"Или меня убивали, или я убивал". Из интервью с Михаилом Козаковым

время публикации: 24 апреля 2011 г., 08:05 | последнее обновление: 26 апреля 2011 г., 11:08

RTVi

Фото: Википедия, пользователь Zimin.V.G.

Михаил Козаков в роли Феликса Дзержинского

Кадр из кинофильма, bulvar.com.ua

В скором времени тело Михаила Козакова – выдающегося российского актера и режиссера, умершего 22 апреля в Израиле – будет отправлено в Россию. После трагического известия многие издания публикуют слова соболезнования, адресованные коллегами Козакова и государственными деятелями родным и близким артиста. Наша редакция сочла возможным предложить вниманию читателей текст интервью с Михаилом Козаковым, вернее, запись его беседы с телеведущим Виктором Топаллером (RTVi), которая состоялась в Нью-Йорке четыре года назад, когда Козаков был полон сил и творческих планов.

Отметим, что, в отличие от многих других интервью, в данном случае беседовали коллеги и старые знакомые, хорошо знавшие друг друга. Речь шла, прежде всего, о творческом пути Козакова.

Текст публикуется с незначительными сокращениями.

ТОПАЛЛЕР. Михаил Козаков. Миша, добрый вечер.

КОЗАКОВ. Привет, Витя.

ТОПАЛЛЕР. Я тебя очень рад видеть.

КОЗАКОВ. Взаимно.

ТОПАЛЛЕР. Я хочу тебе сказать, что за те годы, которые мы с тобой не виделись, ты приобрел еще больше солидности…

КОЗАКОВ. Вот не надо про солидность! Это уже не комплимент – солидность.

ТОПАЛЛЕР. Я знал, что ты так отреагируешь.

КОЗАКОВ. Обязательно.

ТОПАЛЛЕР. Нет, я просто не мог этого не сказать, увидев твой прекрасный красный шарф. Кстати, а что это у тебя в руках? Это четки?

КОЗАКОВ. Это подарок моего друга Петра Наумовича Фоменко, замечательного режиссера. У меня была такая презентация двухтомника для друзей. Ну, друзей набралось тридцать человек. И среди них Петя Фоменко. А мы с ним когда-то учились вместе в школе-студии МХАТ, потом я играл в его фильме "Детство, отрочество и юность", и Петр пришел на этот вечер и подарил мне вот такие штуки, обезьянки какие-то. И вот когда курить нельзя, а у вас же Америка – курить нельзя, как и в Англии, то я, значит, вместо трубки вот…

ТОПАЛЛЕР. Так значит, Фоменко угадал с подарком, и теперь, когда нельзя курить трубку, ты крутишь в руках обезьянок?

КОЗАКОВ. Да, вот обезьянок.

ТОПАЛЛЕР. Мы с тобой много сегодня тем затронем. Давай, знаешь, с чего начнем?

КОЗАКОВ. С чего?

ТОПАЛЛЕР. Справедливо про тебя сказать, что в 22 года, совсем пацаном, после "Убийства на улице Данте", ты в одночасье, как раньше говорили, проснулся знаменитым?

КОЗАКОВ. Ну, в общем, тогда не трудно было проснуться знаменитым, особенно если картина была интересная, эффектная, потому что картин мало шло. И вот три месяца "Убийство на улице Данте" шло во всех кинотеатрах Москвы и страны. Ну так, конечно, еще не знали моей фамилии, а говорили: "Вон идет парень, который с "Убийства на улице Данте".

ТОПАЛЛЕР. Ты спокойно пережил, или у молодого пацана-актера немножко крыша съехала от этого?

КОЗАКОВ. Если честно, я должен сказать, что это было приятно. Но, слава богу, крыша у меня не поехала потому, что я одновременно уже начинал репетировать роль Гамлета у Охлопкова – это во-первых… Или во-вторых. А во-первых – то, что такие вот подарки судьбы, и "Убийство на улице Данте", и "Гамлет", если у тебя все-таки есть пара извилин, ты понимаешь, что это аванс. Авансы очень тяжело отрабатывать.

ТОПАЛЛЕР. У тебя тогда уже была эта пара извилин?

КОЗАКОВ. Абсолютно.

ТОПАЛЛЕР. Двадцатидвухлетнему актеру, сколько бы извилин ни было, тяжело это пережить.

КОЗАКОВ. Витя, это смотря, какой актер, какая семья, какое воспитание и какие извилины, потому что я прекрасно понимал, что эта сенсационность начала… А тогда были люди серьезные кругом, и критики тогда были серьезные люди и знаменитые. Теперь и фамилий-то этих не знают. Крупные люди. Они были очень строги. И товарищи были строги. И понимаешь, там тот же Попов Алексей Дмитриевич, который руководил Театром Советской Армии, крупнейший режиссер, когда увидел где-то мою фотографию из "Убийства на улице Данте", но не видя моей игры, сказал: "Вот этот малый Гамлета играет? Несерьезно!" Я понимал, что и такое мнение будет. И поэтому надо было все отрабатывать.

ТОПАЛЛЕР. Послушай, через пять лет после этого ты снялся еще в нескольких картинах. Вообще, насколько я знаю, фильмов, в которых ты снимался, больше полусотни. Точно числа я не знаю.

КОЗАКОВ. Я их не считал.

ТОПАЛЛЕР. И ты не знаешь?

КОЗАКОВ. Нет. Мне это и не надо.

ТОПАЛЛЕР. Через пять лет выходит еще один фильм, как сегодня принято называть – культовый – "Человек-амфибия".

КОЗАКОВ. Ну, немножко позже. Через шесть, по-моему.

ТОПАЛЛЕР. В 1961 году, Миша. А в 1956 году вышел…

КОЗАКОВ. Ну, хорошо. Я плохо считаю.

ТОПАЛЛЕР. "Человек-амфибия" попытался приклеить к тебе извечное… даже не амплуа, а скорее подход – отрицательное обаяние, как раньше говорили в театре?

КОЗАКОВ. Да, да, да. Но я тебе хочу сказать, все это началось с первой картины, с "Убийства на улице Данте". И вначале я, за редчайшим исключением, (я имею в виду кино, театр – другое дело) был или с огнестрельным оружием… или меня убивали, или я убивал. Я помню одно из первых интервью в журнале "Советский экран" (был такой журнал). Я как раз шутил на эту тему, что Господи Боже мой, сколько ж можно играть всех этих гадов-белогвардейцев и так далее. Белогвардейцы считались гадами. И я очень думал о том, как выбиться из этой вот колеи, потому что это штамп.

ТОПАЛЛЕР. Извини, я тебя перебью. Объясни мне, пожалуйста, а зачем выбиваться из этой колеи? Многие актеры всю жизнь мечтают играть исключительно отрицательных персонажей, поскольку давно известно, что там есть что играть, в отличие от положительных ролей.

КОЗАКОВ. Нет, дело не в этом. Вообще деление на положительные и отрицательные роли, оно идиотское деление в принципе, потому что, там, я не знаю, есть роли сложные, ну скажем, у Достоевского Иван Карамазов, он что, положительный, отрицательный? Понимаешь? К примеру, вот так и навскидку. Поэтому я… У меня был театр. "Гамлет" у Охлопкова. Потом в "Современнике" я играл там комедийные роли сразу. В "Голом короле"… Я играл и характерные роли. Я играл лирическую роль в "Двое на качелях". И разумные люди, которые приходили в театр, они говорили: "Нет, он вот такой, он разный". И со временем и в кино стали приходить иные роли. Даже до "Амфибии", я играл там, допустим, в "Балтийском небе" небольшую роль абсолютно неотрицательную – летчика, воевавшего под Ленинградом. Или "Трудное счастье". Это плохая картина, про цыгана какого-то. А потом уже и "Вся королевская рать", и комедийные роли всякие, и в "Здравствуйте, я ваша тетя"…

ТОПАЛЛЕР. Об этом поговорим, но сначала давай ненадолго завернем в театр.

КОЗАКОВ. Давай завернем.

ТОПАЛЛЕР. Раневская, как ты помнишь, когда Крымова у нее спросила, чего это вы путешествовали все время из театра в театр, она сказала, что искала большое искусство. А когда Крымова спросила…

КОЗАКОВ. "Нашли?"

ТОПАЛЛЕР. Она сказала: "Да, в Третьяковской галерее".

КОЗАКОВ. В Третьяковской галерее, да.

ТОПАЛЛЕР. Вот твои путешествия?.. Ты сказал, что ты играл у Охлопкова. Потом была "Маяковка".

КОЗАКОВ. Да.

ТОПАЛЛЕР. После этого было, по-моему, одиннадцать лет "Современника"?

КОЗАКОВ. Да, около того.

ТОПАЛЛЕР. Потом МХАТ.

КОЗАКОВ. Да.

ТОПАЛЛЕР. Потом Театр на Малой Бронной.

КОЗАКОВ. Да.

ТОПАЛЛЕР. Ты тоже путешествовал из театра в театр.

КОЗАКОВ. Все время. И из страны в страну.

ТОПАЛЛЕР. Скажи, пожалуйста, ты так же, как и великая Фаина Георгиевна, искал большое искусство, или это в большей степени объясняется твоим неуживчивым и трудным характером?

КОЗАКОВ. Знаешь, у Раневской характер был почище моего. И она была действительно великой, и я себя не сравниваю с ней, она гений, а я нормальный артист. Но дело в том, что… Дело не в характере, а я на самом деле не искал большое и чистое – это пафосно звучит. Я искал театр, режиссера, где я мог бы развиваться и проявляться. Охлопков жутко удивился, когда, играя Гамлета и другие роли – три года я у него там отработал, и мне, молодому человеку, сулили звание там, заслуженного артиста, и пятое-десятое – и вдруг я прихожу к нему и говорю: "Николай Павлович, отпустите меня. Я ухожу в "Современник". – "Куда?!". Ну, он бы понял, если бы я пошел во МХАТ – карьеру человек делает. Или там Малый театр. А "Современник" – и театром не был, помещения не было, драмкружок с точки зрения Охлопкова. Ефремов – двадцатисемилетний человек, остальные – вообще пацаны. Он не понял, как можно бросить Гамлета и другие роли и знаменитые постановки в академическом театре и идти куда?! В театр, который был на птичьих правах. Но Олег Николаевич был моим педагогом, там были мои товарищи, я чувствовал, я знал, что развитие – там. И я не ошибся. И эти одиннадцать лет в "Современнике" – счастливейшие годы в моей жизни.

ТОПАЛЛЕР. Хорошо. А почему ты ушел из "Современника"?

КОЗАКОВ. Врать не буду – я не знал, что Ефремов уйдет оттуда, но я очень хотел сниматься в картине "Вся королевская рать" по роману Роберта Пенна Уоррена. Такой роли у меня, кстати, больше и не было никогда в кино. Психологическая, тонкая роль. Близкая мне роль. И мало того, я там еще и занимался отчасти и режиссурой. И я попросил академический отпуск. Мне Ефремов говорит: "Никакого отпуска! Снимайся в свободное от работы время". Как – снимайся в свободное от работы время?! Как – снимайся в свободное от работы время в трех сериях?! И я говорю: "Невозможно". Он говорит: "Ну, тогда уходи из театра". Все немножко обалдели на худсовете: "Как же Миша уйдет?" Я был ведущим актером и членом коллектива. "Да, да. Только так". И я сказал: "Ну, тогда, Олег, я уйду". – "Ну и уходи". И я ушел. Я отработал в этой картине, где и Ефремов играл одну из главных ролей Адама Стэнтона, и Евстигнеев там играл, но и Ефремов играл сам. Потом, значит, закончил картину и вдруг узнаю, что он ушел из "Современника" во МХАТ. И он мне уже во время съемок сказал: "Ну, вот так, Миш, вот закончишь картину – и во МХАТ, ко мне, и все придут".

ТОПАЛЛЕР. Но ты там недолго продержался?

КОЗАКОВ. Недолго. Потому что там… Вообще мы очень с ним дружили. Я его обожаю, Олега Николаевича. И считаю его главным своим учителем. У меня много учителей было – и в студии МХАТа, и Охлопков, и потом Эфрос, но главный учитель – Олег. И он меня любил, честное слово. И я его обожал. И он… Я пришел туда уже на режиссуру, как режиссер-стажер, играл. Играть было неинтересно чрезвычайно, я попал в очень плохие спектакли, так случилось. Сыграл "Медную бабушку" Зорина с Роланом Быковым. Это про Пушкина. Ее закрыли. Ее закрыли и стали ставить "Сталевары". Я говорю: "Олег, тогда я уйду. Не могу". Он говорит: "Я тебя понимаю". И без всякой обиды отпустил. И говорит: "Ну и куда ты думаешь идти?". Я говорю: "То ли в "Современник" возвращаться, то ли на Бронную, там Эфрос". Он говорит: "Знаешь, что – в "Современник" если идти, нужно строить этот театр. Как это возможно сегодня, я не очень себе представляю себе… (он-то хотел, чтобы они к нему перешли), а Эфрос – замечательный режиссер". И я пошел к Эфросу.

ТОПАЛЛЕР. Миша, мы с тобой знакомы много лет. Ты знаешь, что я отношусь к тебе с искренней любовью и уважением, поэтому я думаю, что ты простишь вопросы, которые, может быть, кому-то другому и не простил.

КОЗАКОВ. Да любые.

ТОПАЛЛЕР. Для меня всегда была непонятна одна вещь… Вернее, две вещи. Вещь первая – как ты сломался играть Железного Феликса, учитывая тот образ Козакова, к которому привыкла московско-ленинградская театральная интеллигенция? Явилось ли это для тебя постыдным предательством актерских идеалов, извини за высокий стиль…

КОЗАКОВ. Да ради бога.

ТОПАЛЛЕР. И второе, что меня совершенно удивило и поразило – какая-то твоя недавняя странная публикация о том, что ты был завербован КГБ. Вот эти два момента твоей биографии, они выбиваются из моего ощущения Козакова.

КОЗАКОВ. Я понял. Значит так, начнем с более простого – с Феликса Эдмундовича. Дело в том, что я мечтал снять "Покровские ворота". Я об этом много писал, и в книге моей это есть. "Покровские ворота" – это по зоринской пьесе сделанный сценарий, его не хотели пропускать для телевидения. И меня вызвал начальник, не самый главный – Хейсин Борис Михайлович. Он сказал: "Миша, если хотите, чтобы пропустили "Покровские ворота, играйте Дзержинского". А я знал, что я похож.

ТОПАЛЛЕР (смеется). По характеру?

КОЗАКОВ. Нет, не по характеру, а так, чисто внешне тогда был похож. Я помню, приклеишь там бородку… Я не хотел его играть. Но он говорит: "Хотите, чтобы были "Покровские ворота", играйте. Это вам точно облегчит жизнь. Вам разрешат "Покровские". Я сыграл. Сыграл. Прихожу и говорю: "Теперь можно "Покровские"? Он говорит: "У нас еще два фильма о Дзержинском – "Двадцатое декабря" Юлиана Семенова и "Государственная граница", не может же быть три Дзержинских одновременно. Вот еще сыграйте. Ну, ничего страшного. А потом – "Покровские". Сыграл. Получил даже госпремию за эту роль. И играл, старался сыграть, насколько это возможно метко в этих сценариях. Конечно, не до конца честно… Он – вообще-то фигура колоссально интересная…

ТОПАЛЛЕР. Миша, извини, я тебя перебью…

КОЗАКОВ. Минутку! Сэр, я отвечу.

ТОПАЛЛЕР. Давай.

КОЗАКОВ. Пришел: "Можно "Покровские"? – "Нет!" Тогда я написал письмо начальству, что вы мне доверяете играть вождя революцию и не доверяете комедию "Покровские ворота". Написал генерал-полковнику КГБ Мамедову. По-моему, он был заместителем Лапина. Но уговорила Лапина Софья Станиславовна Пилявская, которая снималась в этой картине. И он это дело разрешил. Вот такая история. Теперь насчет вербовки…

ТОПАЛЛЕР. Давай только теперь я спрошу тебя об этом, и перейдем к твоей вербовке Комитетом госбезопасности?

КОЗАКОВ. Да, да, давай.

ТОПАЛЛЕР. Скажи, пожалуйста, а вот на это как отреагировали твои друзья, люди, которые любят тебя и уважают? Я имею в виду Окуджаву, я имею в виду Гердта, они тебя поняли?

КОЗАКОВ. Знаешь, что – они знали предысторию, но дело не в этом. Я его хорошо сыграл, скажу я нагло. Хорошо сыграл. Сыграл неоднозначно, навставлял там про Робеспьера и его любовь и так далее. Несмотря на то, что его можно-то было сыграть гениально – такая фигура сложная. Поэтому мои друзья нормально отнеслись. Подтрунивал Михалков. Он сказал: "Ну и шо? Тебе Андропов часы подарыл?". Нет, мне Андропов часы не дарил. И никто мне пистолетов не дарил и так далее. Правда, премии две КГБ дали. Одна – за подписью Андропова, другая – за подписью Чебрикова. Теперь насчет вербовки. Это описано мной в моей книге "Третий звонок". Прошу читать. Потому что у нас все – по слухам. Вербовали меня не стучать, а работать против иностранной разведки. И дали слово. Я говорю: "Я не могу". – "Вы советский человек?" – "Советский человек" – "Это против врагов наших. Это не надо вам стучать на ваших товарищей. Другие люди это делают".

ТОПАЛЛЕР. Которые анекдоты рассказывают.

КОЗАКОВ. Или там что-то другое. "На это другие люди есть. А вы нам нужны…" – "Для чего я вам нужен? Что я умею?" – "Вы нужны… Вы нужны… Понадобитесь, потому что вы вот как раз тот человек, который нам может понадобиться". Я ничего не понимал. А потом, когда я получил единственное (!) задание – переспать с американской журналисткой Колетт Шварценбах… Может, она жива?.. И эта история описана мной. Много лет спустя, я написал такой сценарий "Мне Брамса сыграют", он в моей книги, а потом открыл скобки вообще.

ТОПАЛЛЕР. То есть, ты нужен был как жиголо?

КОЗАКОВ. В данном случае, да. Как компрометант, очевидно, этой замечательной госпожи. Хотя кто знает, какой она была? Она работала в "Вашингтон Пост". Красива точно была. Я в нее просто влюбился. Вот. Но не переспал. Неудачный Штирлиц из меня получился. А вторая история была связана точно с разведчиком, который был в Москве. И тут я слегка помог, каюсь. Но почему я написал об этом? Потому, что совесть мне не давала спать. Казалось бы, а что такого? Другие стучали и, может быть, даже стучат сегодня. А я вот так вот – незадачливый товарищ. Но! Меня мучила эта история – что я ему погубил жизнь, и я пишу откровенно в своей книге. Что же я буду рассказывать о себе исключительно хорошее? Да, меня эта история, что я сын посаженной дважды матери, вообще вот был завязан. А я – артист. Артист не может этим заниматься.

ТОПАЛЛЕР. Миша, спасибо, что ответил.

КОЗАКОВ. Пожалуйста.

ТОПАЛЛЕР. Миша, скажи, пожалуйста, когда ты задумывал, пробивал и снимал "Покровские ворота", ты отдавал себе отчет в том, что он войдет в, без преувеличения, сокровищницу фильмов, которые будут любить долгие годы?

КОЗАКОВ. Нет, нет, я снимал нормально. Я снимал то, что мне хотелось снять. Я до этого поставил спектакль по этой пьесе. Я снимал фильм про наивное время, наивную хрущевскую оттепель. Наивную – в том смысле, что мы были наивны, полагали, что еще возможен социализм с человеческим лицом, и вообще было ощущение у главного героя, что еще все впереди, надо быть свободным, раскованным… И снимал я картину, понимая, в 1982 году, что так не произошло. И вот поэтому-то ее год и держали на полке.

ТОПАЛЛЕР. Ты знаешь, я разговаривал с Мотылем по поводу "Белого солнца пустыни" и задал похожий вопрос. И у меня сложилось такое ощущение, что режиссер, когда снимает кино, обычно слабо себе представляет, как к этому фильму будут относиться. Ну, я еще ни разу не встретил режиссера, который, снимая фильм, понимал бы, что он делает что-то, что будет горячо любимо народом долгие годы. Скорее наоборот – относятся к этому как к чему-то необязательному, спокойному, в удовольствие, в какой-то степени, в развлечение. Насколько это правильно, применительно к "Покровским воротам"?

КОЗАКОВ. Знаешь, что, Витя, я всегда снимаю, вот я тебе даю честное слово, что бы я ни снимал – "Покровские ворота", "Визит дамы", "Безымянную звезду", "Очарование зла", которое недавно прошло по RTVi, а еще не вышло в России – вот что бы я ни делал как режиссер… Как актер я могу пойти иногда: "Ай ладно, люди плачут и смеются", и то это только в последнее время. А вот когда я снимаю как режиссер или ставлю спектакль, или создаю программу какую-то поэтическую или какую-либо иную, я понимаю, что я отвечаю за все. Не просто отвечаю, я снимаю как бы для себя, не придумывая: "Ух, я сейчас такое сделаю!", и для гипотетического Я, сидящего в зале, в надежде, что будут еще люди, которые будут думать, которых мне удастся убедить думать и чувствовать, как чувствую я – создатель чего бы то ни было.

ТОПАЛЛЕР. "Покровские ворота", помимо всего прочего, еще стопроцентное попадание с составом. Кого ни возьми. Ты упомянул Пилявскую…

КОЗАКОВ. Я понимаю, да.

ТОПАЛЛЕР. Борцов, Меньшиков, Догилева, Броневой, Моргунов, Равикович…

КОЗАКОВ. Да, все, все попали.

ТОПАЛЛЕР. Все – стопроцентное попадание.

КОЗАКОВ. Все, все, все, да. Кто угодно.

ТОПАЛЛЕР. Это твоя заслуга или второго режиссера?

КОЗАКОВ. Это мы делали кастинг – как теперь говорят, распределение ролей – по-нашему с Наташей Кореневой. Она – мама Лены Кореневой. Она хороший очень ассистент. И со вторым режиссером, твоим тезкой Топалером.

ТОПАЛЛЕР. У него одно "л".

КОЗАКОВ. Да, да. …Это вообще коллективное дело. Но я знал, что я хочу, какие типы я хочу. И поэтому когда стоял выбор между великим Мироновым на роль Хоботова и замечательным артистом Толей Равиковичем, еще никому не известным, я предпочел, и мне удалось добиться, чтобы играл Толя Равикович. Андрюша даже на меня был обижен. Он сказал: "Чего ж ты меня, гад, не снял? – когда увидел картину. Я говорю: "Андрюшка, мне нужен был еврейский тип, вот такой некрасивый, забавный, обаятельный, очень обаятельный тип". И так возникла Ульянова вместо, Царство ей Небесное, Гундаревой и так далее и так далее и так далее. И Витя Борцов вместо там кого-то.

ТОПАЛЛЕР. Не знаю, насколько правомерен вопрос, но, тем не менее, я тебе его задам.

КОЗАКОВ. Да.

ТОПАЛЛЕР. Меньшиков, Догилева, Равикович во многом обрели тот актерский статус, который у них есть, именно после "Покровских ворот", они отдают себе в этом отчет?

КОЗАКОВ. Я думаю, да, отдают. Но другое дело, что все они не от "Покровских ворот"… Ну, сравни, такой человек талантливый, как Равикович, ну, во-первых он в театре очень знаменитый актер, все равно он где-то бы проявился… И Броневой…

ТОПАЛЛЕР. Ну, у него другая история.

КОЗАКОВ. Да. И Меньшиков, я думаю, нашел бы себя. И снялся бы у того же Михалкова впоследствии…

ТОПАЛЛЕР. Это еще надо было найти такую роль, как в "Покровских воротах", чтобы проявиться!

КОЗАКОВ. Прости, но давай мы будем говорить правду. Он ведь снимался до меня. И моя жена Регина тогдашняя увидела его в какой-то киевской или белорусской картине и посоветовала мне. Во-вторых, он снимался в эпизоде в "Родне" до меня. И Никита же взял бы его потом сниматься в какую-то картину, понимаешь? Но, конечно, роль Костика ему что-то добавила. Догилева тоже: и ей добавила. Вообще есть закон – когда картина более-менее получается, то получаются все, когда картина не получается, не получается никто. Ну, за редчайшими исключениями.

ТОПАЛЛЕР. Тебе посчастливилось – и на съемочной площадке, и в театре твоими партнерами были потрясающие актеры…

КОЗАКОВ. Да.

ТОПАЛЛЕР. Ефремов, Евстигнеев, Даль, Миронов, можно бесконечно перечислять.

КОЗАКОВ. Ну, не перечисляй.

ТОПАЛЛЕР. Скажи мне, пожалуйста, был кто-то из них, кто даже на этом фоне для тебя был всегда суперподарком для работы вместе?

КОЗАКОВ. Многие. Ну, например, когда я работал с Луспекаевым, это было что-то. Евстигнеев – актер на все времена. Ефремов… С кем я только ни играл! С Николаем Константиновичем Симоновым, с Андрюшей Мироновым, с Олегом Далем… Ну, если я сейчас начну перечислять всех… Да нет, ну тут просто невозможно!

ТОПАЛЛЕР. Вот есть еще один вопрос…

КОЗАКОВ. Да.

ТОПАЛЛЕР. Актеры твоего калибра достаточно редко соглашаются и соглашались на роли второго плана, как сейчас говорят, и на эпизоды…

КОЗАКОВ. Соглашались.

ТОПАЛЛЕР. У меня всегда было такое ощущение, что ты с радостью в это дело бросался. Достаточно вспомнить блестящей твой эпизод в "Соломенной шляпке", достаточно вспомнить "Здравствуйте, я ваша тетя". Ты любишь эпизоды?

КОЗАКОВ. Хорошие – безусловно. Вообще хороший эпизод лучше играть, чем плохую роль. Потому что и эпизоды бывают плохими, и роли бывают плохими.

ТОПАЛЛЕР. То есть, ты всегда на это откликался с удовольствием?

КОЗАКОВ. Если хороший эпизод – конечно. И не только я. Все играли эпизоды.

ТОПАЛЛЕР. Давай перейдем еще к одной теме, на мой взгляд, очень важной. Мы с тобой много общались, много беседовали в Израиле.

КОЗАКОВ. Точно.

ТОПАЛЛЕР. Творческая жизнь Козакова в Израиле складывалась отнюдь не плохо: камерный театр, роли, спектакли, которые ты делал с Валей Никулиным, светлая ему память.

КОЗАКОВ. Да.

ТОПАЛЛЕР. Казалось бы…

КОЗАКОВ. Преподавал.

ТОПАЛЛЕР. Преподавал. То есть, Миша, ты и там был звездой.

КОЗАКОВ. Ну, звездой – нет. Но работал.

ТОПАЛЛЕР. Ну, скажем так, даже актеры ивритского театра прекрасно отдавали себе отчет в том, что это приезжая, но звезда. Ты себя так смог поставить, и это действительно так было. Скажи мне, пожалуйста, основной причиной твоего отъезда из Израиля стала творческая неудовлетворенность, тебе было тесно?

КОЗАКОВ. Конечно. Я очень благодарен Израилю, у меня есть даже замечательная формула, сейчас повторяю ее. "Вам, что, Израиль не понравился?" – "Израиль мне очень понравился. Я себе в Израиле не понравился". Потому что все равно я русскоязычный. И по менталитету русскоязычный актер… И узко. Я не мог там снимать кино, я не мог столько гастролировать. Я гастролировал и по Израилю, и вне Израиля, но Россия, конечно, большая страна.

…

ТОПАЛЛЕР. Ты приложил руку к тому, чтобы Рабин стал премьер-министром.

КОЗАКОВ. Да.

ТОПАЛЛЕР. Во всяком случае, ты принимал участие в агитационной кампании.

КОЗАКОВ. Безусловно.

ТОПАЛЛЕР. Раскаиваешься?

КОЗАКОВ. Нет.

ТОПАЛЛЕР. Даже несмотря на то, что сегодня происходит?

КОЗАКОВ. Нет. Рабин искал выход из безвыходного положения. Это длинный и сложный разговор, Витя. Там ведь вопрос состоит в том, что все надо оттягивать, любой ценой, чтобы не допустить катастрофы. И вот Рабин тогда и Перес, они "мир за землю" обсуждали и были…

ТОПАЛЛЕР. Давай закроем тему. Я не могу с тобой согласиться. Это не мое дело – с тобой сейчас спорить, не тот формат программы. Я думаю, что этот подход привел на самом деле и к политической, и к моральной катастрофе.

КОЗАКОВ. Витя! Это длинный разговор, сложнейший.

ТОПАЛЛЕР. Длинный. Давай оставим эту тему.

КОЗАКОВ. Да.

ТОПАЛЛЕР. Давай поговорим вот о чем. Ты вернулся из Израиля в Россию. Твои коллеги, многие из них, были счастливы скорчить рожи и сказать: "Ну, вот Козаков набегался, навыпендривался со свой новой родиной и прибежал назад"?

КОЗАКОВ. Нет. Я думаю, что это не так. Наверное, все по-разному отнеслись и к отъезду, и к приезду, но я ощущал доброжелательность, в основном. Другое дело, что мне надо было встроиться в новую жизнь, понять новую страну – она была для меня абсолютно новой – и найти свою нишу.

ТОПАЛЛЕР. Почему ты не пришел в "Современник", когда вернулся?

КОЗАКОВ. А почему я должен был идти в "Современник", куда я не возвращался, даже уйдя из МХАТа? Я решил попробовать существовать. Я, в общем, одинокий волк или одинокий матрос, так в принципе. И я существую. У меня была "Русская антреприза". Как только я приехал в Москву, у меня было, что показать. И не один спектакль. Я стал читать стихи. Я стал снимать кино. И снял телевизионное кино о Бахе и Генделе с Валечкой Никулиным и со Стебловым, и мы получили ТЭФИ за это. Я начал издаваться, начал писать. Я начал ездить. Со временем я стал играть в Театре им. Моссовета Шейлока и Лира. И я всегда искал, вот понимаешь то, что называю – независимость. Словечко-то ерундовое, но уж больно сама вещь хороша.

ТОПАЛЛЕР. Ты упомянул "Очарованье зла" – сериал, который ты снял.

КОЗАКОВ. Да.

ТОПАЛЛЕР. Я смотрел этот сериал со странным чувством. И вот мы с людьми, которых ты тоже знаешь и любишь, обсуждали и говорили: "Странная история – Козаков вернулся в Россию, а снимает сериал, посвященный тому, какой бред – сам подход к возвращению, и чем он обычно кончается. Нет ли такого у Миши, что он и здесь в определенной степени чувствует, что совершил ошибку?"

КОЗАКОВ. Нет. Ошибки я не чувствую. Но! Дело в том, что я слишком хорошо знаю цену эмиграции, знаю цену ностальгии той или иной. И ощущение оторванности я очень хорошо знаю не только по мемуарам бесчисленным, которые я читал, но и по себе, поэтому мне эта тема близка. И знаю, что такое было вернуться в кровавую эпоху, невегетарианскую эпоху. Анна Андреевна Ахматова называла хрущевские времена "вегетарианскими"... и теперешние времена, они схожи. И вообще порассуждать и подумать на эту тему. Что такое?.. Там много проблем. И чекисты старой гвардии, искренне веровавшие в правильность своего дела, и новая плеяда ежовская уничтожает старых чекистов, и они вынуждены бежать, и их все равно достают даже в Америке.

ТОПАЛЛЕР. Я решил сегодня не идти по проторенной дорожке, встречаясь с актером, с режиссером, показывая фрагменты из фильмов.

КОЗАКОВ. И не надо.

ТОПАЛЛЕР. Я тебе объясню, почему. Мне, честно говоря, жалко тех минут, которые мы можем с тобой поговорить, ради того, чтобы показать людям еще раз отрывок из "Покровских ворот", которые все знают наизусть…

КОЗАКОВ. Конечно, не надо, не надо.

ТОПАЛЛЕР. Тем не менее, я, знаешь, что хочу сейчас сделать? Я хочу все-таки один фрагмент показать. Фрагмент из твоей недавней, относительно недавней работы "Короля Лира", да?

КОЗАКОВ. Да.

ТОПАЛЛЕР. Давай посмотрим и вернемся к разговору.

КОЗАКОВ. Мне повезло. Я, русский актер, сыграл шесть шекспировских ролей за жизнь в России, и одну шекспировскую небольшую – в Израиле. Это много. Так вот я сделал об этом фильм к своему семидесятилетию "Играем Шекспира". Авторский фильм. Я рассказываю, играю там все роли… "Воспоминания о Гамлете", и всякие Гамлеты – Скотт, Оливье, Высоцкий, Смоктуновский. Вторая серия "Комедии Шекспира". Я играл когда-то в фильме "Комедия ошибок" двух близнецов. А главное, что я сыграл Шейлока – роль, о которой я мечтал – в Театре им. Моссовета. И это интереснейшая и сложнейшая роль по трактовкам. Потому что очень легко сделать антисемитский спектакль, что и было сделано в фашистской Германии, когда по решению Геббельса играли эту пьесу. А можно сыграть и иначе. И вот понимая всю сложность, я взялся за эту роль. И это Шейлок, который, так сказать, далеко не положительный персонаж, но трагический персонаж. И его монолог, и не один монолог, они звучат крайне современно в сегодняшней ситуации. Потому что это уже Шейлок, за плечами которого Холокост. И третья серия – это "Размышления о Лире". И там опять играют разные Лиры в этом фильме. Это авторское кино. Его несколько раз показали, и он тоже получил ТЭФИ. Но параллельно с этим я снимал собственно спектакль Павла Иосифовича Хомского, где я играю короля Лира в телевизионной ленте. И вот 27 января она показана, была премьера. И я очень рад, что мне удалось это сделать, потому что наша профессия, театральная профессия – это рисунки на песке. Вот я когда-то сделал Сирано. И что? Нет этого Сирано. Мало ли кто из нас какие роли в театре хорошие сыграл. Воспоминания и люди уходят. А это – нечто вещественное. Снять и постараться сделать это прилично, и тогда это остается, и тогда может идти годами.

…

ТОПАЛЛЕР. Мы тебя знаешь, с кем вспоминали? С двумя актерами, которые… На мой взгляд, есть три актера, российских актера, которые блистательно читают стихи. Это Юрский, это Алла Демидова и ты, Миша…

КОЗАКОВ. Спасибо.

ТОПАЛЛЕР. Так что мы и с Демидовой, и с Юрским говорили об этом.

КОЗАКОВ. Вспоминали. А я бы вспоминал их и, может быть, еще Алису Фрейндлих, которая стала меньше читать…

ТОПАЛЛЕР. Но она меньше читает.

КОЗАКОВ. Меньше.

ТОПАЛЛЕР. Объясни мне, пожалуйста, а почему вас так мало? Казалось бы, актерская профессия подразумевает хорошее чтение стихов?

КОЗАКОВ. Витя, дело в том, что… Ой! Ты надавил на больную мозоль, я бы мог тебе очень много рассказать. Поскольку я прокнокал, как мы говорили в молодости, просек эту всю историю чтения вслух в России, во всяком случае, начиная с начала ХХ века, мог бы говорить до бесконечности. Скажу одно. Гоголь когда-то предвосхищал и говорил в переписке с друзьями о том, что мы ленивы и поэтому мы все привыкли делать сообща. Когда-нибудь мы будем читать вслух классиков наших. И он видел верно. И в середине прошлого столетия, когда я был молод, это искусство было чрезвычайно востребовано. Ни в одной стране мира такого не было. Потом это постепенно стало уходить, уходить, уходить. А я с тупой настойчивостью кретина всегда этим занимался, даже когда я не был востребован. А сейчас так получилось, что я читаю концерты в Зале им. Чайковского, где две с половиной тысячи мест. Я читаю концерты в Ленинградской филармонии, в Тюмени, в Харькове и так далее. И в том числе, я уже двенадцатый раз в Америке. Правда, приезжал и со спектаклями сюда. Теперь у меня очень много программ. У меня не одна программа. У меня восемь программ вот тут. И я читаю иногда с партнерами. С Дашей Юрской Тютчева с оркестром "Эрмитаж". Я читал Бродского с Бутманом. Я читал Самойлова с певицей Модестовой. Сейчас готовлю новую программу по Бродскому – называется "Посмертная правота" – на троих уже: Володя Качан, Модестова, я. Но я читаю и сольные программы, стихи без музыки и рассказываю, поскольку у меня, действительно, очень большой опыт и знание предмета. Я, так сказать, плаваю, как рыба в воде, в этом.

…

Свое выступление на RTVi Михаил Козаков завершил тогда чтением двух стихотворений – Арсения Тарковского и Давида Самойлова.

СТАНЬ САМИМ СОБОЙ (А.Тарковский)

Когда тебе придется туго,

Найдешь и сто рублей и друга.

Себя найти куда трудней,

Чем друга или сто рублей.

Ты вывернешься наизнанку,

Себя обшаришь спозаранку,

В одно смешаешь явь и сны,

Увидишь мир со стороны.

И все и всех найдешь в порядке.