Зоя Черкасская-Ннади: "Рада, когда мое искусство задевает". Интервью
В четверг, 4 мая, в галерее "Розенфельд" в Тель-Авиве открывается выставка под названием "К социалистическому изобилию". На выставке будут представлены работы молодого петербургского художника Васи Хорста и известной израильской художницы, бывшей репатриантки из Киева, Зои Черкасской-Ннади.
Зоя Черкасская-Ннади – член творческой группы "Новый Барбизон", одна из самых известных и самых обсуждаемых израильских русскоязычных художниц, выставки которой регулярно проходят как в Израиле, так и за рубежом. Редакция NEWSru.co.il побеседовала с Черкасской-Ннади о "социалистическом изобилии", Сталине и пережитках концептуализма.
"Выставка через призму еды представляет будни простых советских людей второй половины прошлого века и, показывая социалистическое изобилие, стремится развеять миф о нищенском существовании жителей СССР"
Как такой оксюморон как "социалистическое изобилие" может развеять миф?
Принято считать, что в советском искусстве между Малевичем и Кабаковым 70 лет была черная дыра, а это совсем не так. И точно так же на Западе принято считать, что в СССР был голод, не было электричества и все сидели в ГУЛАГе. Сидели, но не все. И у большинства людей были еда, свет, газ и так далее. Тем не менее, если судить по западной культуре, которая является доминантной, в СССР всегда была зима, а люди носили исключительно серое. Мы же хотим показать советский быт таким, каким помним его мы.
Собственно, незадолго до знакомства с Васей Хорстом, когда я была беременна, на меня нахлынули детские воспоминания и я сделала целую серию из более сотни картин о советском детстве. Многие детали уже ушли из памяти, и я просмотрела множество архивных съемок и переработала какое-то гигантское количество информации. А поскольку в Советском Союзе у всех были одинаковые солонки и лампы, то когда ты видишь одни и те же предметы, ты быстро все вспоминаешь. Меня тогда это очень увлекло, и я позволила себе увлечься. И основной темой этих картинок была тема быта.
И когда мы с Васей решили сделать совместную выставку, нам обоим было понятно, что она будет связана с советской тематикой. А тема еды очень коммуникативная. В Израиле вообще культ еды, здесь обзоры ресторанов приравниваются к новостям культуры, и действительно с помощью этой темы можно говорить о чем угодно, и о культуре в том числе.
Кроме того, мне тема пищи с детства близка. Мой дедушка в Киеве был директором магазина, дядя – мясником. И в магазин мы, конечно, заходили всегда через черный ход, и всегда могли все достать. Я помню, мы с мамой пришли как-то к детскому врачу, и тот спросил меня, что я люблю кушать. Я ему такой список выдала, что мама испугалась и начала оправдываться, что мы мол только по праздникам все это едим.
А когда мне было лет десять, родители на каникулах всегда посылали моих подружек в центр Киева, искать где что дают. Один раз я поехала с ними, а у них уже была разработана целая система. Две девочки заняли в гастрономе очередь за сыром, а остальные пошли охотиться дальше. В другом гастрономе давали кур. Еще две девочки остались дежурить там, а между магазинами бегал связной и смотрел, где раньше подойдет очередь. И вот уже одна остается сторожить кур, а все бегут отовариваться за сыром. Там ведь в одни руки больше чем сколько-то грамм не давали. Потом все несутся за курами, ругаются в очереди, которая не хочет их пускать, а потом гордо едут домой с полными авоськами. Для меня это было приключение, а для многих моих одноклассников – обычное занятие на каникулах.
Так что тема еды не может не быть связана с бытом и вообще жизнью.
А поскольку именно при Сталине начался дискурс зажиточности и сытости, экспозиция начинается с эпиграфа к первому изданию "Книги о вкусной и здоровой пище" и с портрета, на котором изображены закусывающие Сталин с Микояном.
"Характерная особенность нашей революции состоит в том, что она дала народу не только свободу, но и материальные блага, но и возможность зажиточной и культурной жизни"
Портрет Сталина на входе – это такая провокация? Зачем?
Конечно, провокация. Во-первых, мы говорим о социализме, а мне важно говорить об этом без расшаркиваний и извинений. Во-вторых, зрителя на выставке главное первым делом хорошенько оглоушить, тогда он выйдет из зоны комфорта и будет готов воспринимать что-то новое.
Для тебя приемлем любой способ вывода зрителя из зоны комфорта? Портрет Гитлера, например?
На мой взгляд, глупо равнять Сталина и Гитлера. Мы вообще категорически против приравнивания коммунизма к нацизму, как сейчас очень модно стало во многих европейских странах. Вот на Украине коммунистическую идеологию запретили наравне с фашизмом. Мол, до этого все было плохо, а теперь памятник Ленину снесли, и все будет ништяк.
А фигура Сталина не столь однозначна, как фигура Гитлера. Я не собираюсь оправдывать Сталина, конечно, но я убеждена, что то, что происходило в советский период, нужно рассматривать более внимательно, так как на Западе все происходившее тогда сознательно утрируется. Даже среди художников многие считают, что в то время можно было сесть за абстракционизм. Но того же Древина (Александр Древин – советский художник латышского происхождения, расстрелянный в 1938 году по приговору в рамках сфабрикованного дела о заговоре латышских стрелков, – прим.ред.) расстреляли не за то, что у него небо было красным, а потому что он был латышским стрелком.
Мне очень важно донести советское искусство до общественного сознания, а для этого нам нужно пошатнуть какие-то шаблоны, в том числе даже по поводу Сталина.
"Кто боится соцреализма?"
Почему именно советское искусство имеет для тебя такое значение?
Потому что это наше общее прошлое. Мы недавно с группой товарищей, которые, как и я, получили художественное образование в СССР, устроили в Праге съезд Союза советских художников. Там были ребята из России и Чехии, из Израиля приехала группа "Новый Барбизон". И нас всех объединил интерес к соцреализму в широком понимании этого слова. Ведь в западном сознании соцреализм – это обязательно портреты Сталина или героические стройки, а на самом деле за 70 лет он пережил много разных этапов.
Соцреализм – это не только пропаганда, это еще и советский быт, повседневная жизнь, та же "Опять двойка". Кроме того, антисоветские художники – они тоже советские художники, потому что все они учились в советской школе и жили в Советском Союзе.
Тем не менее, на Западе период соцреализма тотально неизвестен, даже художники поддаются антисоветской пропаганде и не желают вникать, что действительно происходило в СССР в этой области, считая все советское отсталым. И это при том, что западный художественный нарратив декларирует включение в себя самых разных периферийных художественных практик – и искусство развивающихся стран, и граффити, но только не соцреализм, который находился в Европе, под боком. И супер-образованные люди, директора европейских музеев, с которыми я общалась, зачастую воспринимают историю советского искусства как Малевич, потом 70 лет ГУЛАГа, и Кабаков.
А на самом деле?
А на самом деле за эти 70 лет в СССР произошло очень многое, особенно в живописи, поскольку советское искусство – это главным образом живопись, которая на Западе за это время много раз пережила клиническую смерть, а в Советском Союзе продолжала существовать как основной вид искусства.
В СССР были художники, которые имеют полное право войти в историю мировой живописи, и были лишены этого права исключительно из-за идеологической войны.
Возможно, потому что соцреализм рассматривался как инструмент пропаганды.
Любое искусство можно рассматривать как инструмент пропаганды, потому что ее инструментом может стать все, что угодно, даже дирижабли Лабаса (Александр Лабас – советский художник, автор картины "Первый советский дирижабль" и многих других работ, посвященных воздухоплаванию, авиации, автомобилестроению – прим.ред.). А западным искусством руководит рынок, и оно пропагандирует там соответствующие ценности.
Давай вернемся к съезду Союза советских художников. Чем он закончился?
Мы постановили жить и трудиться как завещал великий Ленин и учит коммунистическая партия. Собственно там мы и познакомились с Васей Хорстом. Это был съезд художников, которых объединяет интерес к советскому искусству и которые в своем творчестве используют какие-то принципы соцреализма.
Нас всех собрал когда-то московский художник Авдей Тер-Оганян. Он начинал как живописец, потом ушел в сторону перформанса, а когда однажды в ходе перформанса разрубил икону, на него завели уголовное дело, и он бежал в Чехию. Я познакомилась с ним лет десять назад в Берлине. Он педагог от природы, и повлиял на меня как на художника. Мое возвращение к живописи произошло именно под его влиянием. Я ведь росла в израильской школе, и была мейнстрим от мейнстрима. У меня к тому времени уже было имя, была персональная выставка в музее Израиля. Но меня не покидало ощущение, что я должна попробовать что-то еще, и Авдей помог мне найти себя в живописи.
Ты как-то определяешь свой стиль?
У меня нет такой потребности, это уже задача искусствоведов. Я могу сказать, что соцреализм, который до сих пор является персоной нон-грата на Западе, входит в сферу моих интересов. Я недавно начала читать лекции под названием "Кто боится соцреализма?", и сама поразилась некоторым художникам, которых нашла для этих лекций. Во мне ведь тоже живут западные стереотипы, и я думала, что таких художников, как Андрей Васнецов, например, при Сталине расстреливали.
Не боишься, что теперь тебя обвинят в том, что Зоя Черкасская не только "очерняет Израиль", но и ностальгирует по СССР?
А что, нельзя?
Осенью в Музее Израиля откроется выставка твоей серии картин "Алия-91", посвященных нашей алие. Я помню, что когда твои работы из этой серии появились в соцсетях, они вызвали настоящую бурю – как одобрения, так и осуждения. И уже несколько лет каждая новая публикация картин из "Алии-91" продолжает вызывать бурные споры и целые простыни комментариев в соцсетях. Как ты думаешь, почему это происходит?
Потому что я очень хорошо знакома с этой темой, и мне удалось достигнуть какой-то точности в деталях, в ощущении этого ужаса от того, куда мы попали. А осуждение – это нормальная защитная реакция. К тому же, эта рана до сих пор остается открытой, она еще не успела толком переработаться культурой. Для осознания травмы необходим период в 20 лет. Не зря лучшие фильмы о войне появились в Советском Союзе в 60-х. И здесь про Ливанскую войну стали снимать хорошее кино тоже только 20 лет спустя. Без временной перспективы невозможно говорить об этом осознанно.
"Искусство должно принадлежать народу"
Ты говорила, что была мейнстрим от мейнстрима, а потом увлеклась живописью. Ты имеешь в виду, что мейнстримом теперь является концептуальное искусство, а реализм, скажем, считается несовременным?
Это и есть кризис современного искусства. В 90-е годы, когда я училась, реализм был практически мертв, а основным вектором являлся концептуализм, и именно сквозь эту призму мы воспринимали искусство.
Концептуальное искусство занимается больше идеей, чем пластикой, оно более вербальное. Есть такая шутка, что концептуализм – это искусство, которое можно рассказать по телефону. Это искусство, которое рефлексирует главным образом на сам художественный жест и решает свои, внутрихудожественные задачи.
Концептуализм появился в 70-е годы и, конечно, сильно повлиял на развитие искусства. И даже инструменты реализма очень обогатились за счет этого экспериментаторства. Но что дальше? Как можно развивать идеи Поллока (Джексон Поллок – американский художник, идеолог абстрактного экспрессионизма, – прим.ред.)? Он сам их довел до логического конца.
Самое забавное, что музейные завсегдатаи, увидев простой стол, гораздо более готовы слушать бесконечные объяснения о его месте в мире, чем просто увидеть, что это стол и за ним едят.
В какой-то момент мне это надоело, и мне захотелось делать нечто такое, что вызовет эмоциональный отклик в более широких кругах. Ведь если мы говорим о концептуализме, то зачастую, не зная ничего о художнике, ты никак не можешь оценить его работы.
Ты имеешь в виду, что это элитарное искусство?
Наоборот – оно из-за этого стало элитарным. Мне удалось занять какую-то позицию в израильском искусстве в частности потому, что я не просто была талантливой девочкой, но и училась в "Мидраше". А если бы я была просто талантливой девочкой, но приехала бы из Конотопа и никто бы не знал, кто мои родители и чем они занимались до семнадцатого года, мне было бы практически невозможно здесь пробиться.
Не пойми меня неправильно, я не поклонница Мири Регев и не считаю, что в искусстве не должно быть элитарного дискурса. Но когда все сводится только к нему – это ненормально. Как говорил товарищ Ленин, "искусство должно принадлежать народу".
Ты в это веришь?
Для себя. Не каждый обязан интересоваться искусством, но я рада, когда мое искусство задевает людей до такой степени, что они целый день пишут гневные комментарии в Facebook. Я для себя вижу это достижением. И тут дело не в педагогической составляющей, а в том, что люди оживляют искусство своей реакцией. Искусству очень не хватает сейчас этой жизненной энергии, и я рада, что способна это пробуждать, даже когда вроде не наступаю ни на одну из известных мне мозолей. Недавно в Facebook был устроен скандал на тему того, что в Советском Союзе не было такого стула, какой нарисовала я в одной из картин. Это был вертящийся стул, его мама принесла как-то с работы. На одном из русских ресурсов я увидела комментарий: "Это наверное только у евреев были такие стулья". Солдат на картинке может любого завести, но мне нравится, когда такую бурю эмоций вызывает стул.
Потому что если картина человеку понятна, она вызывает у них более сильный эмоциональный отклик?
Потому что люди настолько себя там узнают, что чувствуют себя вправе сказать, какой именно на картине должен быть стул или ковер. И это самое живое, самое ценное участие.
Беседовала Алла Гаврилова
