"Войну я начал 18 июня". Воспоминания знаменосца Парада победы Носона Хайна
Для жителя Тель-Авива Носона Хайна Великая Отечественная война началась еще до 22 июня. Носон, который родился в Даугавпилсе в 1922 году, летом 1941-го должен был закончить первый курс Рижского пехотного училища. 18 июня он вместе с другими курсантами был отправлен в Лиепаю на борьбу с выброшенными в этом приморском городе немецкими диверсантами.
Потом – отступление, лейтенантские петлицы, бои на самых тяжелых участках фронта. Через считанные месяцы после начала войны недавнему взводному пришлось принимать батальон. Два ордена – в том числе Красного знамени, и медаль. В начале войны такие награды получить было очень непросто.
По словам Хайна, в его судьбе имеется элемент везения – не только удалось выжить, но и все три ранения были связаны с мягкими тканями – костная система не пострадала. Ветерану скоро 90, но он по-прежнему ездит на велосипеде и водит машину.
К какой войне вас готовили?
Как и всех – говорили, что мы будем воевать на территории врага, и поэтому надо обратить больше внимания на наступательные операции, изучать тактику наступления. Конечно, к обороне нас тоже готовили, например, мы учились рыть окопы. Но вся подготовка была нацелена на то, чтобы мы чувствовали: Красная армия сильна и будет воевать не у нас, а у них.
В училище я проучился год, и нас отправили под Лиепаю – это портовый город на западе Латвии, в летние лагеря. 18 июня немцы выбросили там десант – спецгруппу. При поддержке латышских коллаборационистов они захватил немалую часть окраины города. Нас по приказу направили туда вести бои с парашютистами.
Мы довольно много там потеряли, немцы были хорошо укреплены, и их поддерживало местное население. У них было автоматическое оружие, и мы поняли, что не можем им противостоять, потому-то нас и отозвали.
Насколько вы понимали в тот момент, что фактически, война уже началась?
Не совсем. Мы думали, что это временная акция и знали, что наша армия настолько мощна, что через несколько дней мы их отбросим. Но через двое суток мы поняли, что ситуация сложная, что придется воевать по-настоящему. А когда объявили войну, то в первые дни было ощущение растерянности. Когда мы отступали, то видели брошенную технику, десятки новеньких самолетов, оставленных без охраны. Там-то мы и поняли, что такое настоящая война, насколько сильны немцы.
Как вам объявили, что началась война?
Когда нас вернули из Лиепаи под Ригу, мы уже чувствовали неладное. Ночью с 21 на 22 июня наши офицеры, а они были в основном из латышской армии, объявили, что готовится военная акция – не война, а именно акция, и что придется воевать. Нас срочно вернули из лагеря в училище, а оно было расположено рядом с Бастионной горкой, в Пороховой башне. Там, где после войны было Нахимовское училище, а потом – Музей Революции.
На нижнем этаже здания был склад, мы взяли там продовольствие, оружие, боеприпасы, реквизировали – принудительно – грузовики у местных жителей, погрузили все туда и направились в направлении Пскова. Нас очень сильно бомбили, а в таких случаях все бросаются в канавы, чтобы спастись от бомбежки. И когда мы возвращались к грузовикам, там была половина людей – многие курсанты были жителями Латвии, и они не хотели уезжать в Россию.
Эта разница в отношении ощущалась и до войны?
Местные жители, и даже курсанты, были настроены против советской власти. Конечно я, выходец из пролетарской семьи, и мне подобные были за нее – ведь русские хотели готовить кадры из бедных слоев населения. Так что понятно, что местные жители не хотели бросать свой дом, свои семьи: они не знали, куда нас повезут. Они удирали в лес и пробирались домой. И когда мы прибыли в Псков и нас погрузили в эшелоны, чтобы вести под Уфу, в Стерлитамак, от нас осталась половина.
Насколько большим шоком стало для вас стремительное продвижение немцев? Ощущалась ли деморализация?
Настроение было ниже среднего, честно сказать, почти паническое. Мы были растеряны, не знали, что делать. Бывшие офицеры латышской армии, которые были у нас командирами, тоже удрали, и большая их часть переметнулась к немцам. Осталось около половины командного состава – в основном младшие командиры, уроженцы Советского Союза. Мы, курсанты, не знали, что делать, а на должностях командиров взвода оставались старшины и сержанты, которым некуда было деваться – они были жителями Советского Союза.
Когда вы вновь оказались на фронте?
В Стерлитамакском училище я пробыл меньше месяца – ведь у меня уже был за плечами год учебы. И в июле нам дали звание лейтенанта и направили в 201-ю Латышскую стрелковую дивизию, которая формировалось недалеко от Горького, в Гороховецких лагерях. Каждый из нас получил взвод. Там мы пробыли до декабря. А третьего числа мы получили приказ: срочно, ночью, выступить на эшелонах под Москву, на Западный фронт.
Много ли было в дивизии евреев?
Много. Около 20% личного состава моего взвода были евреями. И такая ситуация была во всей дивизии. У меня сохранился документ – весь списочный состав моей роты, включая командиров отделений и взводов. И там видно, сколько было еврейских имен.
В Израиле было распространено мнение, что из всех евреев только израильтяне умеют воевать. Как воевали еврейские бойцы Красной армии?
Воевали хорошо. У нас другого выхода не было – или мы их, или они нас. И думать нельзя было, чтобы сдаться. Так что, образно выражаясь, действительно стояли насмерть.
На каком этапе вы узнали о том, что происходит с евреями на оккупированных территориях?
Мы слышали отрывками, но точной информации не было. Мои родители остались в Даугавпилсе, они, конечно, погибли. Я один остался из всей семьи. Но когда по радио рассказывали о зверствах немецких оккупантов, мы чувствовали, что наши не выживут. Вы же знаете, какое положение было в Прибалтике, особенно – в Латвии. Под немецким руководством там были сформированы спецчасти из местного населения, которые сыграли ведущую роль в уничтожении евреев.
Приходилось ли вам сталкиваться на фронте с проявлениями антисемитизма?
Никогда. Ни разу не было, чтобы командиры или политработники высказывались против евреев или были настроены антисемитски. В бою спрос со всех одинаковый – еврей ты или нет.
А на более высоком уровне?
Нет. Могу сказать, что за участие в битве под Москвой в 1941-м году я одним из первых евреев получил орден Красного знамени. К тому времени я уже был старшим лейтенантом. Мне вместе еще с одним евреем – Рувимом Амдуром дали орден Красного знамени. Но были и удостоенные ордена Красной звезды, медалей. Так что я счастливчик – смог не только получить орден, но и выжить. Хотя три ранения – тоже не подарок.
Латышская дивизия воевала на Западном и Северо-Западном фронтах. Бои там были очень тяжелыми…
Особенно под Старой Руссой. Мы были с двух сторон зажаты немцами, питания получить не могли – с самолетов сбрасывали мороженный хлеб, мы голодали и знали, что помощи не будет, что приходится рассчитывать только на собственные силы. Когда нам сбрасывали этот хлеб, там негде было сидеть, но было полно замерзших трупов немцев. И мы готовили себе пищу, сидя на этих трупах.
А воздухе все время висели немецкие самолеты и утюжили нас как хотели. И ни одного нашего. Немцы настолько обнаглели, что посылали против нас тихоходные бипланы. Они чуть ли не ручные гранаты сбрасывали, а нам даже из винтовок по ним нельзя было стрелять – демаскировка.
Потери были очень большими, Латвия уже была оккупирована, и нас стали пополнять казахами и туркменами. Их присылали в легком обмундировании, и они замерзали насмерть. Когда это стало возможным, их пришлось снимать с фронта. Такая была ситуация с материальным обеспечением.
Под Елагино и Наро-Фоминском тоже были тяжелейшие бои. Там латышская дивизия потеряла больше трети своего состава. Против нас воевали немецкие части, прошедшие подготовку в Финляндии, в том числе – снайперскую. Они щелкали нас как орехи, мы не знали, как от них спастись. Очень сложное положение было.
Что на войне было для вас самым страшным?
Наступление под Наро-Фоминском. Я тогда уже командовал первым батальоном, и хотя я не великий стратег, оставил в резерве один взвод с огневым прикрытием – пулеметом и минометом. Разведка недостаточно уяснила обстановку, нам сказали, что в расположенном перед нами селе немцев нет. И полк по глубокому снегу пошел вперед.
Но когда мы подошли к деревне метров на 150, оттуда по нам открыли ураганный огонь. Немцы могли уничтожить всю нашу группу, но я ввел в бой резерв, и тот нанес по деревне фланговый удар. Взвод понес большие потери, но спас наступавший рядом с нами второй батальон. За те бои я и был награжден орденом Красного знамени.
Насколько такой стремительный рост – от курсанта до комбата менее чем за год – характерен для начала войны?
Действительно, я начинал лейтенантом, командиром взвода, но убили командира роты – и я его заменил. Когда ранили комбата, то подходящих офицеров, чтобы его заменить, не было. Кому-то же надо было взять на себя управление батальоном, положение было критическим. И командир 191-го полка назначил меня. Вот и все. В нормальных условиях я бы так быстро продвигаться не смог. Но на фронте и не такое было. Люди становились командирами полков, не имея серьезного военного образования.
Как закончилась ваша боевая биография?
Весной 1942 года я получил тяжелое ранение, и меня на санях вывезли в тыл. Я четыре месяца пробыл в военном госпитале на Валдае. И после ранения уже на фронт не вернулся. Я был направлен в запасной полк готовить пополнение для латышской дивизии. А в 43-м меня отправили учиться в Москву, я закончил военный факультет центрального института физической культуры, получил звание майора и был направлен в Латвию. А военную службу закончил в 53-м году.
Подвела национальность?
Нет. Мне предложили отправиться на Дальний Восток с повышением. Но я отказался и попросил демобилизоваться по состоянию здоровья. Получил направление в Латвийский госуниверситет и проработал там 26 лет заведующим кафедрой физического воспитания и спорта. Поскольку у меня было еще и юридическое образование, я также стал членом суда офицерской чести.
Были ли на войне какие-то забавные истории?
Когда я был командиром роты в запасном полку, там уже и латышей-то не было. Полк комплектовали из узбеков, татар, русских, молдаван – весь Советский Союз был представлен. И вот как-то я захожу в роту, и слышу такой разговор между узбеком и татарином. Один: "Ты что?" Второй: "Как что?" Первый: "Как, как что?" Второй: "Что как?". Секунд двадцать они "чтокали". Вот такой у нас был разношерстый состав.
А самое радостное событие?
Участие в Параде победы. Я учился на военном факультете. Он был строевым, и командование Московского военного округа решило, что у нас хорошая подготовка? и создало отдельную колонну из 200 человек. Три недели мы тренировались на центральных улицах Москвы – там специально перекрывали движение. Прежде чем пройти по Красной площади, мы стояли прямо напротив Кремля, видели, что делается на Мавзолее. И мне была оказана большая честь – я был знаменосцем нашей колонны.
Беседовал Павел Вигдорчик.
Редакция NEWSru.co.il выражает благодарность израильскому союзу ветеранов Великой Отечественной войны за помощь в проведении интервью.
