"Жизнь прекрасна". 7 октября глазами трех мам из кибуцев на границе с Газой
Свидетельства трех женщин, выживших во время нападения террористов из Газы 7 октября 2023 года на приграничные районы и Офаким. Они почти ничего не говорят о себе – только о детях. О том, как 12 часов развлекали детей в "мамаде", уже зная новости и понимая, что в любой момент могут войти к ним в дом. О том, как пели и танцевали в "мамаде", чтобы заглушить хоть чуть-чуть нескончаемые взрывы и пальбу. Как в ночь с 7 на 8 октября, когда было все еще непонятно, где и сколько есть террористов, уложили детей спать в "мамаде", а сами спали наверху, чтобы, если террористы зайдут в дом, то убили бы только родителей и решили, что больше в доме никого нет. О том, как трудно было 7 октября отвечать детям постарше на вопрос, есть ли у них шанс выжить. Неназванные героини войны.
Записала Анна Рудницкая.
Адаса Леви, менеджер проектов. Саад
"На праздник к нам в Саад приехали мои родители и бабушка. В 6.15 утра 7 октября я проснулась от взрывов, потом услышала сирены воздушной тревоги из соседней Кфар Азы. Я тихонько разбудила всех, включая своих четверых детей, и спустила в подвал, который служит бомбоубежищем. Мы привыкли, что по утрам бывают обстрелы, но на этот раз обстрел не прекращался. В какой-то момент я решила включить телефон, хотя мы соблюдаем шабат – и там много-много не отвеченных сообщений, друзья просят написать, что я в порядке. А на фоне – бесконечные бумы и стрельба, и не слышно привычных звуков – работы нашей авиации.
От администрации кибуца приходит сообщение, что жителям нужно запереться в мамадах и не покидать их. Я понимаю, что происходит что-то не рядовое, и на мне ответственность за много людей – дети, родители, бабушка. И я выбираю оставить эту пугающую информацию при себе и пытаюсь транслировать спокойствие. Я достаю детям праздничную одежду из шкафов – все-таки шабат, беру настольные игры, спускаюсь в подвал. Включаю свет, объясняю детям – я сейчас нарушаю шабат, только я, для вас все как всегда. И начинаю играть с ними в настольные игры, одна за другой. Мама и бабушка полностью мне поверили, они обе лежали и спокойно читали книжки весь день. Наверху муж и папа включили телефоны, и по их лицам я видела, что они... и понимают, и не понимают, что происходит.
Понять было тяжело, для этого нужно было соединить вместе кусочки разрозненной информации. Я проверяю WhatsApp, и там пишут из Беэри и из Кфар Азы – "Спасите нас". Я осознаю, что не слышу и не вижу армии. И я соединяю всю эту информацию, и дышу глубоко, и вспоминаю фильм "Жизнь прекрасна", и думаю, что здесь, видимо, обрывается наша жизнь, но по крайней мере мы до последней минуты прожили ее достойно и спокойно. А если мы выживем, то может быть мне удастся спасти детскую психику.
При этом я понимаю, что защищаться нам нечем. Закрою я дверь или нет, большого значения не имеет. Одно окно в доме не закрывается до конца, мы давно собирались его починить. А время идет. И я начинаю уставать от этого. Я все время хожу вверх-вниз, в том числе чтобы в прямом смысле вдохнуть воздуха, не находясь на глазах у детей. Одновременно я собираю вещи, потому что понимаю, что в какой-то момент нам, видимо, придется уехать – как обычно, думаю я, дня на три.
В шесть часов вечера отрубается электричество. В подвале темно. Днем он хорошо изолировал звуки бумов и стрельбы, а когда стало темно, то все это вдруг стало гораздо слышнее. И мой 10-летний сын начинает подавать признаки паники. И бабушка, выжившая в Катастрофе, вдруг очень буднично начинает ему говорить: "Послушай, когда я была в Берген-Бельзене, я была одна. А мы здесь все вместе, в своем доме... Ну, подумаешь, нет электричества". И это его успокоило, а я слушала это и не знала, смеяться или плакать. Потом электричество вернулось, и мы дотянули в подвале до конца праздника.
Двое моих старших детей, 13 и 15 лет, включили телефоны и стали переписываться с друзьями, и я вдруг вижу, как белеет лицо моей дочери. И с одной стороны я хочу ее успокоить, сказать, что к нам не проникнут террористы, а с другой стороны, я хочу, чтобы она могла мне верить, и я понимаю, что не могу обещать... И я пытаюсь создать максимум ощущения безопасности из существующих фактов: пока террористов в кибуце нет, а если будут, то армия уже здесь, ситуация не такая, как была утром...
Впереди длинная тяжелая ночь. Я укладываю детей и бабушку спать в подвале, а мы спим в мамаде наверху по двум причинам. Во-первых, если вдруг будет проникновение террористов, и они увидят нас, то можно надеяться, что им этого хватит и они не пойдут вниз. И во-вторых, мы хотим быть на связи, а в подвале нет связи. Мы спим, но не спим. Земля трясется от взрывов, спать невозможно. Это не похоже ни на что, что я слышала когда-либо в жизни. Жуткие звуки, к которым невозможно привыкнуть. Я и сейчас еще подскакиваю от громких звуков. Это что-то, что невозможно полностью стереть из своей души. Это не те звуки, которые должен слышать человек.
Около 8:30 утра мы получаем сообщение, что можно выехать из кибуца. Я открываю дверь дома – впервые за 24 часа – и понимаю, что открыла дверь ада. Небо серое от дыма, запах... я даже не знаю, как его описать. Кибуц превратился в военную базу – везде огромное количество солдат. На выезде из кибуца много машин по одной стороне дороги и по другой стороне дороги, и по какому-то родительскому наитию я велю детям смотреть в небо, чтоб предупредить меня, не летит ли ракета. И начинаю ехать – на скорости 140, 160 километров в час. Я гоню, чтобы как можно меньше смотреть по сторонам, и потому что не хочу, чтоб меня застала сирена в дороге. Остановиться просто негде, везде по сторонам дороги расстрелянные и сожженные машины.
Доезжаю до Бейт Кама, включаю детям музыку по радио... А потом на шестом шоссе мы попадаем в пробку, потому что на дорогах выставили блокпосты из опасения, что могут быть еще террористы. В дороге я разговариваю с детьми – со мной в машине были двое, Идо и Йонатан, 15 и 10 лет, еще двое ехали в машине с мужем. И понимаю, что первое, что надо сделать, когда мы доберемся до родителей – это найти психолога, который сможет с ними поговорить. Больше всех меня тревожила дочь, она была сама не своя. Я никогда не вру детям. И когда мы доехали до родителей, то я взяла ее на прогулку и объяснила, что с одной стороны, сейчас мы с безопасном месте, и что я с ней, и что мы делаем все возможное. А с другой стороны, я готовлю ее к тому, что происходящее – надолго. Что мы на войне, и что это не похоже ни на что, с чем она сталкивалась раньше. И я вижу, что это ее успокаивает.
Потом кибуц присылает уведомление, что надо приехать в гостиницу на Мертвом море. И начинается следующий этап. На котором нам надо выстроить себя заново. Я уверена, что это возможно. Даже если у тебя вытаскивают из-под ног знакомую землю, ты можешь выстроить все заново".
Михаль Билия, графический дизайнер. Офаким
"Мы живем в киббуце Саад, а на Симхат Тора поехали в гости к свекрови в Офаким. В 6:30 проснулись от сирен, не слишком испугавшись. Мамадов в старых домах в Офаким нет, мы вышли на лестницу – моя свекровь, я с мужем и наши четверо детей: младшей месяц, дальше три, шесть и восемь лет. Потом пришел брат мужа с женой и двумя детьми, потому что их дочка испугалась сирен, и он решил, что лучше провести время вместе. Мы вышли на балкон посмотреть на сбитые ракеты и вдруг услышали звуки, к которым не привыкли – звуки стрельбы. Один из центров стрельбы приближался к нам. Решили зайти внутрь, Ариэль, брат мужа, закрыл дверь и ставни на окнах и сказали всем подняться на второй этаж, где есть одна внутренняя комната. Никто не мог предположить, что в дом войдут террористы – мы боялись шальной пули.
Дети со свекровью остались в этой комнате, а мы пошли посмотреть из окна, что происходит, и вдруг видим группу солдат на одной стороне улицы, а с другой стороны по направлению к ним идет полицейский, и мы видим, что солдаты стреляют в полицейского, полицейский прячется за мусорным баком и машет оттуда своей фуражкой, чтоб дать понять, что он свой, муж высовывается и кричит: "Не стреляйте, это свой!", но они делают еще несколько шагов вперед и расстреливают его. Мы закрываем двери и начинаем звонить в полицию. Мы все зашли в ту комнату, где были свекровь с детьми, и я сказала всем – мы обязаны вести себя тихо-тихо, ни слова! И они вели себя героически, соблюдали полную тишину. Через несколько минут мы услышали, что пытаются зайти в квартиру, и услышали арабскую речь. В этот момент мы поняли, что видимо те солдаты были переодетыми террористами.
Дверь была закрыта, и они пошли к окну и стали пытаться выбить ставни. Несколько секунд мы спорили, что делать – свекор считал, что надо спрятать детей под кроватями, муж тоже говорил, что нельзя выбираться наружу, потому что там нескончаемая пальба, а я и Ариэль считали, что надо попробовать выбраться наружу через другое окно. Я чувствовала, что если мы останемся здесь, они застрелят нас в секунду, мы облегчим им работу. Шепотом, в ужасе мы спорили несколько секунд, и потом Ариэль сказал – сейчас, немедленно вылезайте в окно. Он взял железную палку от турника и встал у входа в комнату, его жена открыла окно и мы начали вылезать на крышу, и за десять секунд все были там. Мы выбрались на крышу дома, оттуда на крышу кладовки и оттуда перепрыгнули на соседскую крышу. А там высота два с половиной метра, и потом когда я смотрела запись с камер наблюдения, то не могла понять, как мы это сделали – я с трехлетним ребенком на руках, муж с малышкой...
На крыше мы были вдесятером – все, кроме Ариэля, и я была уверена, что он прячется где-то в квартире. Четверо старших детей спрятались возле бойлера, а мы прижались к крыше. Мы провели так больше трех часов, и все это время воют сирены, и мы слышим прямые попадания в дома, и не прекращается стрельба. Слышим крики жителей, которые вышли с пистолетами на улицу, и потом слышим, что появилась армия.
Мы перешептывались, пытаясь все время на шаг опередить события: когда услышали, что бросают гранаты на улице, то договорились, что если бросят гранату на крышу, то надо успеть сбросить ее обратно. Потом услышали шаги по соседней крыше и решили, что если они доберутся сюда, то попробовать столкнуть их с крыши. Единственным оружием нашим была палка от швабры, которую я зачем-то взяла из дома и дала мужу. Дети слились с крышей. Кому надо было писать, просто писал в трусы. Племянница сказала – давайте притворяться мертвыми... Это были три часа животного ужаса.
В какой-то момент я почувствовала как будто расслабление в теле, и сказала себе – я сделала что могла, и если это наша судьба, то пусть они придут сзади, чтобы мы их не видели, и пусть это будет быстро и не больно. Я даже нашла утешение в том факте, что мы все вместе, что никто из семьи не останется один оплакивать остальных. Я слышала, что свекровь читает "Шма Исраэль", и мой муж читает "Шма Исраэль", и не поняла, почему они прощаются. Я примирилась с мыслью о смерти, но у меня не было ощущения, что мы погибнем. Есть что-то, что они знают, а я нет? Я все время кормила грудью малышку, чтобы не плакала – сразу прикладывала ее к груди, если она просыпалась и начинала хныкать, и я помню, что смотрела на нее и думала: "Это не может быть твоим концом, ты только начала. Это нелогично". Хотя, как потом оказалось, во многих других местах это оказалось логичным...
Невестка все время хотела пойти проверить, что с мужем, и мы ей не давали, мы говорили – тогда нас увидят и всех убьют. Мне и в голову не приходило, что с ним что-то не в порядке. Иногда она плакала, и мы пытались ее успокоить. В какой-то момент муж посадил на нее нашего трехлетнего ребенка, чтоб она заботилась о нем и не пыталась уйти.
На улице появилась армия, и мы услышали, как солдаты говорят, что надо зачистить крыши. Надо было как-то дать знать им, что мы тут. Я сказала мужу, чтобы сдвинул кипу на лоб, чтобы это было первое, что они увидели. Ему удалось чуть перегнуться и установить связь глазами с солдатами, пальцами показать, что нас десять человек. Он взял соску ребенка и показал им... Они сначала запустили дрон убедиться, что мы действительно не террористы. А над дроном кружил вертолет, с которого говорили: "Всем жителям Офаким: не выходить из домов, в городе проникновение террористов". Как в фильме... Все там было как в фильме.
Нас спасли с крыши около 10:30 утра. Сначала к нам поднялся один солдат. Я помню, что заплакала от облегчения. Хотя на самом деле это была очень короткая передышка. Солдат сказал, что сейчас придут полицейские прикрыть нас, потому что дом той самой Рахель из Офаким в двух домах от дома свекрови, и там на втором этаже тоже были террористы и в общем в любой момент могли начать стрелять в нас, потому что мы были им видны. Чтобы спуститься вниз, нам нужно было прикрытие. А солдат пошел проверить, где Ариэль, и очень быстро позвал моего мужа показал ему на тело, лежавшее внизу. Это был Ариэль. Он вылезал последним и не успел – его застрелили. Он спас нас всех, десять человек...
Все это время, что мы были на крыше, вокруг слышны выстрелы и крики, бесконечные выстрелы и крики. Полицейский спустил нас в дом соседей, и там мы провели еще 24 часа. И там по-прежнему надо было соблюдать тишину, и не включать свет, и даже не смывать за собой в туалете, чтобы не производить шума, потому что были еще террористы вокруг. И душевно было очень тяжело переживать горе от смерти Ариэля в чужом доме, с людьми, которых мы едва знаем...
Мы спали и не спали на полу, на одеялах, на полотенцах... Такая белая ночь. В 4:30 приехал грузовик ЗАКА, чтобы забрать тела, и я впервые вышла на улицу, а там вокруг лежат трупы, и простреленные машины... И этот грузовик останавливается рядом со мной, и открывает двери, и я вижу внутри много мешков с телами, и туда добавляют тело полицейского, и тело Ариэля, и тело хорошего друга нашей семьи... И все еще было непонятно, где есть террористы. Только когда рассвело, вся улица заполнилась солдатами, и жителям разрешили выйти из домов. Мне надо было выкинуть мусор, и чтобы подойти к мусорному баку, мне пришлось перешагнуть через тело террориста.
На этом в принципе все закончилось. Мы уехали к папе в Нахам. Поняли, что больше не выдержим... Коляска сгорела, обувь сгорела, я была в пижаме, зубы не чищены... На дороге была пробка, и я была уверена, что это засада и нас сейчас расстреляют... Мы были в Нахаме неделю до похорон Ариэля, и потом еще неделю шивы. А потом мы приехали сюда, на Мертвое море, и муж ушел в армию. Теперь я тут, одна с четырьмя детьми, и борюсь на четырех фронтах: травма, которую мы пережили на крыше, гибель Ариэля, несколько месяцев без мужа, и не в своем доме. Всем этим приходится заниматься... Я очень жду, когда можно будет вернуться в Саад. Как только это будет возможно, мы обязательно туда вернемся".
Тирца Орен, директор религиозных программ киббуца. Ятед
"Я родилась в кибуце Саад и прожила там всю жизнь. Там же живет моя младшая дочка и 91-летний папа. На праздник мы с мужем поехали в гости к одной из дочерей в соседний киббуц Ятед, а старшая дочка с мужем и их шестеро детей – от 9 до 17 лет – приехали туда из Иерусалима. И еще приехала мама зятя. В 6:30 мы проснулись от сирен и бумов, и зять стал кричать: "Быстро все в мамад! Стреляют в поселке!" Мой муж, который обычно при звуках сирены остается в кровати, тоже понял, что происходит что-то, и побежал, помог детям спуститься.
И вот мы ждем в мамаде, а оно продолжается. Стреляют и вблизи, и вдали, и снова сирены. Мы включили телефоны. Выяснилось, что что-то происходит в нескольких местах, позвонили в Саад, и дочь говорит – прямое попадание в дом знакомой. И мы думали, это самое ужасное, что произойдет сегодня. Тем временем Ави, мужа дочери, у которой мы гостили, вызвали присоединиться к группе быстрого реагирования поселка – он бывший армейский спецназовец. Он вышел и через полчаса вернулся в полном обмундировании – в бронежилете, каске, с автоматом... Мою дочь, его жену, это подкосило, с тех пор и до конца дня она занималась только 8-месячной малышкой, а я со старшей дочерью – она воспитательница детского сада по профессии – занимались остальными детьми.
Мы были в шоке от того, насколько близко выстрелы. И мы пели с детьми – пели благодарственную молитву, пели молитву за солдат, молитву за благополучие страны, израильские песни, песни Наоми Шемер... В какой-то момент я посадила одного внука на плечи, а другого взяла на руки и сказала детям – давайте встанем в круг и будем танцевать! Мамад – это детская комната, и дочка постелила там на полу дополнительные матрасы, чтобы все могли прилечь, если захотят. Так что у нас оставался пятачок свободного пространства метр на метр. Но неважно – мы танцевали и танцевали с внуками, и устали, и начали играть в разные игры, стараясь протянуть время. Ави вернулся и сказал, что они поймали пять террористов и что он идет на склад, чтобы принести пластиковые наручники и тряпки, потому что они хотят привязать террористов к забору, заткнув им рты, чтобы не могли переговариваться. На случай, если будут еще попытки проникновения – чтобы все видели, что вот так мы тут поступаем с террористами...
И мы поняли, насколько все серьезно – нам и в голову не могло прийти, что террористы есть внутри поселка... А потом пришло сообщение, что захвачена база Керем Шалом. И это была очень тяжелая минута, потому что мы поняли, что мы следующие. Что террористы по дороге в Ятед, что несколько минут – и они будут здесь. Мы взяли ножи, положили под одеяла, чтобы не видели дети... Мы больше всего старались, чтобы дети не поняли, что происходит. Зять из Иерусалима, большой и сильный, с самым большим ножом, сторожил в коридоре, вне мамада...
С каждым новым сообщением в телефоне мы понимаем, что дела все хуже, и все время слышны выстрелы. Не было электричества, потому что одна из первых ракет повредила электрический кабель. Мы сидели с фонариками, а потом батарейки стали садиться, а напряжение росло. Но мы продолжали. Песня на "алеф"! Песня на "бет"! Мы пытались защитить детей и создать как можно больше шума, чтобы они не слышали пальбы. Еще раз молитвы за страну, еще раз песни... В какой-то момент Ави говорит – не шуметь, террористы очень близко. Мы совсем тихонько включили детям в телефоне мультик. А стрельба совсем рядом... Он сказал, что новая группа террористов зашла в Ятед, из отряда "Нухба". Чудо, что они решили атаковать опеределенный дом и тогда их заметили и смогли уничтожить, а той семьи вообще не было дома. Их удалось ликвидировать до того, как они дошли до домов с людьми.
А сообщения в чатах ужасные... И про раненых с вечеринки. И от всех друзей и знакомых. У меня есть несколько двоюродных братьев в Хайфе, все абсолютно светские. Я пишу – молитесь о нас. И они – абсолютно светские – отвечают: мы молимся за вас! Я никогда не забуду эту минуту. Они издалека придали нам сил.
Я еще утром сказала дочке – все правила здорового питания мы сейчас отменяем, принесла халу и шоколадную пасту и делала детям бутерброды, чтоб не были голодными – иначе как мы сможем сделать, чтоб они не плакали. Когда был хоть короткий перерыв в бумах, вытаскивала матрас с коридор, чтобы дети покувыркались, постояли на голове, постояли на руках. Мы дотянули до вечера, поужинали при свете свечей и попытались уложить детей спать, было непросто... Зоар, моя пятилетняя внучка, весь день не соглашалась выйти из мамада в туалет, и я каждый раз клала ей пакетик в мамаде, чтоб пописать или покакать, и она делала это в сторонке. Я завязываю пакет, выношу – и так весь день. Все тридцать часов.
В 12 часов следующего дня, воскресенья, мы выехали из поселка большой процессией, спереди и сзади ехали члены группы быстрого реагирования. Собрали вещи на три дня и уехали. По сторонам дороги стояли солдаты, и мы махали им, понимая, что они остаются на фронте".
