. Мало кто знает, что этот начальник генштаба отстранил Галя Хирша от командования дивизией во время войны.

Во время войны или после нее?

Во время войны. Об этом почти никто не знает, но это было. Галь Хирш был командиром дивизии, находившейся на границе. Похищение произошло у него, танк, который проник на территорию Ливана в первые часы войны и подорвался на мине, где погибли четверо солдат, был его. Настроение было соответствующим. Он чувствовал, что его обвиняют…

Были публикации о трениях между ним и командиром округа, о том что Галь Хирш утратил доверие Уди Адама.

Не знаю насчет трений, но атмосфера была нехорошей. Вот тут-то я на них и свалился (улыбается). Нужно было успокоить, стабилизировать ситуацию. В таком положении хладнокровие важнее всего остального. Попробуйте сохранить спокойствие, когда все время передают записки с именами погибших. Я не разрешал читать эти записки: "Сейчас не до этого, после войны будем плакать, сейчас надо воевать". Но одним из первых, кого я встретил, оказавшись в округе, был Галь Хирш. Он выговорился, и стало ясно, что ему нужна помощь и поддержка. Было согласовано, что все контакты с Галем осуществляются через меня. То же самое я сказал и командующему округом: "Любая проблема с Хиршем – через меня". Уди мой давний друг, я чуть старше. Он отлично понимал, зачем я это делаю. В таких ситуациях личные отношения и ощущения решают очень многое. А Галь Хирш нуждался в поддержке.

И после Бинт-Джбейля чуть не был снят с должности?

Я много времени проводил на командном пункте дивизии Хирша, так как это была главная воюющая дивизия. В один из дней после Бинт-Джбейля раздается телефонный звонок. Звонит Дан Халуц, хочет поговорить со мной и спрашивает, что делать с Галем Хиршем. Я ответил, что все в порядке, в начале было тяжело, сейчас все нормально. "Положись на меня, положись на него, веди войну, а это оставь нам", – сказал Халуцу. Это было в четверг. В пятницу утром меня вызывает к себе Уди Адам и говорит: "Мне только что звонил начальник генштаба и сообщил, что отстраняет Хирша от должности". Я был в шоке и сказал Уди: "Или ты звонишь Халуцу и требуешь отмены этого решения, причем даешь понять, что пойдешь очень высоко наверх с этим, или это сделаю я". В то же время я понимал, что вес моих слов меньше: я всего лишь замначальника округа, уже не на действительной службе. К вечеру Уди позвонил мне и сказал, что все улажено. Но это не конец истории. В два часа ночи звонит мне Галь Хирш и говорит: "Эяль, мне позвонила дочь. Она слышала по радио или по телевидению, что меня отстранили от должности". Я ему ответил лишь, что все это ерунда, обсуждать которую мы будем после войны. Так и было.

Мы говорим о трениях среди высших офицеров. Но были и солдаты, оказавшиеся в ситуациях, которые подчас трудно вообразить. Без еды, без соответствующей амуниции. Солдаты рассказывали, что входили в дома ливанцев и ели все, что попадалось.

Это война, а война штука тяжелая. Иногда достаточно, чтобы батальон плохо спланировал график доставок и на несколько часов оказался в такой ситуации. Истории про отсутствие еды, амуниции и прочего – это динамика провала. Если бы мы атаковали, а два батальона остались бы на какое-то время без еды, кто бы обратил на это внимание? Во время операции "Мир Галилее", мои бронемашины застряли из-за отсутствия горючего. Пришлось остановиться на несколько часов и добыть горючее. На войне бывает всякое. Не в этом провалы Второй ливанской. Главная проблема этой войны в том, что начальник генштаба, премьер-министр и министр обороны отказываются понимать, что концепция воздушной и артиллерийской войны не приносит результатов. Они впервые соглашаются почти от безвыходности на наземную операцию за неделю до окончания войны после гибели 12 военнослужащих возле Кфар Гилади.

Что изменилось в их сознании?

Мне кажется, что в этот момент они впервые поняли, что через почти месяц после начала войны мы находимся в той же точке, ракеты продолжают падать. События возле Кфар-Гилади стали переломом. После того, как нам стало известно, что есть возможность реализовать наземную операцию, Уди Адам отправился в Кфар-Гилади оценивать обстановку, а мы приступили к разработке плана. Это уже не "Щит страны", конечно. У меня уже нет времени на серьезную операцию. Нужно успеть сделать то, что можно.

Но если вам ясно, что времени осталось мало, то возникает вопрос: зачем?

Объясню. Я тогда чувствовал, что мы можем себе позволить, чтобы ЦАХАЛ, действительно большая и блистательная армия, завершила войну, длившуюся больше месяца, не сдвинувшись с исходной точки. К тому моменту мы не сделали ничего. Просто ничего. И я сказал: надо нанести урон "Хизбалле". Времени осталось мало, но в рамках оставшихся возможностей надо атаковать "Хизбаллу".

Вы понимали, что ракетные обстрелы это не остановит.

Современные войны таковы, что нельзя ожидать полного прекращения ракетных обстрелов к последнему дню военных действий…

Это была первая война, когда тыл превратился…

Тыл превратился и еще превратится. Следующая война в Ливане неизбежна. Ее не будет в ближайшее время, так как "Хизбалла" занята другими проблемами, но эта война придет. А тогда, после событий в Кфар-Гилади я готовлю план. В понедельник его утверждают в генштабе и назначают время начала – среда, 8 вечера. Во вторник к нам на командный пункт приезжает премьер-министр и произносит фразу, от которой я чуть не падаю со стула: "Вчера мне впервые представили план наземной операции, и я ее утвердил".

Что?

Представьте себе. Я не знаю, так ли это, я не уверен, что это так, но это то, что он сказал. Там же находится начальник генштаба, офицеры, и никто не возражает. Ольмерт повторяет, что утвердил операцию. Это во вторник. Начало назначено на среду в 8 вечера. За два часа до часа "Ч", когда все в танках, десантники возле вертолетов, все готово, объявляют о переносе на 24 часа. Только тот, кто был в ситуации, когда ты сидишь в танке, двигатель работает, а ты ждешь приказа двигаться вперед, понимает, что это такое. Адреналин в небесах, осознание риска жизни. Это высший человеческий экзамен. И тут объявляют, что он переносится на 24 часа. Новый час "Ч" – 9 вечера в четверг. За три часа до – вновь перенос, еще на 24 часа. Уди Адам на грани инфаркта.

Объясняют причину переносов?

Не объясняют, но и так понятно: Кондолиза Райс в пути, этот в пути, тот в пути.

Дипломатия.

Болтовня. Болтовня, болтовня, болтовня. И это все происходит, когда позади уже месяц непонятно как ведущейся войны. Шаг вперед, два шага назад. В итоге лишь в пятницу в 8 вечера операция начинается, и все мы знаем, что через 48 часов война закончилась.

Это был оправданный шаг?

Сейчас мы знаем, что когда операция началась, то политическому руководству было известно о скором прекращении огня. Тогда мы этого естественно не знали. Более того, я был убежден, что как в войнах, в которых я участвовал в прошлом, если нам понадобятся еще 24 часа, еще 48 часов, нам их дадут. Мне было очевидно, что недопустимо закончить войну, когда ЦАХАЛ находится на исходных позициях. Недопустимо. Времени нам не дали, война закончилась в воскресенье, мы немного продвинулись, но не более.

Ваши слова не звучат, как слова человека, который удовлетворен итогами войны.

Со стратегической точки зрения, если бы мне кто-то сказал, что у нас будут десять лет тишины, что сдерживающий фактор, созданный Второй ливанской войной, выдержит такие экзамены как ликвидации Имада Мугнии (Мурнии), Самира Кунтара, а также все, что публикуют зарубежные источники об атаках в разных местах, я был бы счастлив. Но мы не имеем права считать эту войну успешной. Это была неудачная кампания во всем, что касается образа действий государства в период войны, особенно войны против террористической организации. Террористы видоизменили войны. Это уже не война армий, а война граждан. Поэтому войны нужно заканчивать быстро, если их не заканчивают быстро, атакам подвергаются граждане. Поэтому, когда война начинается, нужно взять все силы, все – сухопутные, морские, воздушные и бросить в бой для того, чтобы, прежде всего, подавить огонь как можно быстрее. Потом уже можно добиваться решающей победы, помня при этом, что возможно последней будет выпущена ракета по израильской территории. Но это само по себе ни о чем не говорит.

Война завершилась резолюцией СБ ООН 1701. Как вы оцениваете этот документ? Это успех Израиля?

Резолюция 1701 имеет свое значение. Ливанская армия дислоцирована на юге. Ее там раньше не было.

Сейчас есть?

Да, есть. Есть также силы ООН, но они не играют практически никакой роли. Государство Ливан, то есть его правительство, взяло на себя не всегда реализующуюся ответственность за происходящее на юге страны. Это достижения. Недостатки и в самом соглашении, и как результат войны, состоят в том, что "Хизбалла" плюет на эту резолюцию, продолжала и продолжает вооружаться, а мы готовимся к новой войне в Ливане.

Мы готовимся?

Безусловно. Никто не знает, когда эта война начнется. Вряд ли завтра утром, так как "Хизбалла" занята другим. Но война будет и будет она очень тяжелой. В распоряжении "Хизбаллы" находится гораздо более современное вооружение, чем ранее. Израиль будет подвергаться гораздо более интенсивным ракетным обстрелам, чем это было во Вторую ливанскую войну или в ходе операции "Нерушимая скала". Это были лишь пробы. Израиль готовится, ЦАХАЛ готовится и готовится совершенно иначе. Я, разумеется, не стану вдаваться в подробности, но стратегия нынешнего начальника генштаба Гади Айзенкота направлена на результативное завершение войны, в отличие от Второй ливанской, когда стратегия была "ни туда, ни сюда". Кстати, во время "Нерушимой скалы" мы повторили то же самое: длинная война – и нет результата. Уничтожение туннелей – это не победа.

Последний вопрос. Существует мнение, которое высказывали многие офицеры, в частности бывший командующий сухопутными войсками Ифтах Рон-Таль, согласно которому одной из причин провалов армии во время Второй ливанской был тот факт, что за год до этого ЦАХАЛ был сфокусирован на выполнении сугубо полицейской задачи – выселению граждан из домов в Гуш-Катифе. Что вы об этом думаете?

Вы могли услышать это и в моих словах, когда я говорил о том, что в 2000 году началась интифада. До 2000 года весь ЦАХАЛ был занят Ливаном. В 2000-м мы вышли оттуда и началась интифада, и ЦАХАЛ стал делать упор на выполнение полицейских функций в Иудее и Самарии.

Я говорю про размежевание.

А я – не только про него. Размежевание было точечным событием, длившемся месяц.

К этому точечному событию год готовилась вся армия.

Дело не в этом. Проблема заключена в том, что с 2000 по 2006 год регулярная армия занята происходящим в Иудее и Самарии. Вспомните март 2002 года, когда за один месяц были убиты почти 150 человек. Потом была операция "Защитная стена" ("Хомат маген"). Следствием всего этого был тот факт, что армия уделяла меньше внимания учениям по подготовке к войне в Ливане, главной нашей войне.

Ливанское направление главное?

Безусловно. Нынешний начальник генштаба Гади Айзенкот отлично это понимает и делает все от него зависящее, чтобы из-за событий в Иудее и Самарии не страдал график учений и процесс подготовки к войне. Но безусловно, у сфокусированности на Иудее и Самарии есть своя цена. Но главным участком, где мы готовимся к войне, остается север. И надо честно признать: если раньше "Хизбалла" нависала над нами от Хермона и до моря, то теперь она имеете позиции и на Голанских высотах. Говоря о будущей войне, мы прежде всего смотрим на север.

Беседовал Габи Вольфсон